Валихан Тулешов. Руководитель Центра международных исследований ИМЭП при Фонде Первого Президента, Координатор Европейского клуба Казахстана, кандидат философских наук.

Посвящается моему другу Аскару Маратовичу Кусаинову.

Приоритетный идеализм.

Утверждение о том, что в стране есть гуманитарный кризис так же бессмысленно, как и обратное, что его нет. И то и другое будет истиной, ибо, если даже просто разделить людей на оптимистов и пессимистов, то мы можем с достаточной степенью уверенности идентифицировать тех, кто говорит, что кризис есть, или тех, кто утверждает, что кризиса нет. В этом случае, давая ответ на вопрос о наличествовании гуманитарного кризиса людям с разной поведенческой  ориентацией психики, мы игнорируем социальную науку в корне.

Валихан Тулешов. Руководитель Центра международных исследований ИМЭП при Фонде Первого Президента, Координатор Европейского клуба Казахстана, кандидат философских наук.

Посвящается моему другу Аскару Маратовичу Кусаинову.

Приоритетный идеализм.

Утверждение о том, что в стране есть гуманитарный кризис так же бессмысленно, как и обратное, что его нет. И то и другое будет истиной, ибо, если даже просто разделить людей на оптимистов и пессимистов, то мы можем с достаточной степенью уверенности идентифицировать тех, кто говорит, что кризис есть, или тех, кто утверждает, что кризиса нет. В этом случае, давая ответ на вопрос о наличествовании гуманитарного кризиса людям с разной поведенческой  ориентацией психики, мы игнорируем социальную науку в корне.

Вместе с тем, современное время требует более четкой и конкретной констатации того, что мы имеем в сфере гуманитарного или социокультурного знания и того, как оно интерпретируется в деятельности государства, общественных организаций, институтов и отдельных людей. Ведь со времени Конфуция известно, что социальная (политическая) иерархия в той же степени опирается на постижение и распространение общественных добродетелей, в какой эти добродетели служат в качестве противоположностей  общественным порокам и становятся, в этой связи, целями социального развития и прогресса. В этой связи, Артур Шопенгауэр отмечал, что «буддисты вследствие своих более глубоких метафизических воззрений отправляются в этике не от коренных добродетелей, а от коренных пороков, и первые выводятся из вторых только как их противоположность или отрицание» (См.: «Обитель духа». М., 2008. С.16.).

Поэтому вопрос заключается в том, насколько мы, отдельные люди, заинтересованы в выявлении застойных явлений и общественных пороков для выявления сути положения или места, в котором находится общество. Следовательно, насколько мы заинтересованы в выявлении отклонения общества в ту или иную сторону, чтобы объяснить обществу существо подлинного, а не мнимого прогресса или регресса. Ведь с точки зрения обывателя, так сказать, потребителя истории, прогресс и регресс для него это категории доступной материальной культуры: есть дом, еда, одежда - значит хорошо, если нет - то плохо.

Другое дело - правящая элита. Для неё прогресс и регресс более осязаемые духовные категории, ведь она строитель той истории, двигатель того прогресса, к которым, как кажется обывателю, он и стремится. И если элите хочется знать подлинное состояние перспектив, то она становится заинтересованной в постоянном и легитимном мониторинге исторического развития, формирует такие же легитимные инструменты собственного обновления, постоянно заботясь о теоретическом, а в целом, культурном обобщении достигнутого уровня развития на каждом историческом этапе жизни государства и общества. В этом случае, речь идет об ответственной, так сказать, нравственно ответственной элите, для которой приоритет духовности, науки, передовой философской методологии над материальными, экономическими задачами и политическими реалиями безусловен. Именно для такой элиты история представляет собой прогресс в осознании свободы.

Потому что, когда речь идет о политических реформах, например, для ответственной элиты вопрос «Что делать?»  не стоит, она знает, что надо делать. Тем более, вопрос «Кто виноват?» не требует никакого ответа. Но, это отнюдь не означает, что элита будет просто сугубо политическими способами (административно) старую политическую иерархию менять на новую. Настоящая замена политического режима или иерархии должна быть востребована, прежде всего, как культурная традиция, а это гораздо более сложная задача, чем замена очередного правительства или, как в нашем случае, парламента. Иными словами, старую политическую иерархию можно  заменить новой только под давлением новых, рвущихся в жизнь культурных предпочтений, под напором, например, постмодернистской культурной ориентации, интуитивно ощущаемой элитой, локомотивными частями общества, его авангардом как передовая, как актуальная национальная задача.

