Очередной Круглый стол в Фонде «Либеральная миссия» был посвящен обсуждению некоторых мифологем, находящих отклик в российском обществе. Поводом к разговору стало исследование, проведенное Аналитическим центром Юрия Левады совместно с Фондом Фридриха Науманна. С результатами этого опроса собравшихся познакомили Фальк Бомсдорф, экс-руководитель Московского бюро Фонда Науманна, и ведущие сотрудники Левада-Центра Борис Дубин, Алексей Левинсон и Наталия Зоркая. Итак, насколько необходимы России, ее обществу мифы - старые и новые? Что лучше - бороться с мифами или создавать их? Ведут ли российские мифы страну вперед или скорее являются препятствием? Как и какие мифы о России и русских бытуют сегодня вне России? И, наконец, избавлены ли от мифов те, кто их изучает? Вел Круглый стол президент фонда «Либеральная миссия» Евгений Ясин.

Евгений ЯСИН:

Сегодня у нас очень интересная тема. С результатами исследования Левада-Центра первым нас будет знакомить Фальк Бомсдорф. Фальк завершает свою миссию в Москве, где он возглавлял отделение Фонда Науманна. И я хочу от вашего имени поблагодарить его за ту работу, которую он делал все эти годы для нашей страны, для российско-германской дружбы. Мне особенно приятно, что это как раз фонд от той партии, которая мне нравится. Я бы хотел, чтобы такая партия была и в России.

Очередной Круглый стол в Фонде «Либеральная миссия» был посвящен обсуждению некоторых мифологем, находящих отклик в российском обществе. Поводом к разговору стало исследование, проведенное Аналитическим центром Юрия Левады совместно с Фондом Фридриха Науманна. С результатами этого опроса собравшихся познакомили Фальк Бомсдорф, экс-руководитель Московского бюро Фонда Науманна, и ведущие сотрудники Левада-Центра Борис Дубин, Алексей Левинсон и Наталия Зоркая. Итак, насколько необходимы России, ее обществу мифы - старые и новые? Что лучше - бороться с мифами или создавать их? Ведут ли российские мифы страну вперед или скорее являются препятствием? Как и какие мифы о России и русских бытуют сегодня вне России? И, наконец, избавлены ли от мифов те, кто их изучает? Вел Круглый стол президент фонда «Либеральная миссия» Евгений Ясин.

Евгений ЯСИН:

Сегодня у нас очень интересная тема. С результатами исследования Левада-Центра первым нас будет знакомить Фальк Бомсдорф. Фальк завершает свою миссию в Москве, где он возглавлял отделение Фонда Науманна. И я хочу от вашего имени поблагодарить его за ту работу, которую он делал все эти годы для нашей страны, для российско-германской дружбы. Мне особенно приятно, что это как раз фонд от той партии, которая мне нравится. Я бы хотел, чтобы такая партия была и в России.

Фальк БОМСДОРФ: «Мифы формируют ложное сознание»

Спасибо, господин Ясин, за добрые слова в адрес нашей партии, нашего фонда. Тема сегодня - «Русские мифы». Я бы хотел сказать несколько слов, почему немецкий Фонд Фридриха Науманна занимается этой тематикой. Мое выступление состоит из двух частей. Во-первых, полезны нам мифы или вредны? Во-вторых, как и какие мифы о России и русских бытуют сегодня вне России, а именно, в Германии?

Часть первая. В 60-е годы в Германии развернулась жаркая дискуссия: надо ли рассказывать детям сказки? Основанием для исследования стал тезис некоторых ученых, что душам детей, которые с раннего детства слушают привычные сказки, наносится вред. Мол, ведьмы, которые горят в печах, Красная Шапочка, которую съедает волк, отрезанные головы, которые начинают говорить, и многие другие сказочные «зверства» делают детей жестокими. В любом случае, от этого сильно страдает детская психика.

Те, кто придерживается противоположного мнения, оспаривают подобную зависимость. Они убеждены, что «жуткие» сказочные истории никоим образом не воздействуют на детей и не вредят их психическому развитию. Наоборот, детям нужны сказки. Так называется и книга, которую издал один из основных приверженцев этой позиции Бруно Беттельхайм. Он утверждал, что детям нужны сказки, потому что в них действительно происходит что-то ужасное, но этому ужасному, как правило, противостоит что-то хорошее, и зло в соответствие с детским чувством справедливости получает заслуженное наказание. Не имеет значения, что наказание часто бывает слишком жестоким. Конечно, обоснования профессора Беттельхайма глубже и многообразнее, чем я могу их воспроизвести. Но вкратце, in the nutshale, как говорят американцы, аргументы таковы.

Почему я делаю это вступление? Потому что мы собираемся говорить о мифах. А мифы, в какой-то мере, это сказки для взрослых.

В связи с этим возникает вопрос: нужны ли людям мифы? Нужны ли народам мифы? Нужны ли нам мифы, чтобы выполнять свои задачи в государстве и обществе? Нужны ли государствам мифы, чтобы выжить и развиваться как государства?

Может быть, в отдельных случаях мифы и играют позитивную роль. Но в целом, я думаю, нет, людям и народам мифы не нужны. Напротив, мифы, как правило, приносят вред. Они - отражение незрелого подхода, связанного с психологией самого народа. Согласно классическому определению Канта, просвещение есть освобождение человека от собственной инфантильности. Именно поэтому критика мифов является неотъемлемой частью процесса просвещения, и, как я думаю, эта критика относится к числу задач, которые ставит перед собой каждое общество. Это процесс, который никогда не завершается, поскольку старые мифы начинают действовать по-новому в каждом новом поколении, а кроме того, создаются все новые и новые мифы.

Чтобы придать еще большую остроту моему тезису, скажу: я придерживаюсь той точки зрения, что мифы вредны. Как правило, они представляют собой защитный механизм, с помощью которого можно отрицать или скрывать нежелательную действительность. Таким образом, мифы формируют ложное сознание.

Немецкое и российское общества находятся в постоянном диалоге. Он осуществляется внутри обширной сети общественных отношений. И мы только часть этой сети, только его звено. В связи с этим я хотел бы поблагодарить Фонд «Либеральная миссия», его президента Евгения Ясина и Высшую школу экономики за то, что они снова предоставили возможность нашему фонду принять участие в этом диалоге. Предметом его, как мне кажется, должны стать мифы наших наций. И я уверен в том, что российские фонды, которые начали свою деятельность в Германии, обязательно займутся немецкими мифами. Во всяком случае, Фонд Фридриха Науманна уже давно, начиная с 1994 года, занимается российскими мифами и в декабре прошлого года провел свое последнее исследование на эту тему, посвященное четырем ведущим мифологемам. Результаты прошедшего в этой связи коллоквиума были изданы нашим фондом; брошюру вы получили.

Теперь перейду ко второй части своего выступлении: немецкие мифы о России. В Германии мифы играют важную роль. При этом наблюдается удивительное явление. Немецкие мифы с давних времен были подвержены критике. В результате этого многие из них просто исчезли. Мифа о немецкой душе уже не существует. Не существует также мифа о вере в особый немецкий путь. Не существует и мифа о негативном отношении к Западу, этот миф исчез вместе с другим мифом - согласно которому Германия должна играть важную роль в отношениях между Востоком и Западом. Критический процесс, который начался незадолго до окончания Второй мировой войны, уничтожил все эти мифы. Немцы вообще превратились в нацию критиков, и на мифы это тоже распространялось.

Это, однако, не относится к российским мифам. Российские мифы в Германии воспринимаются восторженно и меняют свой смысл. Российские мифы не критикуются. Наоборот, они становятся немецкими мифами о России.

Возьмем, например, «русскую душу». Это понятие отражает то, что немцы думают о России и русских и что они чувствуют. При этом в Германии никто не знает, что значит «русская душа». Каждый воспринимает это понятие так, как ему подсказывает интуиция. Скорее всего, можно сказать, что смысл этого немецкого мифа о России и о русских заключается в вере, что русский человек нерационален и находится под влиянием чувств. Что для русских дважды два не всегда будет четыре, довольно часто это может быть и пять. Такой подход очень нравится нашим согражданам, именно поэтому им так нравится миф о «русской душе».

К этому мифу добавляется другой русский миф, который также стал немецким мифом о России. Всем вам, конечно, известна строка Тютчева «Умом Россию не понять. В Россию можно только верить». Но в Германии можно наблюдать отступление от оригинального высказывания. Во-первых, не цитируется начало фразы, так как для рационального немца все постижимо, даже Россия. Во-вторых, чаще в Германии произносится: «В Россию должно верить». «Можно» и «должно» - это все-таки большая разница. В словосочетании «должно верить» акцент делается на нерациональность и непостижимость России.

Россия, мол, недоступна немецкому разуму. Нам ничего не остается, как только верить в Россию и ее людей. «В Россию должно верить» - это, пожалуй, самый существенный миф о России. И он является причиной, почему русские мифы в Германии не подвергаются критике. Если люди убеждены или желают быть убежденными, что верить в Россию необходимо, то критика русских мифов исключается по определению. Именно этот феномен мы наблюдаем сегодня в Германии. Это подход, который не делает различий между Кремлем и Россией и исключает критику, острые вопросы. Бывает, что в Германии без какой-либо критики воспринимается все, что выходит из Кремля. Например, Россия имеет свою собственную модель демократии - русскую суверенную демократию. Россией можно управлять только централизованно, значит из Москвы. Россия нуждается в «сильной руке». Демократия придет в Россию только вслед за капитализмом, который и является определяющим фактором. России нужно время, поэтому сейчас Запад не должен слишком много требовать от нее.

Все эти новые политические мифы, которые исходят из Москвы, принимаются в Германии без всякой критики. Таким образом, они становятся частью комплекса мифов о России, которые сегодня существуют в Германии. Итак, самозваные друзья России в Германии, как сказала Лилия Шевцова, «помогают авторитарной власти решать проблемы собственного сохранения здесь в России». Перефразируя Лилию, можно сказать, что немецкие мифы о России стали фактором российской внутренней жизни и делают Германию инструментом обоснования политического режима и воспроизводства власти в России.

На этом фоне критикам мифов не только необходима Россия, ее общество, чтобы здесь могло развиваться гражданское общество, но и необходима Германия, ее общество, для того чтобы там развивалось восприятие России такой, какая она есть, а не какой она представлена в немецких мифах о России. Вот все, что я хотел сказать.

Евгений ЯСИН:

Спасибо, Фальк. У меня свои представления. Потом, может быть, я об этом скажу. В свое время (между 1968-м и 1979-м годами), когда экономикой заниматься было невозможно, я занимался информатикой. Из нее я узнал, что существует некий культурный слой, в составе которого есть вот эти мифы. Вообще, все, что там находится, - это некие фильтры, которые избавляют человека от необходимости переваривать слишком много информации. Среди того, что они отделяют, очень много полезного, а среди того, что оставляют, - очень много вредного. Это свойственно человеку. А то, что сказал Фальк, очень важно. Потому что русский человек убежден, что это он такой. В действительности же в течение многих лет он воспринимал мудрость из Германии. Мы повторяли все, что проходили немцы. Наверное, об этом лучше меня расскажут представители Левада-Центра. Пожалуйста.

