Заниженная национальная самооценка так же вредна, как и завышенная. Последняя в конечном итоге приводит к агрессивности по отношению к внешнему миру, а первая - к робости и неуверенности, и как следствие, к нескончаемому поиску "старшего брата". Путь к правильной национальной самооценке лежит через объективное знание не только настоящего, но и прошлого. Особенно важно периодически заглядывать на себя чужими глазами. Беспристрастный и честный сторонний взгляд на историю тюркского мира может оказать нам, с этой точки зрения, неоценимую услугу, что и побудило меня к представлению нашей общественности статьи известного американского ученого, профессора Ф.Старра, впервые опубликованной в летнем выпуске Wilson Quarterly за 2009 год.

Заниженная национальная самооценка так же вредна, как и завышенная. Последняя в конечном итоге приводит к агрессивности по отношению к внешнему миру, а первая - к робости и неуверенности, и как следствие, к нескончаемому поиску "старшего брата". Путь к правильной национальной самооценке лежит через объективное знание не только настоящего, но и прошлого. Особенно важно периодически заглядывать на себя чужими глазами. Беспристрастный и честный сторонний взгляд на историю тюркского мира может оказать нам, с этой точки зрения, неоценимую услугу, что и побудило меня к представлению нашей общественности статьи известного американского ученого, профессора Ф.Старра, впервые опубликованной в летнем выпуске Wilson Quarterly за 2009 год.

Мы привыкли к тому, что ученые исследуют прошлое как историю государств, народов, религий, монархов, войн и т.п. Работа профессора Ф.Старра явно "выпадает" из этого привычного ряда. Для него история - это, прежде всего, интеллектуальная история, которую он когда-то преподавал в Принстонском университете. Сейчас он руководит Институтом Центральной Азии и Кавказа в Университете им. Дж.Хопкинса в Вашингтоне. Анализ научных и технологических открытий, сделанных в Центральной Азии в ее "золотом веке", позволяет Ф.Старру взглянуть на наши народы намного глубже и проницательнее, чем многие правители мировых держав. Но что особенно важно, его выводы - не отвлеченные научные умозаключения, а имеют ярко выраженное прикладное значение для формирования и нашей коллективной памяти, и новой политики в отношении "осевого региона" Евразии.

Надеюсь, Вы получите от чтения статьи такое же наслаждение, как я и все мои коллеги из Института стратегических исследований Кавказа.

Профессор Назим Музаффарли,

Главный редактор Научного сборника "Кавказ и Глобализация"

* * *

Фредерик Старр

Открывая Центральную Азию заново...

...Когда-то эта земля была "страной тысячи городов", родиной целой плеяды всемирно известных ученых, поэтов и философов, сегодня она больше похожа на всеми забытое захолустье, а чтобы представить себе ее будущее, придется отправиться в еще одно путешествие в ее замечательное прошлое. Речь идет о Центральной Азии.

... В 998 году два молодых человека, живших на расстоянии около 200 миль друг от друга, на территории современного Узбекистана и Туркменистана, начали переписываться. В своем словесном поединке, который не показался бы неуместным в научном учреждении даже XXI века, они обсуждали 18 вопросов. Некоторые из них и по сей день звучат актуально.

Существуют ли иные планетарные системы среди звезд, - вопрошали они, - или мы одиноки во Вселенной? С того времени в Европе этот вопрос оставался вопросом еще 500 лет, но для этих двух людей было ясно: мы не одни. Они спрашивали себя, была ли земля создана цельной и завершенной, или она эволюционировала во времени. Время, соглашались они, есть континуум без начала и конца. Они отрицали теорию креативизма и предвосхитили эволюционную геологию и даже дарвинизм - почти на целое тысячелетие. В те времена подобные мысли считались греховными в контексте мусульманской веры, которую они исповедовали, впрочем, так же, как позже стали ересью для средневекового христианства.

В истории древней науки можно встретить не так много идей, столь же уверенно проложивших себе путь в будущее, подобно тем, которые возникли десять столетий тому назад в регионе, ныне считающемся глухой периферией. Эти идеи дошли до нас благодаря нескольким сохранившимся копиям манускриптов, опубликованным спустя почти тысячелетие.

Двадцатишестилетний Абу аль-Рейхан аль-Бируни или просто Аль-Бируни (973 - 1048) происходил родом из области у Аральского моря. Впоследствии он прославился почти во всех науках своего времени, особенно в географии, математике, тригонометрии, сравнительном религиоведении, астрономии, физике, геологии, психологии, минералогии и фармакологии. Его оппонент, Абу Али Сина или Ибн Сина (ок. 980 - 1037) происходил из величественного города Бухара - цитадели науки и образования - сегодня находящегося в Узбекистане. Он оставил след в медицине, философии, физике, химии, астрономии, теологии, клинической фармакологии, физиологии, этике и даже в музыке. Знаменитый "Медицинский канон" Ибн Сины, будучи переведенным на латынь, положил начало современной медицине на Западе. Оба эти мыслителя считаются величайшими учеными периода античности и Ренессанса.