Так в Белоруссии, например, практически под молчаливым, но осязаемым давлением гражданского общества,  80% которого ориентированы на Европу, «последний диктатор Европы», требуя равноправия с Россией, не торопится создавать с ней союзное государство, не признает независимости Абхазии и Южной Осетии, осуществил вступление Белоруссии в программу Евросоюза «Восточное партнерство», не собирается создавать КСОР ОДКБ и участвовать в совместных военных учениях. В этом проявляется не просто фронда А.Лукашенко, вызванная его «противным», «торгашеским» характером, как склонны характеризовать его некоторые российские политологи.  Здесь, под напором постмодернистского культурного тренда, выраженного в полисоциокультуралистской идее европейского мультипартнерского мира и подлинно демократического развития,  мы наблюдаем начало осознания подлинных интересов белорусского народа и, соответственно, начало нисхождения авторитаризма как культурной традиции, его актуальная и потенциальная невостребованность в новых культурных основаниях развития белорусской нации.

Поэтому, например, прежде чем требовать от властей политических реформ, гражданскому обществу следует самому конкретно определиться в сути и содержании подлинных национальных интересов (в том  числе по модели демократии и формы правления в государстве), чтобы, наконец, выбор власти оказался созвучным этому конкретному определению. Приоритет внутрикультурных факторов развития страны над внутриполитическими для гражданского общества, в этом смысле, является безусловным. Новая политическая традиция должна вызреть в недрах гражданского общества, его культурных доминант и детерминант, научиться противостоять старым. Иными словами, например, «административный ресурс» только тогда будет побежден, когда результаты exit poll будут поддерживаться большинством населения, участвовавшим в выборах, или, когда достижение норм формальной демократии будет признаваться международными наблюдателями, представляющими большинство заинтересованных организаций, стран и содружеств, приславших их.

Таким же образом, прерогативы, связанные с положением отдельных персон в государстве и обществе, для всех без исключения должны быть опосредованы в чрезвычайной степени культурными факторами. Ибо те, кто будет пользоваться прерогативами, должны действовать как облеченные доверием личности, а не как своевольные автократы. От них гражданское общество должно ожидать ответственные решения и действия по поддержанию чести и достоинства страны, нравственно-эстетического облика.

Передача наследникам не материального, а прежде всего духовного наследия, будет побуждать новые поколения к достойному его сохранению и преумножению. Поэтому, высшей ценностью государства является на самом деле дух нации как концентрированное выражение его культурных традиций, предпочтений и смыслов, а не подземные кладовые углеводородного сырья и полезных ископаемых, не финансы, заимствованные извне и не технологии и техника, купленные для перепродажи собственному населению. Все элементы материальной культуры без совокупного духовного опыта нации так и останутся всего лишь экспонатами производственного процесса, лишенного смысла и цели человеческого бытия процента экономического роста, археологическими экспонатами современности.

Отсюда, задача элиты нации - перманентное углубление и расширение пространства культуры, перспективное этико-эстетическое и гуманитарное позиционирование и развитие нации, выглядит как главная и основная  культурная, цивилизационная задача, как задача общественного прогресса. Именно такое методологическое представление и понимание первичности или приоритета духа (человека) над материей (материальными условиями жизни), называемое в философии идеализмом, когда субъективный опыт человека, по мере его совершенствования в виде развития его представления о мире, о себе и своих способностях (прежде всего мыслительных, идеальных), достигает уровня объективного превосходства над другим (если хотите, чужим), было свойственно представителям самых «идеалистических» наций мира - японской и германской.

Благодаря своим представлениям о первичности духовной иерархии (нравственного начала, эстетического взгляда и научной философии) для построения иерархии политической, а уж потом всего остального, включая государственные институты,  материальную культуру и материальные ресурсы, нации этих стран сегодня занимают «подобающее место» и в «табели о рангах» государств всего мира.

Понимает ли это наша элита?