Борис ДУБИН (руководитель отдела социально-политических исследований Аналитического центра Юрия Левады): «Современные политические русские мифы работают на предельное упрощение, банализацию реальности»

Спасибо, Евгений Григорьевич. Нас от Левада-Центра трое, Лев Дмитриевич Гудков не смог быть - он в зарубежной командировке. Так что я буду выступать за двоих, плюс мои коллеги скажут за себя. Сначала несколько слов о том, что такое мифы и как с ними можно социологически работать, что они означают для социолога.
Первое. Конечно, ни в России, ни где бы то ни было, тем более в развитых странах планеты, мы не имеем сегодня дело ни с мифами, ни с архаикой. Это не мифология, как ее понимают антропологи и этнографы. Это даже не традиция в социологическом смысле слова. Это уж точно не архаика. Мы имеем дело, во-первых, с работой очень мощных институтов и даже целых систем институтов более или менее современного и более или менее развитого социума - они в определенной мере создают мифы, они их транслируют и поддерживают, воспроизводят изо дня в день, из года в год.

Второе. Мы имеем дело с работой масс-медиа, то есть таких технологических средств, которые ориентированы на массовую аудиторию. А именно на таких людей, которые согласны воспринимать себя в терминах массы, в терминах «мы такие же, как все другие».

В-третьих, речь не идет, в отличие от традиционных обществ, о том, что эти мифы или какие-то их части, элементы охватывают все общество и все общество живет согласно тому, что диктует миф. Такого единомыслия ни в одном современном обществе, включая российское, не было достигнуто, оно не может быть достигнуто по определению. В большей или меньшей мере мифы значимы лишь для какой-то части общества. В российском обществе, мы дальше будем говорить об этом, они значимы для арифметического большинства, я бы даже сказал, подавляющего большинства общества, но и здесь отнюдь не для всех.

Теперь два слова о том, как мы понимаем миф. Мы будем говорить только о политических мифах или о политическом использовании мифов. Это те или иные культурные образцы, осколки каких-то повествований, символы или фигуры, которые сделаны из современного светского материала и выполняют основополагающие функции, аналогичные тем, которые в традиционных обществах выполняли образцы сакральные. Что это за функции? Это осмысление и представление некоторых ключевых моментов в структуре и процессе формирования коллективной идентичности страны, идентичности «мы», поддержание этой коллективной идентичности, сплочение людей, пусть воображаемое, вокруг соответствующих ключевых, опорных символов. Подобные символы или мифы отсылают к процессам создания и ослабления либо даже распада этого «мы», к врагам этого «мы», к искушениям, которые на «нас» насылают и которые «мы» испытываем (которыми нас испытывают), к спасению, через которое проходит это «мы» или которое брезжит «нам» в будущем, и т.д. Вот примерно тот круг значений, с которыми мы будем иметь дело.

Что характерно для тех образцов, которые мы исследуем? Это замкнутые структуры, иначе говоря, мир в них поделен на «нас» и на «них», «плохое» и «хорошее», «низ» и «верх», «черное» и «белое». В этом смысле перед нами структуры, работающие на предельное упрощение реальности, если хотите, ее банализацию. Именно поэтому мифы так легко узнаются всеми или теми, кто хочет мыслить себя как всех. Поэтому они так сильно действуют. Буквально одного намека, слов «умом Россию не понять», достаточно, чтобы восстановить весь тип отношения к себе (России), к другим, к Западу, к прошлому, к настоящему, к будущему и оказаться «внутри» замкнутой структуры мифа.

Вторая причина сильного действия мифов - миф постоянно воспроизводится, он живет повторением. В данном случае, средствами массовой коммуникации, телевидением, прежде всего, но не только телевидением.
И последний момент. Как правило, содержание мифа, его смысл представлены в персонифицированной форме. Это тоже облегчает его восприятие и усиливает его воздействие на массовое сознание. Если это не собственно персоны вождей, героев, врагов, искусителей, спасителей, жертв, то это какие-то очень обобщенные, представленные, скорее всего, в терминах чего-то космического, силы, которые действуют на мир в целом, на Россию в целом, на человека в целом. Вот это «в целом» тоже чрезвычайно важная вещь, она связана с упрощением, о котором я говорил, но, среди прочего, опять-таки связана с силой воздействия мифа.
Теперь о нескольких конкретных мифах. Начнем с мифологемы «умом Россию не понять», она была предметом нашего отдельного вопроса. Мы специально решились здесь на очень сильную ценностную провокацию, вплоть до того, что говорили «великий русский поэт Тютчев сказал, и т.д.». 80% нашего населения согласились с мнением великого национального поэта. При этом, как вы видите, на другой вопрос: «Русские - особый народ или такой же народ, как все другие?» более 60% отвечают, что русские, в общем, такой же народ, как другие. Намечается тот момент, который пройдет через все наши рассказы: это «сшибка» в коллективном сознании того, что как бы не может быть логически соединено по модели - если «а», то не «б». А вот в данном случае - и «а», и «б». Больше того, если «а», то тогда уж точно «б». То есть принятие первого постулата уже подразумевает для этого типа сознания и второй постулат тоже.

Так в чем же состоит «особость»? Все ответы, которые выбирают для себя наши респонденты, по крайней мере, главные из них, представляют собой по структуре тавтологию: мы другие - в том смысле, что мы другие, мы не такие, как все. Это наводит на мысль (я думаю, она тоже пройдет через весь наш рассказ), что основной мифологической структурой, которая проходит через все мифы, о которых мы будем рассказывать, выступает то, что русские, или российские, не принадлежат к общему порядку вещей. В этом смысле они не универсальны и не универсалистичны по своим установкам. Постоянная демонстрация этой непринадлежности к общему порядку и составляет содержание данного мифа.

В представление о России как особой, непостижимой стране входят и характеристики «российского человека». Характерно, что ведущие среди них - признаки невзыскательности этого человека, его нетребовательности, его привычки терпеть, его, если хотите, пассивности, его умения выносить обстоятельства. Если коротко это обобщить, я бы сказал, это характеристики адаптивного человека - человека, в целом, в среднем, в «норме», как писал Юрий Левада, ориентированного на адаптацию. Не на победу, не на подъем, не на преодоление, а на вынесение чего-то: вытерпеть, дожить, спрятаться, слиться с окружающей действительностью, прикинуться несъедобным и, в конечном счете, таким образом продержаться.
Дальше следуют так называемые «коллективизм» и «духовность». Духовность в данном случае мы понимаем, из ряда других наших вопросов, как именно ту магическую черту, которая отделяет «нас» от «них». Ее значение - демаркационное, и сколько-нибудь содержательно определить эту духовность невозможно. Смысл ее в том, что это черта, которая отделяет нас от них. Все, разговор окончен, объяснять бессмысленно («умом не понять»). Так же и коллективизм - из серии других наших вопросов - нужно понимать не как стремление людей, объединившись с другими, преследовать общие цели, договариваясь и находя какие-то способы реального действия, а совсем иначе (эту мысль развивал в своих давних работах Юрий Александрович Левада) - как заложничество и поруку. Коллективизм в данном смысле - это когда один отвечает за всех, а все за одного. Поэтому «не высовывайся», «делай так, как все», - есть выразительные русские формулировки для этого. Присутствие дам останавливает меня от того, чтобы очень коротко объяснить, что здесь имеется в виду.

Последнее в этой связи - это очень важная характеристика, мы неоднократно на нее выходили в наших исследованиях, - «простота» русского человека. Русские - простые и открытые. Это, повторю, очень важная характеристика. Она, вообще говоря, указывает на то, что русский миф о себе бессодержателен, там нет содержательных характеристик. Простые - еще и в том смысле, что определять дальше нечего. Все - простые, проще не бывает, что же тут еще объяснять? Открытые - в каком смысле? Прозрачные. И опять все, больше не нужно ничего определять - и так понятно. Тем более что это вообще очень важная характеристика политического мифа нынешней России о себе. Он устроен так, что своим («нашим») объяснять ничего не нужно - они свои, они и так знают, именно потому они и свои, а чужим все равно ничего не объяснишь. Поэтому «в Россию можно только верить», а тем, кто не верит, говорят: «Ты что, не русский что ли?». Всё, и дальше окружающие делятся на русских и нерусских. Одни говорят: «Ну, конечно, русский». - «А тогда что же ты спрашиваешь?». «Ну, конечно, не русский». - «А тогда что тебе объяснять?». Вот и всё. Объяснять - занятие не русское, русское занятие - быть, быть простыми, а потому необъяснимыми, не нуждающимися в объяснении. Из-за нехватки времени отвлекаюсь сейчас от другой семантики «простоты»: простые в управлении, с точки зрения начальства, - готовые подчиняться, пусть хотя бы внешне.
Теперь миф о Сталине. Вообще говоря, здесь довольно похожее сочетание характеристик. Но сперва два слова о том, как сталинский образ сложился. Поскольку мы занимаемся этим образом на протяжении, по крайней мере, двадцати лет, то из совокупности этих занятий вот что получается. Нынешнее российское сознание имеет образ Сталина таким, каким его сформировала брежневская пропаганда. Это позднесоветский образ. Он намертво соединен со значением победы в войне. И эти две конструкции поддерживают друг друга. А поскольку победа в войне - это главное событие в истории для всего российского населения, ни одного другого столь позитивного события во всей истории нет, а уж тем более в истории ХХ века, то при соединении с фигурой Сталина образуется довольно прочная скрепа времен. И все-таки. Посмотрите ответы на этот вопрос: как вы относитесь к Сталину? Здесь динамика только за двухтысячные годы - если бы мы сравнили это с 1989 годом, то картинка была бы еще интересней. Но даже за двухтысячные годы, как видите, по-настоящему выросли только показатели безразличия, и это несмотря на всю накачку, которая началась с 1999 - 2000 годов после прихода Путина к власти.

И вот то самое столкновение, которое мы наблюдали на материале ответов на предыдущий вопрос. С одной стороны, Сталин мудрый руководитель, который привел страну к могуществу и процветанию. Половина с этим согласны. С другой - Сталин жестокий, бесчеловечный тиран, который уничтожил миллионы. И третий замечательный выход из этой сшибки - закрепить образ Сталина за несомненно положительным и для всех авторитетным символом: какие бы пороки и ошибки ни приписывались бы Сталину, без него мы бы не победили в войне. Так что соединение несоединимого мы видим и на данном материале тоже.

Теперь что обнаружится, если посмотреть, какие группы населения держат на себе позитивное отношение к Сталину? Это группы людей старше 55 лет, с образованием ниже среднего, у которых не хватает денег даже на продукты, это жители села и небольшого города, - то есть большинство населения (жители сел и малых городов в сумме составляет почти две трети населения страны). Кого значительно реже можно встретить среди тех, кто поддерживает позитивный образ Сталина, и кто чаще всего относится к нему равнодушно, без особого интереса? Это молодежь. Иначе говоря, мы здесь имеем дело, во-первых, с уходящим мифом и, во-вторых, с чрезвычайно важным процессом, а именно сбоем в работе репродуктивных механизмов общества. С их помощью нет возможности передать даже самые позитивные значения, которые есть у страны и в культуре.
Вот это и есть главная тема и, если хотите, главная разгадка так называемой «загадки русской души». Она состоит в сбое институтов, которые поддерживают необходимый, нормально высокий уровень общества и могут обеспечить передачу основных значений в нем. А раз это так, то, скорее всего, надо ждать дальнейшего заката образа Сталина - со всеми, конечно, оговорками, которые всегда приходится делать в России, как стране, которую «умом не понять». Спасибо.