Сегодня большинство людей, если и знает этих склонных к дискуссиям гениев, то считает их арабами. Это можно понять, поскольку оба писали на арабском (так же как и на персидском). Но выходец из Центральной Азии, пишущий на арабском языке, не становится от этого арабом - подобно тому, как японец, пишущий на английском, англичанином вовсе и не является. Правильнее сказать, что оба они были частью огромного созвездия гениев в математике, астрономии, медицине, геологии, лингвистике, политических науках, поэзии, архитектуре и практической технологии - этническими тюрками или персами, происходившими из ареала, ныне известного под названием Центральная Азия.

Между 800 и 1100 годами эта плеяда ученых и мыслителей, поэтов и художников превратили Центральную Азию в интеллектуальный эпицентр мира. Их влияние ощущалось на огромном пространстве - от Восточной Азии и Индии до Европы и Ближнего Востока.

Сегодня все это трудно даже вообразить. Этот обширный регион орошаемых пустынь, гор и степей между Китаем, Пакистаном, Ираном, Россией и Каспийским морем затерялась как периферия, превращавшись в "задворки" то одной, то другой супердержавы. В разоренном Афганистане, традиционно считавшемся сердцевиной Центральной Азии, вооруженные силы США сражаются с отсталыми и невежественными талибами. Главные новости в Америке, связанные с остальной частью Центральной Азии, касаются поисков баз, с которых Пентагон мог бы обеспечивать афганскую кампанию. В Китае регион рассматривают как полуколониальный источник нефти, природного газа, золота, алюминия, меди и урана. В российском толковании, тем временем, регион воспринимается как зона геополитического соперничества с Западом и все больше с Китаем. Подавляющее большинство людей за рубежом пренебрегают родиной Ибн-Сины и Аль-Бируни, и относятся к ней лишь как к беспокойной территории, которую... "почему-то приходится обязательно пересекать, чтобы дойти куда-то еще".

Однако стоит ли этому удивляться - учитывая то плачевное состояние, в котором эти земли очутились в наши дни? Начиная с середины XIX века, Россия колонизировала бóльшую часть региона. Одновременно Британия превратила Афганистан в буфер для защиты своих индийских владений от России. Китай, тем временем, поглотил большой кусок к востоку, сегодня известный как Синьцзян, "Новая Территория". Древние традиции науки и образования уже давно вымерли. Правда, Советы возрождали грамотность, но вместе с тем они подавляли свободную мысль как в светской, так и в религиозной сферах. Новый день настал для региона с созданием пяти независимых государств после развала Советского Союза в 1991 году и с созданием нового и более современного правительства в Афганистане после 11 сентября.

Вот уже восемнадцать лет, как все новые государства, сформировавшиеся на развалинах СССР, сохраняют свой суверенитет, а Афганистан продолжает цепляться за жизнь. Тем не менее, некоторые страны региона по-прежнему находятся в бедственном положении, и даже наиболее успешные из них все еще зависят от авторитарных форм правления и пронизаны коррупцией. Как напоминал нам Уильям Фолкнер в своей речи по случаю вручения ему Нобелевской премии в 1950 году, выживание и жизнь - далеко не одно и то же. Быть может, единственное, на что могут надеяться и рассчитывать эти страны - это просто "очиститься" от всего негативного, что опутывает их существование? Или они способны все-таки возродить хотя бы часть того блеска, которым сверкало их славное прошлое, и начать жить полноценно?

А ведь их прошлое действительно было славным. Трудно подсчитать интеллектуальные достижения Центральной Азии тысячелетие назад.

Если, к примеру, обратиться к математике, то именно центральноазиаты впервые приняли иррациональные числа, открыли различные формы кубических уравнений, придумали тригонометрию, адаптировали и распространили десятичную систему чисел и индийские цифры (названные "арабскими" на Западе). В астрономии, они оценили диаметр земли с точностью, которая оставалась непревзойденной до самых последних столетий, построили несколько крупнейших обсерваторий еще до новейшей истории и использовали их для разработки астрономических карт поразительной точности.

В области химии представители Центральной Азии были первыми, кто разрабатывал вопросы обратных реакций. Они первыми использовали кристаллизацию в качестве метода очищения, измерили специфическую гравитацию, используя это для систематизации природных элементов, тем самым предвосхитив периодическую таблицу Менделеева, созданную им в 1871 году. Они систематизировали и добавили много нового в античные познания в области медицины, значительно обогатили фармакологию и распространили все это на Запад и Индию. Наконец, в области технологий: они изобрели мельницу и гидравлические механизмы для поднятия высоты напора воды, что затем постепенно распространилось западнее - на Ближнем Востоке и в Европе, а также восточнее - в Китае.

Вполне резонен вопрос о том, не были ли времена, о которых мы рассказываем, на самом деле великой арабской эпохой науки и образования с центром в Багдадском Халифате? Да, конечно. Эта эпоха славится выдающимися арабскими учеными, такими как, например, всесторонний эрудит и основоположник офтальмологии Ибн аль-Хайтам (ок. 965 - 1040). Но, как впервые столетие назад доказал Лейпцигский исследователь Генрих Сутер (Heinrich Suter), многие, если не большинство этих "арабов" были в действительности тюрками или персами, происходившими из Центральной Азии.