В Японии, например, когда наступила «эпоха Мэйдзи», такое понимание по существу было естественным, ибо оно выражалось в существовании широко и глубоко регламентированной системы политико-экономической и социальной иерархии. Простым японцам не надо было задумываться о роли императора или сёгуна, дайме или простых париев. Как писала Рут Бенедикт, «император, даже будучи политически бессильным и в «некотором роде государственным пленником капитан-генерала» (сёгуна - В.Т.), занимал, согласно японскому определению, «подобающее место» в иерархии» (См.: «Хризантема и меч: модели японской культуры». - СПб. 2004. С.109.).

Установлению такого досконального кодекса поведения способствовали продолжительная «эпоха сёгуната», почти 1000-летняя эпоха военного правления, укоренившая в Японии буддизм, конфуцианскую этику и светскую культуру, воспринятые вместе с письменностью в VII веке из Китая. Японцы потому и любили свою досконально разработанную систему поведения, что она гарантировала им безопасность пока они исполняли правила. Она допускала протест против несанкционированных нарушений со стороны вышестоящих каст и сословий и, наконец, она могла быть использована в собственных целях для продвижения по социальной вертикали. Иными словами, эта система признавала взаимные обязательства и требовала их выполнения всеми без исключения. Император был неприкосновенен, его особа священна. Сёгун правил от его имени, никогда не претендуя на императорский титул, даймё выполняли свою роль, самураи - свою и так далее и тому подобное. Культурная модель «подобающего места», таким образом, отлично подходила для укрепления японского государства того времени.

Поэтому, когда начались перемены, когда гражданская администрация Мэйдзи, его энергичные и инициативные помощники (типа того, Омуры, кто в фильме «The Last Samurai» руководил подавлением восстания самурая Кацумото, прототипом которого в реальности был Сайго)  стали осуществлять модернизационные реформы, они в значительной степени опирались на сохранение системы поведения, несмотря на радикальную смену цивилизационного вектора, на перемену в ориентирах своей страны[1].

Так вот, реставрация Мэйдзи и модернизационные реформы не уничтожили иерархическую систему, а лишь упростили её до стандартных демократических моделей конца 19 века. Была уничтожена система личной зависимости, лежащая в основе политического устройства Японии при сёгунате, введены  декоративные демократические процедуры (Императором была подарена народу Конституция страны), позволившие новым элитам  хотя и авторитарно, но все же последовательно проводить программу развития Японии через усиление централизованной власти. Таким образом, как отмечает Рут Бенедикт, «эти перемены не отменили иерархических обычаев, а указали им новое место» (Там же. С.119).

Позже, как уже когда то говорилось[2], последовавшие за этим развивающие тенденции модернизма, явившиеся основой нового капиталистического способа производства и воспроизводства общественной жизни и, наряду с самурайскими традициями, положившие основы идеологии японского мессианства, когда японцы в своем воображении (да и не только в воображении) рисовали себя «владыками Азии», когда их национальному духу не хватало «тела» (физического пространства), привели к тому, что к 1938 году в Японии уже было покончено с парламентской деятельностью и борьбой партий, а сама страна стала устами военщины («Молодые офицеры») открыто претендовать на установление «нового порядка» в Азии.

Справедливости ради надо сказать, что дискуссии о Великой Восточной Азии, начатые в Японии в то время вытекали из естественного представления японцев о том, что в мире царит анархия и установить порядок в нем может только нация, которая сама воплощает собой подлинную иерархию, где каждому положено занять своё «подобающее место». Япония, добившись порядка прежде всего у себя, стала наводить порядок и вокруг, таким образом распространяя собственные представления о иерархии на мир в целом.

Конечно, поражение во II Мировой войне, лишившее Японию всех колониальных владений и завоеванных территорий, вернуло  культурно-историческое сознание японцев на столбовую дорогу истории. Этому, в первую очередь, способствовали кардинальные преобразования всей структуры страны, которые были проведены союзным советом Японии во главе с американским генералом Д.Макартуром.

Было осуществлено возрождение многопартийности, созыв парламента и принятие новой конституции, оставляющей за императором весьма ограниченные полномочия. Был законодательно закреплен запрет иметь полноценные вооруженные силы, кроме сил самообороны, был проведен суд над военными преступниками, проведена основательная чистка государственного аппарата и  введено жесткое антимонопольное законодательство. Был осуществлен пересмотр системы образования и проведена либерализация сферы общественных организаций, которые наряду с основательной аграрной реформой, окончательно устранили экономические условия самурайского феодального устройства. Все это в совокупности привело  японцев уже к новым, постмодернистским основаниям  их национальной культуры, в которой эпоха Мэйдзи занимает особое место.