Алексей ЛЕВИНСОН (руководитель отдела социокультурных исследований Аналитического центра Юрия Левады): «За словами "особый", "чрезвычайный", "специальный" кроется обширная область нарочито не проясняемых смыслов и обстоятельств»

Мне выпала честь обсуждать с присутствующими мифологему «особого пути» России. Поскольку мы изучали ее средствами опроса, проводимого в форме устного интервью, следует обратить внимание на то, что это не только идея, но и определенное словосочетание, что эта мифологема была представлена нашим респондентам как лексема.

Идея «особенности» заявлена уже в сакраментальном четверостишии Тютчева о «неумопостигаемости» России. Там фигурирует не «особый путь», но «особенная стать». Об особости и особенности чуть позже, а сначала о слове «путь». В «стати», пусть и особенной, есть статуарность и потому недвижность. А занимавшие когда-то западную цивилизацию телеологические идеи, идеи прогресса, добравшись до России, вызвали у местных идеологов той поры стремление видеть и свою родину в некоем движении. Потому в лексеме появляется слово «путь». Но путь оказывается и в самом деле особым. Это мы увидели в ходе интервью с россиянами, которые нам приходилось проводить в ходе исследований. Наши респонденты дружно и с видимым удовлетворением заявляли, что на протяжении последнего десятилетия мы, дескать, движемся по особому пути - в том смысле, что более не выбираем путь европейской цивилизации. Но когда мы их спрашивали, а что за путь имеется в виду, что за движение, какое и куда, то выяснялось, что это путь, который отличается тем, что про него ничего нельзя сказать. У него нет предикатов, кроме одного - «особый».
Вот европейский путь, от которого мы (временно! - как отмечали иные респонденты) отказались, вполне может быть охарактеризован, о нем многое известно, мы про него учили в школе. А в отношении российского особого пути среди опрошенных нет согласия. По мнению одной трети респондентов, его отличает «особая роль государства». Ясно, что эта роль значительная, но слово «особая» снова заставляет считать, что эта роль, как и путь страны, неописуема. Другие выбрали в качестве истолкования особости пути «различие (с Европой) ценностей и традиций». По сути дела, то же негативное и тавтологическое определение. При изобилии разных вариантов истолкования обсуждаемой лексемы существенные интерпретации у респондентов не выходят. Получается, что в этой паре слов - «особый» и «путь» - мы имеем дело с некой переливающейся из одного слова в другое пустотой.

Вглядимся в семантическое поле слова «особый». Вспомним словоупотребление, которое сложилось в русском языке в ХХ веке. Слово «особый» - это слово, которое выгораживает какие-то социальные пространства, социальные группы и, главное, выводит их из-под социального контроля. История институтов организованного государственного насилия в СССР (да и в постсоветской России) чуть ли не вся маркирована этим словом. Особые совещания, подразделения особого назначения (от ЧОНа до ОМОНа), акции, проводимые по особому распоряжению, права, отменяемые вплоть до особого разрешения, и т.д. и т.п.
Имеет смысл добавить к рассматриваемому полю поля во многом синонимичных слов «чрезвычайный», которое было в ходу в начале периода, и «специальный», наиболее употребительное в его поздней фазе. В итоге получим весьма обширную область нарочито непроясняемых смыслов и обстоятельств.

«Особый» - пустое внутри слово, оно говорит больше о том, что остается за пределами. Все, что не особое, подлежит той или иной рационализации, контролю, рефлексии, мы что-то о нем можем знать. А вот о том, что делается в комнате, где на дверях написано «особый отдел», мы знать не можем. В нашей жизни нам то и дело встречается нечто «особое», оно недоступно нашему глазу и не подлежит нашему суду. Или вообще ничьему суду. И - внимание! - таково же требование, которое выдвигается миру в отношении России: «А ты нас не суди!». У нас особый путь, вам нас не только не дано понять, но, главное, вам нас не дано судить.

Тютчев в этом стихе обращался, прежде всего, к себе и к своим соотечественникам, но не к внешним наблюдателям. Точнее, он имел в виду «западного» наблюдателя, но не реального, а того, чей взгляд был усвоен и им самим, и «своими» читателями, к которым он адресовался. А к действительному Западу чего обращаться с призывом «просто верить» - он этого не умеет.

А наш современник, заявляющий об особости пути, чувствует себя в прямом диалоге с Западом. Это очень существенная и, я хочу подчеркнуть, очень резко обострившаяся в последнее время особенность национального сознания. Собственно, идея суверенной демократии есть форма иносказания того же самого требования. Тут есть интересная добавочная семантика. Тезис о суверенности предложен от имени администрации, власти. Он содержит требование не судить именно ту и такую демократию в России, которая реализуется этой администрацией. Особость пути России оказывается особостью того пути, которым ведут ее нынешние правители. Россиянам предложено считать именно этот путь историческим и аутентичным, и большинство, как показывают наши исследования, отвечает согласием. В этом - воспользуемся и мы этим словом - особый характер политической ситуации в нашей стране в период, который будет, очевидно, называться «путинским».

В ходе одного из опросов мы предлагали на выбор суждения. Первое:

«Россия отстала от большинства передовых стран». Его выбрали - 35%. Второе: «Россия всегда была в числе первых, и не уступит этой роли». Его (при всей его экстравагантности) выбрали 17%. Наконец, третье, включающее обсуждаемую формулу: «Россия развивается по особому пути, и ее нельзя сравнивать с другими странами». Оно и получило максимум поддержки - 41%. Представляется, что причиной популярности именно этого варианта является не столько использование данного популярного клише, сколько предложенное в последующих словах его аутентичное раскрытие. Слова - «нельзя сравнивать» - здесь ключевые. Вывести свою страну из сравнения с другими - это очень важный ход, важный прием в построении дискурса. Почему нужно выводить из сравнения? Потому что если начать сравнивать, то выяснится, что мы проигрываем, и это, в общем, ясно всем. Постсоветское время убедило наших сограждан в том, что по большинству общезначимых параметров сравниваться с теми, с кем хочется, не следует.

Теперь снова про слово «путь». Если слово «особый» - это часть, связывающая данную лексему с практикой ХХ столетия, то слово «путь» - это стилистический архаизм. Не маршрут, не траектория, даже не дорога, а путь. Слово отсылает к древнему и потому высокому. Именно оно устанавливает связь этого дискурса пусть не с мифом, но с легендой и былиной. Важно отметить, что в отечественном фольклоре это определенно эпические жанры. Их элементы, в очередной раз скажем, защищены от критики, снижения, практической верификации. В нашем былинном фольклоре путь - это очень странное время. Он описывается словами «долго ли - коротко ли». Это время, когда нет времени, когда оно не идет. И пространственные характеристики его не ординарные. Этот путь для России, как совсем недавно, буквально на днях, мне объяснили респонденты, - это не путь, который ведет куда-нибудь. Очень важно, что это тоже пустота. Раньше мы куда-то шли, говорили респонденты. При коммунистах шли известно куда. Потом хотели идти в капитализм. Вот сейчас, когда путь стал особым, это не путь, который куда-то ведет. Как и в волшебной сказке, былине, этот путь - это состояние. Только не спрашивайте, какое состояние. Потому что другими словами это будет называться идентичность. А мифологема особого пути - очень важный гвоздь, так сказать, в современной конструкции идентичности. Именно она неприкасаема, может существовать лишь постольку, поскольку защищена от (собственных) вопросов. Построена, так сказать, апофатически - через некоторое «не», через отсутствие признаков. Благодаря этому она - пространство, которое является сакральным.

Однако сакральное не существует без мирского, от которого оно только и может отличаться. Поэтому два слова о том, что не является ни в коей мере мифом. Все то, что сейчас было описано, не является полной сферой, замыкающей российское общество. Это, так сказать, полусфера. Она, безусловно, служит очень важным, защитным механизмом для структур, которые никак не могут повзрослеть, никак не могут совершить тот шаг, который совершило германское общество после катастрофы, пережитой им. Но они растут под прикрытием этой мифологической оболочки. Растут в занимающейся своими повседневными делами публике куда быстрее, чем в структурах власти, в умах идеологов. Исследование реальных практик, исследование дискурсов, которые существуют в обыденной жизни, показывает уже существенно иную картину, чем двадцать и десять лет назад. Важно отметить, что это другая часть жизни того же общества, а не другая часть общества. Другая часть в самом обществе и в каждом из нас. Там цели соразмеряются со средствами, там Россию - как и любую другую страну - стремятся понимать умом. Там если и видят особость российского пути, то как реальность, которой можно воспользоваться, или как реальность, которую можно, при нужде, изменить.

Наталия ЗОРКАЯ (ведущий научный сотрудник Аналитического центра Юрия Левады):
«Процессы изоляции и дистанцирования от Запада подпитывают мифологические представления о собственном прошлом»

Я завершу наше представление коротким рассказом о мифе «Запад» в российском массовом сознании. Хотя мне кажется, что здесь надо говорить о некоем комплексе представлений, которые являются неотъемлемой частью русской идентичности. Здесь много говорилось об «особости» русского человека. Я хочу напомнить тем, кто не читал или, может быть, забыл, слова Юрия Александровича Левады из книги «Советский простой человек». Там автор выделяет в качестве фундаментальной характеристики советского типа человека, сложившегося в 30-е - 40-е годы, именно представление об особости такого человека, обладающего исключительной системой собственных ценностей. С этим, в частности, связано сознание собственного превосходства над другими, своей собственной системы социальных мер и весов, не допускающей даже мысли о реальном сравнении собственной жизни с чужой. Вот эта характеристика кажется мне очень важной для понимания представлений советского и постсоветского человека Запада.

Левада пишет, что именно противопоставление «своего» и «чужого», не предполагающее реальное сравнение, анализ, становится основной стратегией восприятия «чужого», в том числе Запада, основной характеристикой сложившегося миросозерцания, работающего не на понимание и проникновение в «чужие» смыслы, их рационализацию, углубление и усложнение представлений о «другом», а на их упрощение. Конструкция представлений о Западе также проста и примитивна. Выделю две ее основные функции. С одной стороны, «Запад» выступает для российского массового сознания в функции утопической конструкции «нормальной жизни» - налаженной, социально обеспеченной, благополучной, богатой. Но жизни, которая при этом воспринимается массовым сознанием, как недоступная: это не про нас, у нас такого не будет. И именно поэтому эта налаженная, упорядоченная, богатая жизнь вызывает чувство тревоги, чувство некой опасности для своей привычной жизни и, в конечном счете, чувство угрозы. Потому что именно этот благополучный мир (в негативном, «перевернутом» варианте - пресыщенный, жадный, холодный, меркантильный и т.д.) как будто бы угрожает «нашей» ни с чем несравнимой особости, и именно поэтому мы должны от него дистанцироваться.