Взять, к примеру, математика и астронома Мухаммеда ибн Мусса аль-Хорезми (ок. 780 - 850). Он происходил из того же хорезмского региона на узбекско-туркменской границе, что и Аль-Бируни - кстати, известный также как "Аль-Хорезми". Алгоритмы, одно из многих его открытий, до сих пор носят его имя, хотя и в искаженной форме, а современный термин "алгебра" происходит непосредственно от названия его знаменитой книги по математике. Точно так же Абу Наср аль-Фараби (ок. 872 - 961), известный на Западе как Альфарабиус, чей анализ этики Аристотеля - с прогрессивных для своего времени позиций - превзошел аналогичные труды западных мыслителей (пожалуй, за исключением Фомы Аквинского), был тюрком, происходившим из области, ныне находящейся в Казахстане, но не арабом.

Крайне важная роль, которую центрально-азиатские интеллектуалы играли в Багдаде, вовсе и не неожиданна, если помнить о том, что Аббасидский Халифат был, в принципе, основан выходцами из Центральной Азии. Конечно, сами халифы были арабами, осевшими на Востоке, но со временем они "ассимилировались" и вплетались в тюркский и персидский мир, в котором очутились. Аль-Мамун, назначенный халифом в 818 году, длительное время отказывался покинуть Центральную Азию, предпочитая управлять мусульманским миром из великолепного города-оазиса Мерв, ныне находящегося на территории Туркменистана. Когда он переехал в Багдад, то привез с собой, наряду со своими тюркскими солдатами, более открытые и экуменические центрально-азиатские ценности, носящие печать смешанного влияния тюркской и персидской культур.

Миграция из Центральной Азии на Ближний Восток напоминает утечку мозгов из греческих центров науки и образования в Рим, характерную для античной истории. Принципиальное различие между ними состояло в том, что восточная миграция была двунаправленной: в то время как некоторые центрально-азиатские ученые и мыслители переезжали в Багдад, многие арабские интеллектуалы, в свою очередь, мигрировали в великие города Центральной Азии. В этой своеобразной "взаимоутечке" мозгов роль сильного магнита для арабских ученых сыграл чрезвычайно просвещенный город Гургандж (где жил Аль-Бируни), сегодня находящийся в Туркменистане. Другим притягивающим центром для них стал хорошо финансируемый и процветающий двор в Газни на востоке Афганистана. Интересно, между тем, что никто из выходцев из Центральной Азии, привлеченных в Багдад различного рода соблазнами, так и не остался там навсегда.

Какие же территории охватывает эта самая "Центральная Азия", подарившая миру столь яркое созвездие гениев? Конечно, все пять "...станов", получивших независимость в 1991 году: Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан. Не менее важными в контексте интеллектуального расцвета были великие города, сегодня находящиеся в пределах Афганистана: Балх, Герат и др. Сюда следует добавить северо-восточную провинцию современного Ирана - Хорасан, столица которой (город Нишапур) стала родиной целого ряда инноваторов в ту знаменательную эпоху. Границы этой "зоны гениев" также простирались на восток - к западным границам современного Китая, охватывая древний город Кашгар и несколько других больших центров, которые всегда входили в культурную орбиту Центральной Азии.

Одно дело - нарисовать круг на карте, и совсем другое - объяснить, почему именно этот регион (назовем его Большой Центральной Азией) породил подобный культурный расцвет. Бурный рост городов, что было характерной особенностью этого региона, создал своего рода плацдарм для подъема культурной жизни. Один араб-путешественник изумлялся тому, что он называл "страной тысячи городов" на территориях, сегодня входящих в Афганистан, Таджикистан и Узбекистан. Развалины могущественного Балха, некогда столицы этого региона, до сих пор тянутся многими милями вдоль равнины западнее современного Мазар-и-Шарифа в Афганистане. В свои лучшие дни Балх был больше, чем Париж, Рим, Пекин или Дели. Как и все великие региональные центры, он располагал централизованной водопроводной системой, многочисленными купальнями, грандиозными дворцами, а для жителей вне дворцов строились - из естественным путем высушенного кирпича - фундаментальные дома.

Благосостояние города росло также благодаря континентальной торговле. Купцы из Балха и других центрально-азиатских торговых центров устремлялись на Ближний Восток, Европу, Китай и вглубь Индии. В свою очередь, купцы из этих краев привозили товары в растянувшиеся на многие километры перевалочные торговые пункты в Большой Центральной Азии. Поскольку работорговля процветала и в мусульманском мире, и за его пределами, базары также включали в себя большие рынки рабов. Золотые, серебряные и бронзовые деньги из преуспевающих торговых центров региона "путешествовали" до Готланда в Швеции, до Кореи и Шри-Ланки.

Центральная Азия лежит на стыке всех маршрутов, соединяющих великие культуры евразийского сухопутного массива. Эту сеть дорог сегодня часто называют "Шелковым Путем". В лучшие времена этого пути через него перевозилось огромное количество многообразных товаров во всех направлениях. Одновременно происходил обмен технико-технологическими достижениями. Стеклодувное ремесло распространилось из Ближнего Востока до Китая через Центральную Азию, в то время как изготовление бумаги и шелководство из Китая пришло на запад. Но Центральная Азия не была пассивным передаточным звеном. Полтысячелетия Ближний Восток и Европа почитали самаркандскую бумагу в качестве лучшей в мире, а роскошное убранство многих средневековых кафедральных соборов Европы отделывалось шелком, производившимся в Ферганской долине, бóльшая часть которой ныне находится в Узбекистане. По меньшей мере, об одном таком соборе известно доподлинно.