Где «наш Макартур»? И что нам предстоит переделать?

В Казахстане, в стране, вынужденной строить собственную государственность на плечах колониального и постколониального прошлого, хотя и в меньшей степени сохраняется постыдная геополитическая и социокультурная зависимость от бывшей метрополии, продолжающей шагать своим имперским путем. Национальные элиты, по традиции советских времен, практически не определяют собственное национальное видение исторического прошлого и, соответственно, не формулируют перспективы будущего.

В отсутствии собственной ярко выраженной политической воли у нашей элиты по поводу глубокой трансформации национального духа казахов, неспособности открытой артикуляции национальных интересов и, главное, декларирования современных принципов национальной идеологии,  роль «нашего Макартура», при активном посредничестве той же элиты(?!), будет вынуждено играть наше будущее председательство в ОБСЕ, вернее, та повестка дня, которую мы собираемся предложить организации и её дальнейшая реализация посредством государственной программы «Путь в Европу».

Будем ли мы проводить её в жизнь так, как это требуют основополагающие документы организации, активно перенимая и применяя опыт предшественников или, для осознания собственной полезности, необходимости и важности, мы будем имитировать бурную, но бесполезную деятельность (тогда провал неизбежен), чтобы реализовать концепцию «подобающего места» Казахстана в мире, покажет время. Будет ли эта повестка нашего председательства в ОБСЕ ширмой, за которой мы будем избегать возможности подтянуться до развитых стран в плане решения наших первоочередных внутренних задач (приоритет внутреннего развития, строительство социальной инфраструктуры, развитие подлинно рыночных отношений и развитие полноценных демократических институтов в государстве), избегать возможности полноценно «стандартизироваться» под развитый мир, бояться примерить на себя возможности высшего уровня развития. Или она станет настоящей программой вхождения Казахстана в разряд развитых стран мира. Это так же покажет время.

Ведь, до сих пор элита не может внятно и открыто объяснить причины, побудившие страну занять столь ответственный пост в организации и, тем более, определить «представление всего комплекса необходимых мер, которые мы должны с вами осуществить при подготовке к председательству в ОБСЕ»[3]. Поэтому, как признался президент в ходе совещания по вопросам предстоящего председательствования Казахстана в ОБСЕ 8 августа 2009 года, «пока у нас согласованной позиции нет. Поэтому мы сейчас все приведем в одно русло, чтобы все как один работали вместе под координацией МИДа».

В этой связи, президент страны дал указание в кратчайшие сроки скоординировать работу и выработать согласованную позицию по подготовке к председательствованию в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ).

Внешние атрибуты председательства, по мнению элиты, должны быть применены во внутренней политике страны в качестве стандартных идеологических клише для осознания собственного достоинства и повышения уважения к себе каждым гражданином государства. Помимо этого, председательство в ОБСЕ для государства, кроме всех прочих политико-экономических выгод, принесет заряд патриотизма и гордости за страну, вселяя в граждан уверенность в завтрашнем дне. «Председательство в ОБСЕ я отношу к стратегическим национальным проектам. Это является очень важным достижением нашей страны за годы независимости и, безусловно, возросшего авторитета нашей страны», - подчеркивает в этой связи глава государства.

Конечно, на первый взгляд, достижение этих результатов уже способно придать мощный импульс новому качеству внутренней и внешней политики государства, мотивировать следующий этап борьбы за новое и светлое будущее страны, создать новое качество роста и развития. Однако, председательство, само по себе являясь внешним фактором, не способно «внутренне» подготовить страну и в одночасье перевоспитать граждан, оно не способно в один год переориентировать государственно-правовую систему в русло неукоснительного соблюдения прав и свобод личности, незыблемости частной собственности, точного исполнения контрактного законодательства. Как неспособно справиться с коррупцией и засильем бюрократии.