С одной стороны, «Запад» выступает для массового сознания как своего рода кривое зеркало собственных страхов и надежд, а с другой стороны, это постоянный источник угрозы для «нашей» особости и общности, что оправдывает и легитимизирует все действия верховной власти, призванной постоянно «нас» защищать от этого угрожающего западного мира.

В суждениях о Западе явно негативные суждения составляют меньшинство, а преобладают нейтральные. Большинство позитивных суждений имеют свои негативные аналоги, суждения-«перевертыши», тогда как нейтральные суждения можно рассматривать как уход от ответа. Мы знаем об этом из данных об образах различных национальностей, особенно «чужих» для особого русского человека, в которых негативные установки маскируются нейтральным отношением, то есть отказом в интересе к «другому».

Важная тема в массовых представлениях о Западе - это приписываемое ему благополучие, обеспеченность или «хорошая жизнь». По данным опроса, это особенно привлекает сегодня молодых россиян, и, как я уже говорила, для особого русского человека, с характерными для него чувствами зависти и рессентимента, они могут восприниматься и как негативные характеристики. Подобные переворачивания значений, как мне представляется, являются особым механизмом дистанцирования от Запада, механизмами самоизоляции и негативного самоутверждения. Самое важное здесь, что таким образом блокируется не только понимание «чужого» (снимается сама проблема его понимания), но и понимание «своего», себя. В установках и представлениях о чужом и угрожающем «нашей» особости Западе явно прочитывается уход от самопонимания. То есть мы не хотим и не будем разбираться, анализировать, понимать, почему у нас не работает западная демократия, мы не будем разбираться, почему у нас не получается жить такой благополучной и устроенной, нормальной и защищенной жизнью.

По данным другого недавнего опроса Левада-Центра, 69% россиян считают, что право на жизнь лучше защищено на Западе, а не в России. Вместе с тем, отношение к Западу на протяжении всех 2000-х тревожно-опасливое (хотя в самом начале 1990-х оно было преимущественно позитивным и достаточно открытым). Большинство, порядка 60%, россиян постоянно считают, что Запад угрожает России. Это явление, о котором уже говорил Борис Владимирович, - настороженно-защитная позиция большинства россиян по отношению к Западу, связанная с отказом от понимания Запада и его ценностей. За этим стоит выбранный большинством пассивный тип адаптации к негативно оцениваемым большинством же неправовым условиям собственной жизни в России. Такого рода пассивная адаптация к жизни, которой люди на самом деле недовольны, и стимулирует настроения и процессы самоизоляции и закрытости миру.

В начале 90-х годов подавляющее число россиян считало, что России, тогда Советскому Союзу, следует идти по западному пути, высокой была и оценка западного образа жизни. Сегодня картина иная. Большинство опрошенных вообще не идентифицирует себя с Западом, а треть эта проблема не интересует, тогда как по данным опроса 1991 года таких «незаинтересованных» было всего 16%. То есть только для одной десятой россиян проблема идентификации с западной культурой, западной цивилизацией, западной демократией представляется важной и актуальной. Отметим, что в образованном слое эта доля выше лишь незначительно.
На слайде показана динамика негативной оценки западного образа жизни. Видно, что эйфория начала 90-х по отношению к Западу и западному образу жизни сменилась к настоящему времени на ощутимо выраженные негативные оценки - около трети опрошенных негативно оценивают даже западный образ жизни, хотя активно пользуются его плодами в повседневности. Добавим, что указанные процессы самоизоляции и дистанцирования от Запада подпитывают мифологизированные представления о собственном прошлом, которые составляют сегодня наш достойный ответ вызовам как извне, так и изнутри страны. Спасибо за внимание.

Борис ДУБИН: «Мифы выполняют консервативную функцию, препятствуя каким бы то ни было изменениям в социальном и культурном плане»

Итак, с чем, как нам кажется, мы вас сегодня познакомили? Первый сквозной момент в нашем рассказе: в виде так называемых мифов мы встречаемся со способами всяческого препятствования процессам рационализации российским человеком, российским обществом, его ведущими группами и каждым человеком в отдельности собственного состояния, собственного предназначения, собственных обязательств, собственных дефицитов, собственных потерь. В частности, это и препятствие тому нелицеприятному анализу, один из примеров которого, на мой взгляд, показывает Германия. Важные слова об этом сказал в своем вступительном слове господин Фальк Бомсдорф. Это слова о том, что в Германии уже невозможно упоминать и мифологизировать какой-то ее «особый путь». А ведь эта мифология чрезвычайно много для Германии значила, почитайте хотя бы Томаса Манна. Но вот, оказывается, есть возможность уйти от этих вещей. Россия не только пока не воспользовалась этими возможностями, но всячески бежит от них.

Второй момент, чрезвычайно важный: мы имеем дело с консервативной мифологией - по крайней мере, в том, что касается нынешних политических мифов. И исключение себя из общего порядка вещей, и, в этом смысле, отказ смотреть в какое бы то ни было другое зеркало, просто отказ миру в праве быть неким «зеркалом» для России. И замкнутая фигура «мы - они», и эта двойственность сознания, когда в нем сшибаются, казалось бы, взаимоисключающие точки зрения, - это все показывает, что функция мифов консервативная, препятствующая каким бы то ни было изменениям и в социальном, и в культурном плане.

И третье. Фактически мы имеем дело с повторяющейся фигурой собственного неприсутствия, в этом смысле - с фигурой алиби. Нас нет в общей жизни, мы в ней не участвовали. В этом смысле совершенно не случайно, что о главном, что есть в России, невозможно рассказать, оно заведомо скрыто. Человек в России - маленький человек, но он всегда нуждается в фигуре того вождя, у которого вся власть и никакой ответственности. В этом смысле центр России, где, казалось бы, должны быть сосредоточены основные значения общества и культуры, - пустой. А главное сосредоточено где-то там, в глубинке, скрыто ото всех. Никто не знает где, но вот там-то оно по-настоящему и таится. Что это, как не фигуры алиби? Нас здесь не было. Спасибо.

Саша ТАММ (директор Московского бюро Фонда Фридриха Науманна): «И мифы, и их критика - элементы эволюции нашего знания о мире»

Добрый вечер. Я хочу ответить на первый вопрос: насколько необходимы России, ее обществу мифы? Думаю, что без мифов не живет ни одно государство и ни одно общество, будь это российское или любое другое. Без мифов нельзя жить. К примеру, в Германии очень распространенны мифы о так называемом экономическом чуде после Второй мировой войны или о социальном государстве Бисмарка.

Мы все живем разными представлениями о прошлом, которые не вполне рациональны. Мы живем общими представлениями о своей стране или нации, которые при детальном анализе не выдерживают критики. Как мне кажется, пока это не очень опасно для нас, для общества и для государства. Миф является просто предпосылкой нашего сознания, основанием для того, чтобы мы могли говорить друг с другом на общие темы. В этом контексте не стоит вопрос: нужны ли нам мифы или нет? И это не вопрос о том, нужно ли нам создавать новые мифы. Мифы не создаются как мифы. Они становятся ими с течением времени.

Не всегда ясно, что миф, а что реальность. Этого мы во многих случаях не знаем и не можем знать. Это тоже результат просвещения. Скепсис - в противовес истине. Мифы - это всегда сильное обобщение. Они часто относятся к высказываниям, которые с трудом можно оспорить из-за их нечеткости и всеобщности. Приведу слова великого либерального философа, Карла Раймунда Поппера: «Мифы сложно подделать».

Процесс просвещения может лишь поколебать мифы, но не может помешать их возникновению. Мифы вообще обнаруживают завидную стойкость по отношению к научной критике. Однако это не мешает воспринимать их как элемент эволюции нашего знания о мире. И критика мифов - такой же ее элемент. Проблемы начинаются, когда мифы не могут больше подвергаться сомнению. Когда государство монополизирует мифы и их критика исключена. Тогда они становятся инструментом власти и мешают решению проблем.

Поэтому нам необходима постоянная критика существующих мифов. Это ответственность интеллектуалов. Политики должны являться равноправными участниками процесса дискуссии о мифах, но не имеют права использовать властные рычаги в манипуляции мифами. Лучший результат, который мы можем ожидать, - это открытая конкуренция мифов и ослабление тех из них, которые слишком далеки от реальности. Спасибо.

Евгений ЯСИН:

Сейчас выступит Любовь Фадеева. Она заведует кафедрой политологии Пермского университета.

Любовь ФАДЕЕВА: «Жизнь в России продолжает оставаться игрой без правил, и это во многом объясняет устойчивость мифов»

Большое спасибо. Уважаемые коллеги, я бы хотела поддержать Сашу в том, что касается характеристики мифов. Я также считаю, что мифы были, есть и будут. И можно вспомнить позитивные мифы, например, очень прочная коннотация: демократический миф. Кто будет против него возражать? Или попробуйте у американцев отобрать такой миф, как «американская мечта». Что они на это скажут? Мифы - это многоцелевой феномен. У них много разных целей. В том числе, о чем уже говорили, - формирование идентичности (позитивной или негативной).

Как раз тогда, когда формируется негативная идентичность, нужно «зеркало». Оно, может, не совсем правильное «зеркало». Тем не менее, это «зеркало» современное, это Запад, безусловно. У мифа существует компенсаторная функция, которая четко проявляется в современной российской действительности. Это некий комплекс неполноценности, стремление доказать, что мы не хуже других, а другие ничем не лучше нас.
У политологов, тех, кто специализируется на проблемах политики безопасности, есть понятие «стратегия идеологического квадрата»: нужно максимизировать свои собственные победы, минимизировать успехи конкурентов или противников, максимизировать неудачи конкурентов или противников и минимизировать свои собственные потери. Такой «идеологический квадрат» используется в условиях войны.

Я позволю себе в присутствии специалистов Левада-Центра процитировать представителей другого фонда - Фонда общественного мнения. 56% респондентов, по его опросам, считают, что холодная война в России продолжается. А если люди считают, что война продолжается, тогда вполне уместно использовать «стратегию идеологического квадрата». Один из специалистов в области политики безопасности, Сергей Маркедонов с неким детским недоумением и досадой сказал, что Путин рассуждает «как обыватель», даже не как политик национального уровня, когда он говорит: «Да, конечно, у нас был тридцать седьмой год, но зато мы не жгли напалмом города и не использовали атомные бомбы». То есть у кого-то было еще страшнее.

Это такое вертикальное сознание, когда надо поставить кого-то на место. Вот это и есть показатель комплекса неполноценности. Признание вины в такой ситуации рассматривается как проявление слабости.

Я своим студентам задавала вопрос: возможна ли позитивная идентичность России без оправдания Сталина? Ответы подтвердили ощущение, что современная молодежь в большой степени безразлична к этой проблеме. Мне говорили, что, да, были победы, были поражения, но фигуру Сталина лучше мифологизировать и оставить его в прошлом.

Кто творит мифы? Совершенно солидарна с Борисом Дубиным. Творят их публичные люди: журналисты, писатели, шоумены. В условиях кризиса наше руководство экономит, поэтому мы перестаем летать самолетами и ездим только поездами. И вот я слушаю, что говорят молодые люди, которые садятся в Нижнем Новгороде, Кирове. У них появилась новая речь, новая интонация. Они говорят не как нижегородцы, не как кировчане, не как пермяки, они говорят так, как говорят в «Comedy Club» и «Нашей Раше». Используя не только сленг, но и интонации этих передач. Я не сразу поняла, что это мне напоминает. А ведь там формируется миф о России, который, мне кажется, лучше всего воспроизводит Михаил Задорнов: «Американцы, они тупые, а русские...». И такой блеск в его глазах, что, наверное, он говорит подобное искренне. Хотя очень многие делают это просто за деньги, а некоторые занимаются формированием мифов такого рода с особым цинизмом.