Торговцы также разносили религии. Греческие поселенцы в эпоху Александра Великого (356-323 до н.э.) принесли с собой культы Афины, Геркулеса и Афродиты в их новые города в Афганистане. Позднее буддизм нашел благодатную почву в регионе и уже оттуда распространился на Китай, Японию и Корею. Тогда же буддийские художники заимствовали у греков-иммигрантов идею изображения Будды в скульптуре. Приблизительно в то же время в регионе сформировались еврейские сообщества, были созданы сирийские христианские епархии и возникли манихейские сообщества. Слоем ниже всех этих религий, как бы под их фундаментом, возлегала корневая религия этого региона - зороастризм с его акцентом на борьбу добра и зла, искупление, рай и ад. Зороастр, возможно, жил в седьмом или шестом веке до н.э. и происходил из региона Балха. Его религия оказалась весьма привлекательной и распространилась на запад, вплоть до Вавилона, где познавшие ее евреи попадали под ее влияние. Зороастризм заметно воздействовал и на более поздние религии: его идеи вначале попали от Иудаизма в Христианство, а затем в Ислам.

Так что когда в конце седьмого века Ислам с арабскими армиями достиг региона, там его встретило население, которое отлично разбиралось в том, что мы сегодня назвали бы сравнительным религиоведением и философским анализом. Многие жители Центральной Азии приняли Ислам, другие же - нет, точнее, они приняли его, но не раньше, по крайней мере, чем прошли времена культурного подъема. Вне зависимости от того, были ли они мусульманами или нет, центрально-азиатские мыслители были экспертами в области декодирования, т.е. толкования священных книг. Один из них, Мухаммед ибн Исмаил аль-Бухари (810-70), свел воедино и проанализировал хадисы пророка Мухаммеда - ныне Свод Хадисов рассматривается в Исламе как вторая священная книга после Корана.

Светские идеи также носились в воздухе по всему региону. Астроном Аль-Хорезми написал книгу, в которой проанализировал утилитарность индийских цифр (и идеи нуля) в сравнении со всеми другими системами чисел. Другие исследователи, в поиске новых плодотворных идей, углублялись в индийскую геометрию, астрономию и даже календарные системы. Еще раньше центральноазиаты уже испробовали несколько алфавитов, включая те, которые "пришли" из Сирии и Индии. Несколько местных языков предпочли алфавит, возникший на основе языка, на котором говорил Иисус - арамейского. Так или иначе, трудно представить какой-либо иной регион, более открытый внешнему миру в интеллектуальном плане.

От арабов и китайцев жителей Центральной Азии выгодно отличало то, что они были полиглотами, знали много языков. Они считали это нормальным - жить среди большого изобилия языков и алфавитов, и как-то умудрялись определять, какие из них и когда лучше использовать. Поэтому нет ничего удивительного в том, что когда в регион прибыли арабские армии, принося с собой новую религию, по меньшей мере, определенные официальные лица и интеллектуалы начали изучать несколько странный для них язык арабов - хотя бы для того, чтобы понять, что же он собой представляет. Вскоре после, торговцы стали привозить произведения, переведенные с классического Греческого. Эти переводы, сделанные, как правило, арабами-христианами, открывали центральноазиатам, нередко неожиданно для них самих, новые идеи в философии и науке. Эти идеи ставили перед ними новые задачи: надо было не только освоить их, но со временем даже превзойти антично-греческих менторов.

Таким образом, расцвет Большой Центральной Азии был результатом ее географического расположения. Это совершенно однозначно. Оно стало первопричиной, с одной стороны, огромного богатства, напрямую обусловленного бурным развитием торговли, а с другой - наплыва религий и взлета идей, которые как бы сопровождали торговлю. Однако одна только торговля не могла породить такое интеллектуальное пробуждение, ибо торговля, как известно, не всегда способствует гениальности. Поэтому торговлю, пожалуй, следует рассматривать лишь как необходимое условие интеллектуального подъема, но никак не достаточное.

А насколько религия была важна для такой вспышки креативности? Для многих Ислам был наиважнейшим фактором. Отправившись в долгий путь науки, Аль-Бухари, как и многие другие великие мыслители, неукоснительно следовал глубокой набожности. Аль-Фараби никогда не сомневался, что его исследование основ этики укрепит формальную религию. Другие, соглашаясь с Аль-Фараби, все же настаивали на том, что именно религия должна руководствоваться наукой, а не наоборот, и что вообще не подлежит сомнению, так это то, что она не должна ограничивать свободу мысли. Однако находились и абсолютные скептики, утверждавшие, что религия хороша для широких масс, но никак не для интеллектуалов, для которых она - не более чем фарс. Так думал, например, Омар Хайям (1048-1123), блестящий математик своего времени, сегодня известный благодаря, главным образом, своей поэзии, представленной Западу в XIX веке как "Рубайят Омара Хайяма".

Все это усиливает впечатление, что интеллектуальная смелость была обязана скорее тому, что религия не сделала, а не тому, что она сделала. Это особенно важно, если принимать во внимание тот факт, что в те времена на Западе шла "война" между религией и наукой. Складывается ощущение, что человек наподобие Аль-Фараби, который в дополнение к остальным своим работам, как бы между делом, создал большой трактат по теории музыки, не нуждался ни в разрешении, ни в поощрении, когда он свободно и компетентно рассуждал о мироздании.