Зачем «сечь себя», как это сделала известная унтер-офицерская особа, когда можно идти по другому пути. Зачем стимулировать себя внешними факторами вместо того, чтобы развиваться внутренне. Без собственного национального  рынка капитала, товаров, услуг и рабочей силы, без устойчивого каркаса частной собственности, без стандартной для всей территории страны социальной инфраструктуры и демократического устройства, дающих равные возможности реализации собственных способностей, прав и свобод каждого человека, сегодня невозможно, да и незачем, становиться «халифом на час» в такой организации как ОБСЕ, если не ставить перед собой более прагматические задачи. Не пытаясь найти решение всех проблем организации, не делая своё председательство «образцово-показательным мероприятием», надо дать возможность реализоваться ему как подлинно национальному стратегическому проекту, способному в дальнейшем предопределить вхождение Казахстана в сонм развитых демократий. Поэтому, председательство Казахстана в ОБСЕ должно стать отправной точкой, «Рубиконом», который надо перейти, чтобы окончательно предопределить своё развитое будущее.

В этой связи, большую честь казахскому народу и его политической элите должно  сделать укоренение в обществе и в мышлении казахов демократических ценностей и ярко выраженной трудовой этики (например, протестантского или конфуцианского образца), до сих пор не поставленных, кстати, в качестве целей (стандартов) во главу угла национальной модернизации и политической реформации. Не ведущиеся в Казахстане дискуссии о масштабах и целях национальных приоритетов, не осуществляющееся общественностью однозначное неприятие скороспелых антиконституционных поправок и положений, законов и подзаконных актов - все это отражает нерациональное и псевдоконкретное видение  международной роли государства, несоответствие ее внутреннему качеству развития, которое должно быть хотя бы мысленно, теоретически преодолено в год председательства.  Ведь председательство - это, наверное, не просто «почетная миссия», а Казахстан наверняка не Монако, обласканное солнцем и морем, покрытое славой и убеленное сединой?

Поэтому, подобно тому, например, как «альянс самураев с торговцами быстро выдвинул вперед способных и самоуверенных администраторов, которые разработали политику Мэйдзи и спланировали её воплощение» (Там же. С.118), подобно этому и в Казахстане в год председательства необходимо соединить в движущую силу общественного прогресса идею и энергию конструктивного демократического национализма с материей  современного нравственно-гуманистического устройства новой политической иерархии - иерархии власти и закона. На выходе, во-первых, мы будем иметь пропущенный через мощное поле казахского  гуманизма и казахской культуры социально ориентированный и цивилизационно направленный поток исторических событий - событий, через которые субъект истории («дух нации» - национальная культура) преобразовывает свою субстанцию («тело нации» - национальное пространство).

Во-вторых, этапы, через которые  сто лет шла Япония, условно определяемые нами как «эпоха Мэйдзи» (эпоха японского модернизма) и эпоха современной японской либеральной демократии (эпоха японского постмодернизма),  эти этапы не суждено просто перескочить. Казахам в среднесрочной и долгосрочной перспективе предстоит совместить в новой постмодернистской ориентации казахской культуры характерные особенности и индустриального, и постиндустриального обществ, и модернизм, и постмодернизм. Этому будет способствовать существующая в подсознании (на генетическом уровне) каждого казаха ризоматическая (сетевая) структура «номадических сингулярностей» (термин Ж.Делёза) как системных элементов номадического мировоззренческого синкретизма.

В этой связи, общественный прогресс, понимаемый  как основная форма общественного развития государства и нации, не может осуществляться наоборот, «шиворот-навыворот», когда начинают строить сначала «тело», «сечь себя», не поняв того, чего хочет «дух». Диспропорций в таком строительстве не избежать и можно долго топтаться на месте, расти без развития, а по-плохому, можно вовсе ввергнуть страну в пучину дезинтеграционных процессов. Поэтому, новое видение духовности и институтов его развития обязано быть кардинальным приоритетом государственного и общественного внимания.

[1] Кстати сказать, примерно  такая же иерархическая система поведения до сих пор существует и у казахов, а. такое же по формату изменение цивилизационного вектора наблюдается сегодня и в Казахстане.

[2] См.: В.Тулешов. Одна нация - одна судьба. О значении общенационального политического диалога. - «Эпоха». №№ 37 (209) - 38 (210). 22 - 29 сентября 2006 г.

[3] Выступление Президента РК Н.А.Назарбаева на совещании по вопросам предстоящего председательствования Казахстана в ОБСЕ. - Kazakhstan Today. 8 августа 2009 года.