Вообще мне представляется, что в картине, которая нам сегодня была представлена социологами, можно выделить несколько позитивных изменений. Мифы меняются, трансформируются. И хотя роль государства в них подчеркивается, это происходит, скорее всего, из прагматических соображений. Прежнего обожествления государства, его воспевания уже не прослеживается. Но наиболее печально, что столь живуче представление об «особом пути». «Умом Россию не понять». Встречный вопрос: а чем же тогда можно понять Россию?

У меня есть несколько версий того, почему устойчива именно эта мифологема. Для массового сознания она знаменует свойства русской души и соединяет фатализм и «пофигизм». А в практике, в реальной жизни, она отражает то обстоятельство, жизнь в России продолжает оставаться «игрой без правил». То есть эти правила, эти институты, конечно, прописаны, они декларируются, но все-таки декларации не выполняются. Все время существует что-то такое закулисное, подковерное, с чем приходится считаться. Эта «игра без правил» и создает впечатление, что умом, рационально, Россию понять невозможно.

Кстати, миф о русской душе и его распространение в Германии, как говорил господин Бомсдорф, имеет и политические мотивы. В качестве примера: 1 марта 2008 года, то есть в канун президентских выборов в России, на первом канале в Германии (я как раз была в Берлине) в течение двух часов показывали с подстрочником русский фильм. Фильм любительский, главные герои - Сергей Бабурин и его друг, отставной полковник, который в селе создал что-то вроде приюта для разных асоциальных элементов: наркоманов, алкоголиков, бездомных, вышедших из мест заключения и т.д. Два часа показывали их крупным планом. Я таких лиц в таком количестве в России не видела. А лиц, подобных тем, которые я вижу в этой аудитории, там ни разу не показали.

В заключение хочу сказать: очень плохо, когда создание мифов, борьба мифов становятся единственным или главным средством формирования идентичности, самоопределения нации. И дискуссии, подобные сегодняшней, - это как раз попытки понять Россию умом, а не каким-нибудь, простите, другим местом. Спасибо.

Дмитрий ЗИМИН (президент Фонда «Династия»): «Многие российские мифы носят явно негативный характер, и от них надо избавляться»

Причины мифов, по крайней мере, некоторых, как мне кажется, связаны с самой природой человека. Откуда взялись мифы, религия в целом? Одна из точек зрения заключается в том, что у человека есть два противоречащих друг другу инстинкта: инстинкт эгоизма (самосохранения) и инстинкт альтруизма (более сильно он проявляется у матери, которая спасает своего ребенка). Они конфликтуют друг с другом. По-видимому, как только у человека разумного появились первые намеки на воображение, был придуман некий миф (который как-то снижает этот конфликт) - о том, что самопожертвование в пользу семьи, рода и т.д. приведет к счастью на том свете. По сути, альтруизм тем самым сводили к эгоизму. Отсюда миф большинства религий о вечном блаженстве после краткой земной жизни при условии праведного поведения.

Многие, в том числе и изученные в этих докладах, российские мифы и черты характера связаны с проявлением сильного мотива лени, надежды на кого-то еще (Господа Бога, царя-батюшку). И, по сути, носят негативный характер. Их можно изучать, но когда-то надо от них и избавляться.

Особый путь. Если не ошибаюсь, по-немецки особый путь - зондервег. Зондервег неизбежно привел к зондеркоманд со всеми отсюда вытекающими последствиями. Но, к счастью для Германии, авторы этого зондервег и зондеркоманд были вовремя повешены. России не повезло. Можно сколь угодно изучать причины всяческих болезней в обществе, но когда-то надо и научиться их лечить. Многое о том, что здесь говорилось, кажется неправильным. «Народ так думает, к нему надо относиться с уважением». С уважением?! Надо говорить, что это мнение больных, а от болезни необходимо излечиваться. В этом, наверное, задача интеллигенции. Спасибо за внимание.

Олег МОРОЗ (литератор, публицист): «Эффективно бороться с мифами, создаваемыми или поддерживаемыми официальной пропагандой, сейчас практически невозможно»

Я не научный работник, я публицист, литератор, поэтому не буду слишком глубоко погружаться в природу мифа, механизмы возникновения мифа, в то, насколько необходим миф. Скажу несколько слов о нашем сегодняшнем дне. Насколько необходимы России и обществу мифы (старые и новые)? В порядке обсуждения за Круглым столом такой вопрос можно поставить, но, на самом деле, нас никто не спрашивает, необходимы мифы или нет. Нам навязывают один миф за другим. Все наше информационное пространство, навязываемое обществу представление о том, что происходит в мире, что происходит в стране, сплошь мифологизировано.
Какие примеры тут можно привести? Ну, допустим, что такое эпоха Горбачева - Ельцина? Упорно внедряется миф, что это - исторический провал, что там все было плохо, все развалили, был хаос, бардак и т.д. И, наоборот, это, так сказать, контрмиф, - с приходом Путина Россия стала «подниматься с колен». (Поднималась-поднималась, а сейчас вдруг процесс поднятия почему-то прекратился и начался обратный). Ясно ведь, что все это - мифы! Период великой либерально-демократической революции Горбачева - Ельцина - самый светлый период в истории России ХХ века, а может быть, и во всей российской истории. Да, было тяжело. Но когда же в пору революции бывает легко?

Надо ли бороться с мифами? Разумеется, надо. Но как? Бороться совершенно невозможно. Потому что со стороны мифотворцев, обслуживающих власть, выступают мощные средства пропаганды, прежде всего телевидение. И как бы мы ни хотели с этим бороться, у нас мало что получится. Есть пара радиостанций, пара газет, старающихся говорить правду, у которых сотня-другая тысяч слушателей и читателей. Кое-какие книжки издаются... Я написал несколько книжек о том, что в действительности было в девяностые годы, тираж каждой - тысяча экземпляров. По сравнению с телевизионной аудиторией, где десятки миллионов, это даже не писк, а что-то такое ультразвуковое (неслышимое, невоспринимаемое).

Существуют и другие укоренившиеся мифы, с которыми, борись не борись, ничего не сделаешь. Как развалился Советский Союз? Все твердо знают, что он развалился благодаря чьей-то злой воле. Тут разные варианты существуют: то ли Горбачев развалил великую державу, то ли три пьяных мужика, которые собрались в Беловежской Пуще, то ли ЦРУ постаралось и развалило. И никому сейчас не докажете, что это был объективный процесс, что тот же Горбачев как раз изо всех сил пытался его остановить, но сил не хватило, да и вряд ли вообще можно было что-то тут сделать.

Еще один миф: Ельцин, Гайдар, Чубайс своими либеральными реформами начала девяностых годов - отпуском цен, приватизацией и т.д. - ограбили народ. Попробуйте кому-нибудь доказать, что это не так, что реформы были спасительными, что иначе был бы голод, холод, гражданская война. Не получится у вас доказать. Следующий миф: Ельцин расстрелял парламент (в том смысле, что вот, дескать, был такой оплот демократии ¬- Верховный Совет и Съезд, а злодей Ельцин ни с того ни с сего взял и расстрелял его). Попробуйте напомнить людям, что обстрел Белого дома был всего лишь заключительным эпизодом вооруженного конфликта, начатого не Ельциным, а его противниками, что это вообще был итог двухгодичного конфликта между Ельциным и группировкой беспринципных политиканов, противников либеральных реформ, - никто не услышит этого вашего напоминания.

Есть и такие мифы, которые получили достаточное распространение среди образованной публики, в том числе среди некоторых аналитиков, политологов и т.д. В период Ельцина Россией правили олигархи... Вариант: в период Ельцина Россией правила «семья»... Всё! Никому не докажешь, что это не так, что все это - чушь. Или еще: Путина выдвинули олигархи... Ельцин выбрал Путина в обмен на какие-то там гарантии безопасности... На самом деле, Путина выдвинул Ельцин, олигархов там «близко не стояло», и никаких гарантий безопасности Ельцину не требовалось, никто их ему не давал.

Вот такие ходовые версии, которые кочуют из одной аналитической статьи в другую, каким-то краем цепляя при этом и массовое сознание, становятся настоящими мифами. По сути, я не могу назвать сейчас ни одного широко распространенного представления о происходившем в стране в недавние времена и о происходящем сейчас, которое бы более или менее адекватно отражало реальность.

В общем, скажу в заключение, шансов на то, чтобы сколько-нибудь эффективно бороться с мифами, создаваемыми или поддерживаемыми официальной пропагандой, сейчас практически нет. Для тех, кто не приемлет мифы, задачу, наверное, следует сформулировать по-другому: надо постараться создать и сохранить до лучших времен массив правдивой информации, с тем чтобы, когда наступят эти времена (а они, надо надеяться, когда-нибудь наступят), сделать ее достоянием как можно большего числа людей.

Леонид ВАСИЛЬЕВ (историк, социолог): «Мифы и соответствующая им политика внедряют в отстающих от современного уровня жителей России лишь то, что соответствует их восприятию реалий»
Я склонен считать, что сегодняшнее наше заседание посвящено не столько мифам, сколько России. Разумеется, это не значит, что обе темы не связаны друг с другом. Напротив, связь между ними самая тесная. Мы чуть ли не ежедневно слышим, как оживают старые мифы о России, и видим, как буквально на глазах создаются новые. Более того, эта политика интенсивно форсируется руководством страны, которое, как следует полагать, озабочено тем, что в условиях кризиса и резкого ухудшения позиций власти страну и народ надо успокоить и убаюкать с помощью именно сладкозвучных мифов.

Эти мифы, искусно созданные на потребу самого примитивного восприятия, как бы призваны заместить собой ту самую национально-патриотическую идею, создать или возродить которую сегодня никто уже не может. Страна не та, и положение ее в мире не то. Как говорится, не до жиру, быть бы живу. Ради этого мифы реанимируются и заново растут, как грибы. Но дает и даст ли это руководству страны желаемый эффект? На мой взгляд, едва ли. При всей склонности электората довольствоваться тем, что дают, очень сомнительно, чтобы так было слишком долго. Даже если сегодняшний кризис завтра пойдет на спад.

Продолжая свою мысль, я хотел бы начать с того, что уважаемый наш руководитель форума Фальк Бомсдорф, который начинал обсуждение, был совершенно прав в одном своем утверждении: мифы - это детство. Мне бы хотелось обратить внимание уважаемой аудитории именно на это. Дело в том, что многие из выступавших вели дело к тому, что мифы бывали всегда и везде. Да, бывали. Но обычно в форме фольклора, пережитков того самого детства, о котором идет речь. И рассуждения о том, что они везде есть и поныне, - неверно. Такие легковесные заявления следует считать не более чем стремлением выдать желаемое за действительное. Это примерно то же самое, как вести в аналогичном стиле разговор о коррупции. Ведь у нас часто можно услышать столь же легковесные рассуждения в том смысле, что де коррупция есть везде, была всегда и везде. Тем самым нарочито снимается принципиальный вопрос о мере ее в той либо иной стране. А именно этот вопрос и есть суть проблемы. Это, в общем-то, самое важное, об этом мы и ведем речь.