Точное определение причин Золотого века Центральной Азии усложняется еще и тем, что великие умы, придавшие ему блеск, сами были очень разными и трудно вывести какой-нибудь универсальный их типаж. Некоторые происходили из богатых землевладельческих семей и могли жить за счет доходов от своей недвижимости, в то время как другие (такие как, например, Ибн Сина и Аль-Бируни) добились выгодных назначений в высших сферах. Но эти последние были исключениями. В большинстве же все эти мыслители были просто учеными и интеллектуалами, посвящавшими исследованиям всю свою жизнь или, по крайней мере, стремились быть таковыми. Без университетов или научных академий, которые могли бы поддержать их, это было не легким делом. Даже если у них было по несколько студентов, которые платили, получаемый доход не обеспечивал их полностью. Потому вполне естественно, что они полагались на патронаж правителей.

В этом состоял один из основных источников интеллектуальной мощи Центральной Азии. Безусловно, человек, стремившийся сделать карьеру ученого, мог поехать в Багдад в надежде получить место в Доме Мудрости - академии наук, учрежденной халифом Аль-Мамуном, который, кстати, тоже родился в Центральной Азии. Однако и местных правителей и дворов в регионе было много, в том числе западнее - в Персии. Все отдавали дань уважения Багдаду, но многие предпочитали оставаться независимыми, т.е. не связывать себя служебными обязательствами. Каждый из местных правителей был своего рода халифом со своими собственными авторитарными правилами и содержал большую армию тюрков для защиты своей территории. Общим для них было то, что они развивали торговлю, собирали налоги, строили роскошные столицы, тратили целые состояния на искусства и науку. Один из подобных дворов находился в Гургандже, где работал Аль-Бируни, другой - в уже древнем к тому времени и окруженном крепостной стеной Самарканде, где между 850-1000 годами династия Саманидов создала великолепную библиотеку и оживленные салоны, в которых ученые обсуждали Великие Вопросы Бытия. Социальная жизнь, в которой музыка и поэзия занимали центральное место, кипела вовсю.

Вместе с тем, некоторых из этих правителей никак нельзя назвать добрыми и благородными, и далеко не все они были утонченными покровителями искусств и наук. Взять, к примеру, Махмуда Газневи (971-1030). Из своей столицы в восточном Афганистане он управлял империей, простиравшейся от Индии до центра современного Ирана. Он был жестоким и беспощадным правителем и к культуре относился больше как к украшению, чем необходимости. Все же ему удалось привлечь Аль-Бируни, впоследствии осуществившего первое всестороннее исследование Индии и Индуизма. Махмуд Газневи также покровительствовал великому поэту Абулькасиму Фирдоуси, чья величественная поэма "Шахнаме" (ок. 1000 года), оживившая всю панораму домусульманской Персии, повлияла на поэтов самых далеких стран, вплоть до самой Франции, и до сих пор по праву считается классикой мировой литературы.

Последняя яркая вспышка культурной энергии в Центральной Азии произошла во времена тюрков-сельджуков. Она началась приблизительно в 1037 году и продолжалась более ста лет. Сельджуки - из их восточных столиц в Мерве на территории современного Туркменистана и Нишапура вблизи нынешней иранско-афганской границы - поощряли новаторов во многих областях. Среди достижений этой эпохи следует особо выделить изобретение способа покрывать большие пространства двойными куполами. Одну из самых ранних подобных работ все еще можно увидеть в руинах Мерва. Опосредованными путями - через купол Ферраро-флорентийского собора работы архитектора Филиппо Брунеллески до собора Святого Николая в Санкт-Петербурге - это новшество, в конечном итоге, определило купол американского Капитолия в Вашингтоне.

Почему же великая эра Центральной Азии угасла? Наиболее распространенное объяснение сводится к тому, что интеллектуальный всплеск пошел на убыль из-за вторжения монголов, начатого Чингисханом от монгольского осевого региона ("хартленда") в 1218 году. Это верно, что монгольские захватчики разграбили большинство величественных городов Центральной Азии. Тем не менее, три довода позволяют отвергнуть объяснение, связанное с монголами.

Во-первых, благодаря торговле и коммерции, почти все города были быстро возрождены.

Во-вторых, монгольское завоевание не только не изолировало Большую Центральную Азию, а, напротив, способствовало расширению ее связей как с Европой, так и остальной Азией - в связи с тем, что монголы отменили границы и тарифы в своей обширной империи. Когда в XIII столетии Марко Поло, путешествуя в Китай, проходил через Афганистан, ему потребовался только "патент", или по-современному - обычная виза. По крайней мере, в той степени, в какой межкультурные связи способствовали интеллектуальному подъему, они поддерживались и во времена монгольского господства.

В-третьих, даже если выставлять монголов некими душителями свободомыслия в 1221 году (кем они на самом деле не были), следует учитывать, что уже столетием раньше бóльшая часть культурной энергии вдоль и поперек всей Центральной Азии улетучилась, а в целом этот процесс начался даже несколькими веками раньше. Правда, в XII веке в Мерве все еще работала дюжина библиотек (в одном из них содержалось 12 000 томов), а в Бухаре было более 50 докторов. Но к началу этого века, фокус интеллектуальной жизни переместился - от смелого научного вторжения в универсальные и неизведанные сферы к систематизации ранее полученных знаний и подготовке более детальных, но "осторожных", не вызывающих особых дискуссий трудов по узким проблемам. Верным знаком того, что былое яркое пламя угасло, является тот факт, что большинство сохранившихся рукописей этого периода являются копиями более ранних трудов или комментариями к ним, но не оригинальными работами.