Россия отличается тем, что у нее, особенно в наши дни, страшно много как коррупции, так и мифов. Но оставим коррупцию в стороне, ибо ни от каких разговоров на эту тему ее меньше не станет, и обратим внимание на мифы. Наша страна склонна создавать и, более того, вполне всерьез воспринимать любые мифы. Это происходит в немалой степени потому, что в архаичное сознание большинства ее населения, в том числе уже при начале советской власти (вспомните блестящие в этом смысле произведения не любимого советскими властями писателя Андрея Платонова, в частности «Чевенгур» и «Котлован»), примитивный миф легче всего укладывается. Это происходит именно потому, что в России много от детства или, если говорить жестче, от отсталости, от недоразвитости. И трудно страну и народ в этом упрекать. Крепостное рабство придумали не русские мужики. Придумали те, кто долго и успешно пользовался им. А просуществовало оно в таком страшном виде, который можно сравнить разве только с рабством негров в Америке, в царской России до 60-х гг. XIX века, да потом еще примерно семь десятков лет при советской власти.
Правда, рабами были в несчастной России не все, во всяком случае, после Петра I. Ведь именно благодаря его реформам, направленным на сближение с предбуржуазным Западом и активное заимствование его стандартов, в ней происходят очень важные перемены. Эти перемены, продолженные при Екатерине II, особенно после подписанного еще при ее незадачливом муже знаменитого указа о вольности дворянской, нашли свое отражение в гигантском взлете освобожденной от рабских оков великой русской (стоит обратить внимание, именно дворянской) культуры, прославленной, прежде всего, именами Пушкина и Лермонтова.
Сначала обретшие вольность дворяне, а затем, с середины XIX века, и разночинцы из среды почти (далеко не абсолютно!) не знавшего крепостной зависимости населения, в основном городского, оказались способными начать развитие русской мысли, хотя степень ее развития применительно к массе своей свободного от крепостной неволи городского населения не следует преувеличивать. Словом, отсталость подавляющего большинства населения России - вне всяких сомнений, как и господство в ней веками воспитанного сервильного комплекса. Еще в конце XIX века освобожденные от неволи русские мужики выдавали полиции тех интеллигентов, которые чувствовали в душе боль за российский народ и шли в народ, и хотели сделать из России что-то более достойное, жизни свои на это клали, но результатов было не слишком много. А в советское время близкие потомки тех же крепостных не останавливались перед доносами на своих соседей.

Принимая все сказанное во внимание, можно представить себе Россию в целом как гигантскую субстанцию из мягкого воска. Я имею в виду свойство воска легко поддаваться давлению извне. Давили на нашу страну и на ее народ то варяги, то татары, то цари, вроде свирепого Ивана Грозного, то совсем иные просвещенные правители, наподобие Петра и Екатерины (хотя степень их просвещенности и меру жесткости не стоит преувеличивать). Иными словами, давил и - что самое главное - мог, имел в глазах страны и народа право давить любой из тех, в чьи руки законно либо по праву силы попадала власть. И это давление преломлялось в сознании людей как нечто извечно-исконное, опирающееся на мифическую подоплеку.

Царь-батюшка (не важно, хан он или генеральный секретарь) на то и правитель, чтобы осуществлять патерналистскую заботу о народе так, как он ее понимает. А народ на то и народ подневольный, чтобы воспринимать это как норму, как нечто должное. И это должное воспринимается вместе с окружающими его мифами, то есть со всеми приукрашивающими действительность и легитимизирующими ее многочисленными, чаще всего заведомо лживыми красочными деталями.

Очень важно, чтобы именно это было понято и воспринято теми, кто сегодня рассуждает о роли мифов, прежде всего, социально-исторических и празднично-патриотических, в длительной истории России. Ведь именно от социо-психологического (а не социально-экономического, как привыкли думать многие) состояния населения зависит, как страна относится к этим привычным мифам, то есть к примитивным стандартам, уверенно искажающим реальность. Люди с недоверием относятся к правде, если она им не нравится «Тьме низких истин», как заметил поэт, они предпочитают возвышающий их обман. Так обстояло дело в России почти всегда. Так оно обстоит и сейчас. Но справедливости ради очень важно учесть и то, что иногда ситуация в стране кардинальным образом менялась. Доведенный до крайности народ бунтовал. Правда, такое случалось редко и длилось недолго. Умелые руководители, старые либо новые, борясь за сохранение власти или приходя к ней заново, овладевали Россией и по-прежнему лепили из нее то, что желали. В этой связи встает серьезный вопрос, будет ли так всегда. Или, иначе, имеет ли Россия шансы стать иной.

Многие из числа ревнителей самобытности и идентичности страны, воспринимая ее примитивные стандарты в качестве высших национальных ценностей, выступают в принципе против радикальных перемен, которые будто бы навязываются России чуждым ей Западом. Когда сталкиваешься с такого рода «патриотизмом», так и хочется спросить, готовы ли его активные сторонники ходить в лаптях и валенках, носить соответствующую одежду, ездить на лошадях вместо автомобилей, поездов, пароходов и самолетов, жить в избах, не пользоваться механизмами, машинами, электроникой, современными средствами связи и т.д., и т.п. А если нет, то понимают ли они, что все это пришло в Россию именно с Запада, причем пришло как раз потому, что там люди были иными и жили иначе. Иными в том смысле, что рано покончили с сервильными пережитками, если они вообще у них были, что заменили патерналистскую власть выборной и отчитывающейся перед электоратом, что стали уважать права и свободы людей, причем не на бумаге и в красивых речах, а на деле. Иные люди на Западе с помощью востребованных и оплачиваемых буржуазией деятелей науки, а также многочисленных мастеров-умельцев в сфере техники и технологии не только преобразовали свои государства, но и активно содействовали всем странам и народам вне Запада, помогая следовать по тому же пути. И пусть не везде и не всегда, но буржуазному Западу это удавалось.

Все дело в том, что великий процесс модернизации был для всего мира вне Запада ничем иным как вестернизацией. Эта вестернизация не оставила в стороне и Россию, очень многое воспринявшую у буржуазного Запада. Но в то же время обращает на себя внимание, что, восприняв индустриально-инфраструктурные достижения буржуазных преобразований, именно наша страна (правда, далеко не только она, хотя она, пожалуй, в наиболее полной степени) демонстративно игнорировала идейно-институциональный их аспект. А ведь модернизация в форме вестернизации оказалась доступна странам вне Запада и свойственна именно им потому, что они в силу ряда важных социо-политических обстоятельств (имеется в виду свойственный именно этим странам феномен власти-собственности, для которого власть всегда первична и абсолютна, а собственность вторична и полностью зависима от власти) были лишены возможности создать собственную буржуазию. И те из них, кто не отверг идейно-институциональный аспект вестернизации, кто пошел по предлагавшемуся, а то и навязывавшемуся им пути Запада, ныне процветает. А те, кто, наподобие России, отверг его либо только делает вид, что принял, а на деле отвергает, обречен на прозябание.

Мало того, процветают, пусть далеко не все, и отсталые этнические меньшинства, оказавшиеся в среде развитых вестернизованных стран. Это касается даже таких, как австралийские аборигены. Во всяком случае, те из них, кто решился сменить привычный для их предков образ жизни. И столь важное обстоятельство доказывает, что в принципе такой путь доступен для всех. Естественно, что он доступен и для России. И события в нашей стране в 80 - 90-х годах ХХ века доказали это. Но они же, к сожалению, зафиксировали и другое: Россия оказалась не готова к демократическим преобразованиям. Права и свободы все еще для большинства были чужды. Страна, о чем выше было упомянуто, являла собой ту сходную с воском субстанцию, на которую можно и даже нужно было привычно давить. И давление она воспринимала если и не особенно охотно, то, во всяком случае, привычно, почти не сопротивляясь. При сравнении этих совсем недавних лет с нынешними годами создается впечатление, что многое, очень многое, зависит от руководства страной, которое давит на Россию и лепит из нее ту фигуру, которая, как ему представляется, лучше всего для нее подходит.

В годы правления первого российского президента у руля были лучшие люди страны, и они делали все, что могли, дабы путь Запада с его либерально-демократическими традициями, правами и свободами, честными электоральными процедурами и прочими идейно-институциональными достижениями стал близким и помог преобразовать измордованную коммунистической диктатурой страну. Но пришедшие на смену руководители, хорошо осознав, что имеют дело со структурой, напоминающей воск, стали лепить из нашей страны нечто совершенно иное.

Хотите, воспринимайте мою метафору, хотите - нет, но она остается именно такой. Все зависит от того, в чьих руках находится страна, кто какую политику проводит, кто считает правильным сделать так или эдак. И разница между нашими руководителями, по отношению к которым народ ведет себя действительно как дети малые, лишь в том, как они к России относятся и что от нее хотят, сколь жестко ей указывают, куда идти, во что верить и как себя вести. А народ, все еще не готовый к самостоятельному выбору и к умению постоять за себя, идет, верит, и ведет себя, как ему скажут и, в частности, покажут с помощью телевидения. А телевидение, которое всегда - за исключением, пожалуй, только 90-х годов - было на службе у начальства, сегодня достигло непревзойденного уровня во всем том, что касается создания сладкозвучных, успокоительных мифов. Мифы же и соответствующая им политика внедряют в отстающих от современного уровня (включая, к сожалению, и некоторых австралийских аборигенов, не говоря уже о таких народах Азии, как, скажем, японцы) жителей России лишь то, что соответствует их отсталости, примитивизму восприятия реалий. Так мы и живем, в том числе и в дни наступившего в мире и в нашей стране кризиса. Живем, надеясь долго еще спокойно просуществовать, именуя такое существование стабильностью. Долго ли еще так проживем?

Я вообще по натуре не оптимист, но в данном случае высказываю нечто, похожее на оптимистический шанс. У России сегодня, несмотря ни на что, есть этот шанс, но все будет связано с тем, в чьих руках наша страна окажется.

Сергей МАГАРИЛ (социолог и экономист, преподаватель РГГУ): «Все ли мы сделали для того, чтобы вооружить молодежь рациональными обществоведческими знаниями?»

В дискуссии прозвучало: «нам преднамеренно вдалбливают»; «мы имеем дело не с мифами, а со сконструированными комплексами, отображающими предельно упрощенную действительность». Возникает вопрос: почему эти приемы откровенного манипулирования массовым сознанием срабатывают? Почему массовое сознание неспособно этому сопротивляться? Возникает ощущение, что российское общество утратило способность к рациональному самоосмыслению. Уже сказано - это самозащита от своей ущербности, своей беспомощности и, более того, - неполноценности.

Известно: образом мысли определяется образ действий; массовый образ мысли определяет массовый образ действий. И потому мифологизация, или, иначе, дерационализация сознания, отнюдь не безобидна. Народ живет так, как научился мыслить. Двукратное крушение в ХХ веке российской государственности не случайно. И современная Россия вновь проигрывает соревнование в конкурентоспособности.

Не исключено, что в России вообще остановился процесс формирования национального самосознания. Советская пропаганда десятилетиями насаждала цепь мифологем: ожидание мировой революции; построение социализма в одной отдельно взятой стране; созидание коммунизма и, наконец, вновь социализма, но уже с человеческим лицом. История все эти утопии отвергла. Этот исторический тупик, разве он не обусловлен социалистической утопией, навязанной массовому сознанию?

Распад Советского Союза унес жизни нескольких сот тысяч граждан бывшего СССР. Но не прошло и двадцати лет, как мифологемы социалистического прошлого стали замещаться, однако не рациональными знаниями, а новыми мифологемами: суверенная демократия, либеральная империя, энергетическая сверхдержава, Россия встает с колен... И вновь общественное сознание не способно противостоять массированному давлению контролируемых государством СМИ. На мой взгляд, за этим - явные претензии к качеству массовой гуманитарной подготовки и, прежде всего, нашего студенчества. Все ли мы с вами, уважаемые коллеги, сделали для того, чтобы вооружить молодежь рациональными обществоведческими знаниями? Благодарю за внимание.

 

Игорь ЯКОВЕНКО (доктор философских наук, профессор РГГУ): «Чем менее адекватно общество реальности, тем более пугающие мифы им овладевают»

Вообще говоря, миф атрибутивен человеку, и в этом смысле он неистребим. Это я утверждаю как культуролог. Природа мифа такова, что в нем содержатся и моменты истины, и заблуждения. Это известно любому гуманитарию. Все дело в том, что мифы бывают разными. В разных обществах, на разных этапах исторического бытия курсируют разные мифы. Причем в обществах, заходящих в тупик или идущих к исторической катастрофе, дистанция между доминирующими мифами и реальностью оказывается критической. В то время как в обществах, сохраняющих историческую адекватность, мифы ближе к реальности. Они не столь фантастичны, не противопоставляют эти общества окружающему миру.

Иными словами, чем менее адекватно общество, тем более пугающие мифы им овладевают. В этом отношении доминирующие мифы служат надежным маркером общего тренда исторического развития. В нашем случае прозвучавший здесь призыв разворачивать критику мифов остро актуален. Российское общество стремительно утрачивает историческую адекватность. Агрессивная мифологизация массового сознания - одно из самых тревожных свидетельств этого.

Теперь несколько слов о том, как создаются мифы, как их продавливают идеологические институты. Конечно же, мифы и создают, и внедряют; однако далеко не всякий миф можно ввести в массовое сознание. Внедряется тот миф, который принимает массовый человек. В нашей дискуссии упоминался распад СССР. Не принимает российский обыватель неизбежность распада Советского Союза, восстает его душа против. Потому так легко проходит миф о трех пьяницах в Беловежской пуще. То есть возможности манипулирования есть, но они конечны. Попробуйте внедрить миф о том, что русский человек исконно привержен идее частной собственности. Эта идея не более фантастична, чем те, которые мы сегодня обсуждали. За нею реальность Господина Великого Новгорода, за нею история русского купечества и русского кулачества. Тем не менее, пока из жизни не ушло советское поколение, шансов на утверждение этой мифологемы не просматривается.

Какие выводы можно сделать из представленного нам исследования? На мой взгляд, можно говорить о кризисе устойчивой системы мифов. Во всяком случае, я так понял результаты исследования. Растет доля тех, кто безразличен к базовым идеям. Общество если не осознает, то чувствует конфликт между реальностью и мифами. Это любопытно. Здесь открывается шанс для вменяемого разговора.

Я не верю в человека, совсем лишенного мифов, но рационализация сознания как императив, как острая необходимость и для интеллигенции, и для элиты, и для общества в целом, критически необходима. Это проблема выживания. Спасибо.

Глеб МУСИХИН (политолог, профессор ГУ-ВШЭ): «Не надо мифологизировать современных агитаторов и пропагандистов»

Слушая нашу дискуссию, я вспомнил один анекдот, который мне рассказал немецкий знакомый. Встретились немец и русский в Германии, и немец пригласил его, как хорошего приятеля, к себе домой. Во время встречи у него в доме перегорела розетка. Русский взял перочинный нож и починил эту розетку, думая: «Ну, сейчас он увидит, какой я инициативный, как я все умею делать, и уважение ко мне у него повысится». При этом немец думал: «Он, конечно, хороший малый, но из-за того, что он починил розетку, у меня будет масса проблем со страховой компанией. Не дай бог, у меня случится пожар».

Почему я вспомнил этот анекдот? Потому что он хорошо иллюстрирует, насколько у нас отличается с западными обществами то, что называется качеством жизни. И проблема состоит в том, что эти различия усиливаются, потому что Россия все больше и больше следует логике развития стран третьего мира. То есть различия эти усиливаются, а притязания и ожидания сопоставимого с Западом качества жизни остаются устойчивым стереотипом российского общества: мы идем в прямо-противоположном направлении, но считаем для себя должным и заслуженным качество жизни, которое мы наблюдаем на Западе.

Это, на мой взгляд, как раз и есть тот разрыв, который составляет питательную среду для различных пропагандистских манипуляций общественным сознанием. Я сознательно не употребляю слово «миф». Потому что - в первом докладе эта мысль прозвучала, но о ней как-то забыли, - миф - это часть структуры архаичного сознания. В современности мифов не существует. В современности слово «миф» можно употреблять только в кавычках, и давайте об этих кавычках не забывать. И давайте не будем мифологизировать современных агитаторов и пропагандистов. Это профессионалы, работающие за деньги и за определенную зарплату. Ничего мифологического в этом нет.

Можно сколько угодно мечтать о контроле над этими средствами манипуляции общественным сознанием. И многие российские либеральные политики об этом и мечтают, считая именно это своей политической программой. Но пока сопоставимое с западным качество жизни не окажется для нас в пределах исторической досягаемости, оформленной в какой-то реалистический политический проект, сказки о русской душе будут множиться и распространяться. Мы будем с увлечением пересказывать их и себе, и западному культурному сообществу, и Запад их тоже с увлечением будет воспринимать. Спасибо.

Виктор ШЕЙНИС (главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН): «Как ни ограничены возможности просвещенных интеллектуалов, чрезвычайно важно максимально реализовать их»

В выступлении Бориса Дубина содержалась очень важная мысль: сталинский миф, развращающий наше общество, обессиливающий его перед лицом авторитарной реставрации, скреплен с главным позитивным событием российской истории в последние столетия - победой в едва ли не самой грозной войне, какую пришлось вести русскому и другим народам нашей страны. Но представления о войне тоже мифологичны. Из них исключена значительная часть правды о войне. Война сводится к победе. Победа в немалой степени - к твердому сталинскому руководству: победителей не судят. Но мифология Отечественной войны не только подпитывает идеологическую реабилитацию Сталина и сталинизма. Она дезориентирует общественное сознание на многих направлениях и потому вредна сама по себе.

Власть наша очень чутко ощущает, какая версия войны ей полезна, а какие факты надо исключить из исторической памяти. Не успел министр Шойгу, следует полагать, отлично справляющийся с одолевающими нас природными и техногенными катастрофами и потому считающий себя специалистом также и по идеологии, предложить ввести наказание за отрицание победы СССР в Отечественной войне, как в Государственной Думе появился законопроект, устанавливающий уголовную ответственность за отрицание то ли нашей победы, то ли преступлений гитлеровцев (а не Сталина и его подручных!) на нашей земле. Идея упала на унавоженную почву. По данным ВЦИОМ, инициативу министра одобрили 60% респондентов, в том числе, к стыду нашему, 57% сторонников демократических партий «Яблоко» и «Правое дело». Кто и когда в России отрицал то и другое? Какова общественная опасность столь экзотического деяния? Смысл такого рода инициатив, не очевидный для большинства наших граждан, - оставьте все, что не относится к нашей победе в войне. Ее жестокую правду. Жертвы и потери. Нашу неготовность к войне, к которой, напрягая все силы страны и обрекая народ на полуголодное существование, готовились двадцать лет.
Слишком многое сказано было в годы гласности. Опубликованы документы, честные книги о войне. Разят слова Виктора Астафьева, обращенные к одному из его корреспондентов: «И вы, и полководцы, вами руководившие, были очень плохие вояки, да и быть иными не могли, ибо находились и воевали в самой бездарной армии со времен сотворения рода человеческого. Та армия, как и нынешняя, вышла из самого подлейшего общества. Это и в доказательствах уже не нуждается». Написано в запале, возможно, с перехлестом, но как далеко это от историографии Отечественной войны, поощряемой властями: забудьте все это! Нет-нет, но на экраны даже государственного телевидения прорываются правдивые фильмы о войне, о бесчеловечной стратегии Верховного главнокомандующего, его маршалов и генералов. Такие, например, как фильм «Ржев». Этому ли следует обучать, на этом воспитывать молодежь, вступающие в жизнь поколения? И немедленно раздаются протестующие голоса прикормленных деятелей из ветеранских организаций.
Теперь тем, кто отстаивает мифологию и прямую ложь, предлагают вложить в руки закон, острие которого будет направлено против невыносимой правды о войне. Мы помним, как во времена сусловского агитпропа шла борьба против «дегероизации подвига народа», против «окопной правды», разоблачавшей «правду» генералиссимуса. Как КГБ изымал рукописи писателей. Как на двадцать лет прегражден был путь к читателю великого романа Василия Гроссмана о войне - «Жизнь и судьба». Зная наше «басманное» правосудие, зная, как чиновники и государственные мужи самого высокого ранга вторгаются в преподавание истории, легко представить, как и против кого будет применяться упомянутый закон.

Вот уже несколько лет Гавриил Попов повторяет: была не одна война, а три. Первая - разгром в считанные дни и недели армии, которую Сталин готовил к походу в Европу. Изданы примечательные книги Марка Солонина, в которых на основе тщательного анализа архивных материалов, воспоминаний участников, документов показаны масштабы катастрофы. Армия, превосходившая по количеству и качеству вооружений германские силы вторжения, рухнула в одночасье. Оружие было брошено. В плен попали миллионы солдат и командиров. Казалось, германский блицкриг почти у цели. И тогда началась вторая - Отечественная война. Главным идейным ресурсом сопротивления нашествию стал патриотизм народа. На смену потерянной кадровой армии встала новая - народная армия. Вот где был великий подвиг народа, изменивший характер войны. Под Москвой, в Ленинграде и Сталинграде была отведена самая страшная угроза, равной которой не было в истории нашей родины, вероятно, со времен монгольского нашествия.

А затем - и это сейчас пытаются замолчать, исказить, представить в превратном свете - началась третья война. Война, в которой соединились объективная необходимость ее завершения на территории врага, совпавшая с решимостью нашей армии и народа, армий наших союзников добить фашистского агрессора в его логове, и захватническая война Сталина и советской бюрократии, нацеленная на подчинение народов Восточной Европы, установление там коммунистических режимов, подобных тому, какой существовал в СССР. Отечественная, справедливая, освободительная война - так не раз бывало в истории - переросла в захватническую. Экспансия, право наших вождей назначать своих агентов малыми вождями в подчиненных странах, предписывать, как им проводить индустриализацию, коллективизацию, как расправляться с «врагами партии и народа», с кем дружить и с кем враждовать, в глазах нашего народа были затенены ореолом Отечественной войны.