Итак, вопрос "кто виноват?" не указывает на монголов. Тогда чем же все-таки был вызван упадок? Большинство величественных древних городов Центральной Азии сегодня представляют собой заброшенные руины, безмолвно застывшие под палящим солнцем пустыни и лишь местами покрытые полынью. Глядя на них, порой трудно преодолеть искушение свалить всю вину за культурный спад на глубокие климатические изменения или какие-нибудь иные экологические потрясения. Но большинство исследований в области экологической истории этого региона подтверждают, что климат во времена культурного бума был практически таким же, как и сегодня, и что главная перемена состоит в разрушении ирригационных систем, которые когда-то были славой Центральной Азии.

Если оставить в сторону монголов и экологию, то, по меньшей мере, четыре фактора способствовали упадку региона. Первый и главный - ничто не вечно в этом мире. Золотой век классических Афин продлился всего лишь один век, после чего город вступил в так называемый серебряный век. Лишь очень немногие города эпохи Возрождения продержались на пике культурного креативизма более полутора столетий. Подъем и достижение пика естественно и неизбежно сменяется упадком.

В случае с Центральной Азией (даже в большей мере, чем с арабами на Западе) мощным стимулом для самобытного мышления стало освоение и ассимиляция свежих идей и обширных знаний, полученных от древней Греции, Ближнего Востока и Индии. К 1100 году эта задача была выполнена, и в то же время на сцене истории еще не появилась какая-либо новая и сравнительно большая область научных знаний. Разумеется, европейский ренессанс должен был бы породить такой стимул, но к тому времени лучшие дни больших торговых маршрутов, ранее соединявших цивилизации, уже остались позади, в силу чего изоляция и упадок Центральной Азии стали неизбежными.

Во-вторых, религии - подобно культурам, частью которых они являются - проходят в своем развитии через определенные циклы, начиная с динамизма, полной уверенности в собственной правоте и уникальности, что открывает окно для всевозможных экспериментов, затем же коснея в ортодоксальности. К тому времени, о котором идет речь, в Центральной Азии это уже произошло и с зороастризмом, и с буддизмом. Что же касается Ислама, то наибольший расцвет созидательной мысли начался раньше - между 800 и 1100 годами. Его "ортодоксализация" также началась рано, но к 1100 годам не достигла высшей точки. Даже тогда сохранялись несколько изолированных аванпостов, остававшихся интеллектуально жизнеспособными еще примерно в течение века. Тем не менее, в персидской и тюркской Центральной Азии, так же как в сердцевине арабского мира и собственно в Персии, неуклонно ужесточающиеся ограничения мусульманской ортодоксальности постепенно сужали сферу свободомыслия и гуманизма.

Помимо этих "морфологических" реалий, которые способствовали увяданию свободной интеллектуальной жизни в Большой Центральной Азии, третьим и более специфичным фактором был раскол мусульман на суннитов и шиитов. Это фундаментальное разделение произошло при жизни первого поколения после смерти пророка Мухаммеда в 632 году. Ко времени становления первого Халифата в Дамаске сунниты владели буквально всем мусульманским миром кроме Египта, где с 968 по 1171 годы правила и преуспевала шиитская династия Фатимидов. Но даже до падения Фатимидов шииты уже постепенно вытеснялись на восток, перенося основную зону конфессионального конфликта в Персию и Центральную Азию. Когда это произошло, суннитские правители по всему региону сжали в тисках всех, кто мог быть заподозрен в приверженности к шиизму, т.е., с их точки зрения, в еретических наклонностях. Многие великие инноваторы, как, например, Ибн Сина, происходили из шиитских семей. Отныне все они находились под подозрением.

Само по себе понятно, что эти перемены нанесли особенно сильный удар по шиитским вольнодумцам, но важно учитывать, что они оказали существенное влияние и на мыслителей-суннитов. Две фигуры из города Тус в западной оконечности Центральной Азии (современный восточный Иран) сыграли в этом важнейшую роль.

Первой из них был Низам аль-Мульк (1018-1092) - одареннейший администратор и в то же время один из выдающихся ученых-обществоведов своей эпохи. Наставники Аль-Мулька ознакомили его с работами лучших умов центрально-азиатского ренессанса. Но судьба распорядилась так, что когда его назначили визирем Сельджукской империи, борьба против шиитских диссидентов шла полной силой. Опасаясь разрушительных последствий этой борьбы, Низам аль-Мульк предложил учредить сеть школ (медресе), которые прививали бы молодому поколению ортодоксальный суннитский Ислам, поскольку хорошо обученная молодежь, с его точки зрения, придерживалась бы "чистой" правоверности. Однако предполагалось, что выпускники этих школ будут отрицать не только шиизм, но и любые другие формы инакомыслия, т.е. любые идеи, которые могут быть интерпретированы как отклонение от ортодоксальности.

Вторым человеком, сыгравшим решающую роль в "обуздании свободомыслия", был Абу Гамид Мухаммед ибн-Мухаммед аль-Газали (1058-1111) - философ и теолог, который пошел в лобовую атаку на угрозы, происходившие, по его мнению, от "неконтролируемого использования логики". Уже одно заглавие его наиболее известной книги достаточно красноречиво говорит обо всем: "Алогичность Философов" (т.е. ученых - в современном понимании). Так же, как и Великий Инквизитор в "Братьях Карамазовых" Федора Достоевского, Аль-Газали хорошо знал своего врага: в данном случае им был эмпиризм Аристотеля, привлекавший к себе лучшие умы региона. Атакуя Аристотеля, он одновременно атаковал всех рационалистов своей эпохи, и, тем самым оказывал опустошительное воздействие на интеллектуальную среду.

Вместе Аль-Мульк и Аль-Газали значительно снизили планку независимости научной мысли, которая находилась на очень высоком уровне в Центральной Азии на протяжении трех веков.

На это центральноазиаты ответили с присущим им креативизмом. Как только поверхностные пласты веры оказались огрубевшими и закостеневшими, они обнаружили интерес к индивидуальной духовности. Их крайне личная система постижения мистической сути Бога не требовала ни книг, ни иерархий, ни мечетей, и была названа Суфизмом. Центрально-азиатские мыслители имели под рукой множество форм такого мистического и глубоко приватного поклонения Богу - благодаря их контактам с индуистской Индией, богатым местным традициям Буддизма, сирийского Христианства и даже Иудаизма, который все шире распространялся в торговых центрах региона. То, каким именно образом мистические идеи и течения этих вероисповеданий сформировали и обогатили Суфизм, остается весьма спорным вопросом, но одно очевидно: даже несмотря на то, что первые суфии были арабами, истинной родиной Суфизма стала Центральная Азия. Именно там сформировались несколько первых и мощных суфийских движений, которые впоследствии распространились по всему мусульманскому миру. Сегодня суфийские поэмы Руми, Аттара и других воспринимаются как философия новой эры, но во времена их создания они представляли собой своеобразное отвлечение от мирской суеты и углубление внутрь себя или в собственную суть.

Центральная Азия отнюдь не исчезла из общей картины мира после 1100 года. В XIV веке Тимур, известный на Западе как Тамерлан, завоевал полмира от Дели до восточных берегов Средиземного моря, а затем собрал большую группу одаренных ученых и писателей в своей заново отстроенной столице Самарканде. Веком позже Бабур выступил из Ферганской долины и основал династию Моголов в Индии. Сам будучи одаренным писателем, он следовал старой центрально-азиатской традиции и приглашал в свой двор выдающихся талантов того времени.

Тем не менее, Центральная Азия так никогда и не возродила то интеллектуальное великолепие, которым она блистала между 800 и 1100 годами. Высокие внутренние тарифы разрушили конструктивную эффективность некогда великих торговых путей, которые "открыли" регион к межкультурным контактам и обусловили его процветание. Можно сказать, что они, тем самым, убили золотого гуся, несшего для Центральной Азии золотые яйца. Религиозная ортодоксальность душила свободу духа самых уникальных мыслителей. После того, как начался закат Центральной Азии, она постепенно перестала быть центром высокой культуры всей Евразии и понемногу превратилась в отдаленное пыльное захолустье.

С учетом этого погружения во мрак, не трудно было представить миру Афганистан так, как, к примеру, это сделал сразу после событий 11 сентября Дэн Рэтэр. Снимая свои репортажи из Афганистана в спортивной куртке в предрассветном сумраке, он показал страну недоступно далекой, безнадежно отсталой, экзотической, маргинальной и угрожающей всем и вся, короче говоря, неким концом света. Словно Ибн Сина, Аль-Бируни и целая плеяда других гениев мирового уровня из этого региона никогда и не существовали.

И хотя то, как Рэтэр показал Центральную Азию, было и является отражением действительной ситуации, оно несет в себе определенные вызывающие беспокойство выводы. С одной стороны, создается впечатление, что лучшее, на что по поводу данного региона могут надеяться Соединенные Штаты и мировое сообщество, это всего лишь некоторое уменьшение происходящего от него вреда. Это означает, что нам следует разрушить там все, что нас пугает, и уйти. Проблема в том, что в подобном взгляде на вещи скрыта возможность самореализации ожиданий: место, которое большинство людей считает безнадежным, действительно становится таковым, и даже более угрожающе опасным, чем прежде. Тот факт, что Центральная Азия и Афганистан расположены между четырьмя - а в скором времени, возможно, пятью - ядерными державами, не меняет сути вопроса.

К счастью, полная картина реальной ситуации этим преобладающим имиджем отсталости не исчерпывается. С тех пор, как регион вышел из контроля Советов, а затем движения Талибан, древние континентальные торговые маршруты начали возрождаться. Индийцы и корейцы, летящие в Европу, останавливаются здесь. Полдюжины стран и столько же международных финансовых институтов энергично строят сеть дорог, которые впоследствии свяжут Европу, Китай, Индию и Ближний Восток. То, что эта работа не управляется из единого центра, свидетельствует о том, что ее масштабы все еще не до конца осознаны. Тем не менее, дорожное строительство достигло такого уровня, что отказаться от него уже практически невозможно. Открытие новых транспортных коммуникаций через Афганистан между Европой и Китаем, а также по направлению к Аравийскому морю, Индии и Юго-Восточной Азии, соединение Ближнего Востока, Китая и Индии, в ближайшее десятилетие преобразует весь евразийский континентальный массив. Во всем новом, что сейчас зарождается в регионе, в действительности мало нового. Интересующиеся тем, как будет выглядеть новая транспортная конфигурация, могли бы начать с изучения торговых маршрутов Золотой эры.

"Открытие" Центральной Азии миру, произошедшее между 1991 и 2001 годами, начинает преобразовывать регион в интеллектуальном плане. Десятки тысяч студентов из региона поехали учиться в лучших университетах за границей. В просветительском порыве, достойном их предшественников тысячелетие назад, правительства Казахстана и Узбекистана оплатили образование этих молодых людей, чтобы они приобрели и привезли на родину самые современные знания. Они возвращаются полными решимости восстановить взаимосвязь своего региона с общемировой интеллектуальной средой. В течение следующего десятилетия эти молодые люди возьмут на себя лидирующие роли в своих обществах и регионе в целом. Трудно предположить, что они смирятся с повсеместной коррупцией, или допустят, чтобы их жизнь контролировали в советском стиле. Даже в Афганистане новые образовательные центры, такие как Государственный университет или недавно учрежденный Американский университет, а также тысячи начальных школ открывают широкие перспективы для подрастающего поколения.

Вполне естественно, что эти молодые люди задаются вопросом - "кто мы?" Ответы сыплются отовсюду. Многие на Ближнем Востоке и даже на Западе, в том числе в Белом доме, говорят им, что они - мусульмане, идентифицируя их, главным образом, с верой, в которой они выросли. В противоположность этим, другие эксперты несколько свысока напоминают им их трайбовое и клановое наследие, тем самым давая понять, что рассматривают регион как безнадежно ретроградный. Тем временем, местные патриоты выдвигают на передний план свою национально-этническую идентификацию - кыргызскую, таджикскую, узбекскую, настаивая на том, что каждый из этих народов абсолютно уникален и не похож ни на какой другой.

В действительности, все названные варианты идентификации имеют право на существование. Однако, претендуя на единственность, все они содержат риск - сузить горизонты мировосприятия и ожиданий формирующегося нового поколения. Вовлечение молодежи в фундаментально-религиозные или узко-националистические организации также является серьезной причиной для беспокойства. Но выходцы из Центральной Азии имеют за собой наполненное смыслом прошлое, которое возвеличивает личность, учит оценивать каждого человека по понятиям разума и мудрости и держит его в русле общемирового развития. Эта великая традиция когда-то позволила региону в течение целых 300 лет быть центром мирового интеллектуального развития. Почему бы центральноазиатам и их друзьям за границей не использовать это замечательное наследие в качестве краеугольного камня своей современной политики вместо каких-то узко религиозных или националистических идеологий?!

Такая политика означала бы концентрацию усилий - как самих государств Центральной Азии, так и помогающих им дружественных стран, в том числе Соединенных Штатов - на восстановлении главных континентальных транспортных маршрутов, повышении свободы пресечения границ, снижении экспортно-импортных тарифов и уменьшении вмешательства правительств в экономическую и социальную жизнь. Свободная торговля должна распространяться и на идеи. Отсюда следует, что нужно освободить интеллектуальное пространство от всевозможных пут: именно это когда-то позволило Ибн Сине и Аль-Бируни выдвинуть гипотезу об "эволюции вместо креативизма" и даже размышлять о существовании других миров. Эти мыслители жили и работали при разных правителях, но ведь никто не перехватывал их почту и не осуждал их за еретические мысли. Напротив, правители конкурировали между собой, чтобы стать их покровителями и поддерживать их работу.

Случилось бы это в Центральной Азии сегодня? Некоторые государства региона с гордостью говорят о нестесненной барьерами континентальной торговле, но как только дело касается свободного обмена идеями, они предстают окутанными всевозможными ограничениями. И тем не менее, в каждой стране региона есть свободно мыслящие люди - своего рода лидеры интеллектуальной открытости, и это дает надежду на появление современных ибн син и аль-бируни. Со становлением нового поколения все большее число подобных людей будут представлены в правительствах. Новый расцвет Центральной Азии может показаться отдаленной перспективой, но он возможен, особенно если интеллигенция Центральной Азии лучше изучит свое богатейшее наследие и извлечет из него надлежащие уроки для настоящего и будущего.

Естественно, это - задача самих центральноазиатов, а первой задачей их международных партнеров является то, чтобы относиться к странам региона как к суверенным государствам, а не как к шахматным фигурам - к тому же инертным в плане культурного развития. Недопустимо рассматривать их просто в качестве "зоны особых интересов" своего государства, как это делает правительство Владимира Путина; или в качестве источников сырья, как это делают китайцы; или в качестве остановки для заправки топливом на пути к Кабулу, как делают Соединенные Штаты. Лучше признать и принять, что где-то в ДНК этих народов содержится способность к управлению огромными империями и еще бóльшими торговыми зонами, взаимодействовать с этими центрами мировой культуры на равных, а также использовать их уникальное географическое положение, реально позволяющее превратиться в связующее звено, мост между цивилизациями. Такое понимание вещей повысит ожидания всех сторон, и подтолкнет международных партнеров региона рассматривать его не просто как объект геополитической игры, а как нечто большее.

Я верю, что глубокое изучение истории Центральной Азии может стать хорошим началом для решения этих далеко не легких задач.

12 Февраля 2010

Источник - Trend News