Чтобы побороть мифологию, надо твердо сказать, что линия разграничения, проведенная в Ялте и Потсдаме с согласия союзников (здесь грех Черчилля, а не в Фултонской речи), - наше историческое проклятие. Десятки лет советским людям внушали (и внушили!), что наши войска по праву стоят в Германии и Польше, в Венгрии и Чехословакии: как же, сотни тысяч советских солдат и офицеров отдали жизни за освобождение этих стран! То, что их народы рассматривают произошедшее как смену одной оккупации другой, - козни империалистической пропаганды! Так воспитывалось, укреплялось державническое, гегемонистское сознание большинства нашего народа - в духе коммунистического мессианизма. Люди, которые ничего не получили от почти полувекового владычества советских вождей в Восточной Европе и не вникали в квазиюридическую казуистику «доктрины Брежнева», одобряли подавление венгерской антикоммунистической революции, Пражской весны, жесткое давление на Польшу, полагая право советского государства на интервенции бесспорным. Задумываться стали, лишь когда в Афганистане разбойник со своей «интернациональной помощью» сам нарвался на нож.

В пантеоне мифологического сознания безусловное право и обязанность руководителей КПСС и советского государства отстаивать то, что они называли итогами Второй мировой войны, не считаясь ни с чем, - один из самых опасных и вредных мифов. С его наследием мы живем и сегодня.

Прямым следствием и продолжением третьей стадии войны стала холодная война. Прежде виновником холодной войны считали исключительно Запад. Сегодня этот миф вытеснен не реалистическим видением, а другим мифом. (Что не означает, что к старому мы вернуться не сможем - провокаторы, регулярно ведущие на ТВ лживые, будто бы «исторические», передачи, сеющие ненависть к США, Западу, всем известны). Но преобладающий ныне миф иной: в холодной войне повинны обе стороны. Да, кровь и грязь были с обеих сторон. Но весь вопрос - в качестве и мере. И кому принадлежит в том первенство, тоже хорошо известно.

Легендами окутано создание «ракетно-ядерного щита Родины». В его создании приняли участие выдающиеся ученые и благородные люди (хотя не только они, иногда прорывается информация, например, об успешных деяниях советских разведчиков, воровавших чужие секреты). Даже некоторые политики, общая демократическая репутация которых сомнений не вызывает, относят создание «щита» к заслугам нашего народа, позитивным свершениям советского периода. Между тем появление ракетно-ядерного оружия повлекло за собой противоречивые последствия. С одной стороны, оно делает мир в глобальном масштабе, и, к сожалению, уже необратимо, неустойчивым, проблематичным и открывает возможность уничтожения цивилизации на Земле. Особенно опасно расползание такого оружия на планете, попадание его в руки недемократических, не контролируемых собственным народом режимов или, того хуже, террористических группировок, которых не может устрашить перспектива гарантированного взаимного уничтожения. С другой стороны, то, что ракетно-ядерным оружием обладали оба противостоявшие на мировой арене объединения государств, обеспечивало равновесие страха и предотвратило перерастание холодной войны в Третью мировую, еще более губительную, чем Вторая.

Надо признать, что не только демократические правительства, но и советское руководство проявило разумную осмотрительность. В дни Карибского кризиса в ситуации, которую само создало, оно сумело сделать шаг назад. Казалось бы, все это - довод в пользу благотворности наличия у СССР атомного оружия. Однако равновесие страха продуцирует очень опасную ситуацию. Никто не знает, как могли бы развернуться события, если бы не несколько бомб, а мощный ракетно-ядерный потенциал, созданный в СССР к 70-м годам ХХ века, оказался в руках у Сталина. Ведь обезумевший диктатор в последние годы его жизни готовился к вторжению в Европу и был убежден (во всяком случае, утверждал публично), что атомное оружие не решает исход войны. В этих условиях не прочнее ли был бы мир, если бы оружие сдерживания было только у другой стороны?

Рассуждения такого рода, конечно, опираются на достаточно зыбкие предположения. Они относятся к области «что было бы, если бы...», то есть к анализу неосуществившихся альтернатив, который - вопреки весьма распространенному мнению - вовсе не заказан ни историку, ни политологу. Но вот что представляется достаточно достоверным. Обладание ракетно-ядерным «кулаком» продлило жизнь коммунистическому режиму, позволило ему почти полвека противиться объективно назревшим реформам у себя в стране, блокировать нормальное общественное развитие в странах Восточной Европы, поддерживать нежизнеспособные режимы за морями и террористические организации, именовавшиеся «национально-освободительными движениями» и серьезно дестабилизировавшие мировой порядок. Перечеркнуты эти вот «итоги Второй мировой войны» линией разграничения, подтвержденной в 1975 году в Хельсинки, за которой собственно и стоял «ракетно-ядерный щит», и ничто и никто в нашей стране не понес от этого урон, кроме разве что державнического сознания.

Сталинизм во внешней политике, к сожалению, - наше непреодоленное прошлое. В периодически проводимых опросах неизменно подтверждается, что большинство наших сограждан не одобряет действия Горбачева, который «сдал» страны так называемого социалистического лагеря их народам и приостановил растрату ресурсов на бессмысленную гонку вооружений. И напротив, это большинство одобряет и поддерживает игру мускулами, которую время от времени демонстрирует нынешняя власть. Оно убеждено, что Россия имеет право на «зоны преимущественного влияния» в сопредельных странах и потому вправе предписывать Украине, Грузии или кому-либо еще, в какие союзы они могут вступать и какую политику проводить. Конечно, немалую роль в разжигании подобных настроений играет «образ врага», который, находясь в пароксизмах бешенства, внедряют в общественное сознание провокаторы, востребованные идеологическими службами Кремля.

Но проблема лежит глубже, и дело обстоит хуже. В подкорке, в подсознании - державнические приоритеты. Потому-то умело раскрашенное зрелище «Россия, поднимающаяся с колен» вызывает восторги. Мифология не преодолена, она лишь приспосабливается к обстоятельствам места и времени, а главное - к воззрениям и интересам правящих сил.

Возникает вопрос: что со всем этим делать? Здесь уже говорили, с мифами ничего поделать нельзя. И вообще это не мифы, а закономерное состояние общественного сознания в обществе, которое развивается в направлении, противоположном демократическим принципам, но считает себя заслуживающим западные стандарты и качество жизни. Но ведь дело не в том, как мы обозначим эти явления, присвоим им статус мифа или нет. Главное, что явления, которые большинство здесь выступавших обозначили как мифы, существуют. Леонид Сергеевич Васильев уподобляет общественное сознание в России воску: тот, в чьих руках мощный инструментарий обработки мозгов, будет его формировать соответственно своим представлениям и интересам. Так-то оно так. Но я думаю, что сопротивление мифологии, демифологизация сознания, по крайней мере, в доступных нам средах, прежде всего, среди студентов, - чрезвычайно актуальная задача. Я не переоцениваю общественный резонанс того, что происходит в этой аудитории и на иных аналогичных обсуждениях. Но здесь формируется потенциал просвещения, который надо настойчиво и квалифицированно нести за эти стены. Как ни ограничены возможности просвещенных интеллектуалов, реализовать их до предела чрезвычайно важно для сохранения умственного и нравственного здоровья в нашем обществе. Спасибо.

Александр ОБОЛОНСКИЙ (доктор юридических наук): «Кризис - это хорошее средство от мифологем»
Мы должны различать два явления: первое - спонтанное функционирование мифа в массовом сознании, второе - циничное и небескорыстное манипулирование мифологемами. Спонтанное функционирование мифа прекрасно описано в русской литературе XIX века (у Лескова, Салтыкова-Щедрина и др.). Помните историю, как благонамеренные англичане и французы приезжают в Россию с желанием помочь ее модернизации? Они пытаются внедрить то какую-то особую сеялку, то деревянные мостки на улицах, а русские отказываются, говоря, что им этого ничего не надо, не подходит. Но чем заканчивается? Они осознают пользу и говорят: «А вот это-то нам подходит». Другое дело, что отчаявшийся англичанин уже сам им отвечает: «Это вам не подходит». - «А почему?» - «Да потому, что ничто хорошее вам не подходит».

Мораль: народ был не так уж неадаптивен. А когда мы делаем акцент на такой вещи, как фатальность мифа, то для меня лично это звучит как тезис о национальной неполноценности. Дескать, вот такие мы дети неразумные, неадаптируемые и т.д.

Мне как аналитику кажется, что представление о фатальности, непреодолимости мифологем исключает проблему ответственности мифологизаторов, творцов мифологем, которые занимаются этим «творчеством» отнюдь не бескорыстно и целенаправленно. Ведь миф о «суверенной демократии» или такой очень опасный миф, как миф «ресурсного государства», вышел не из глубин народного сознания. Его придумали в кабинетах обслуживающие политиков научные приказчики. Другое дело, что они эксплуатировали давние, но живучие, устойчивые мифы.

Однако мифы есть разные, иногда довольно противоречивые. Эксплуатация мифологемы «особости» нужна для властей как легитимация авторитаризма. А ее двойной негативный эффект - для всех остальных. Во-первых, происходит деморализация людей, ориентированных на перемены. Во-вторых, пусть уже нет такой детской доверчивости, зато есть другое - лукавое самооправдание, снятие с себя ответственности.

Тут было точно сказано, что адаптивное сознание - это форма выживания. Я еще со студенческих лет помню из спектакля Розовского обыгрывание рефрена фразы: «А что я могу один?». Сначала ее произносит одиночка, потом другой, третий, и постепенно вся сцена заполняется людьми, ее повторяющими, которые с какого-то момента начинают маршировать под ритмичные слова: «А что я могу один?».

Закончить мне бы хотелось некоторым позитивом. Ведь факты насчет якобы неодолимости всяких мифов не так уж однозначны. Вспомним хотя бы то, что сейчас конъюнктурно называют «лихими девяностыми» (а я считаю их самым достойным десятилетием в нашей истории ХХ веке). Условно приплюсуем еще конец 80-х годов. Тогда массовое сознание, достаточно широких слоев показало, что даже после 70 лет направленной пропаганды люди мифологемы советского официоза не принимали, а лукаво изображали это принятие из соображений выживания.

По крайней мере, здесь есть два положительных момента. Вообще говоря, кризис - это хорошее средство от мифологем. Это первое. Второе. Как справедливо было сказано, идейно-мифологическое отнюдь не совпадает с поведенческим, бихевиориальным,. И те люди, которые проклинают Запад, детей посылают учиться, тем не менее, на Запад. И многое другое в своей жизни связывают с Западом.

По поводу надежды. Буквально вчера я закончил читать книжку Обамы «Дерзость надежды». Она меня впечатлила именно с точки зрения преемственности старых мифологем «американской мечты», но одновременно отказа от ее устаревших моментов и ее, условно говоря, рационализации. Спасибо.

Валентин ПЕТРУШИН (профессор Московского государственного педагогического университета): «Мифам может быть противопоставлено только качественное образование»

Коллеги, я выступаю как психолог и хочу обратить ваше внимание на то, что все-таки в наших генетических программах есть такие образования, которые способствуют тому, что мифы в нас очень легко и успешно входят.
Связано это с тем, что мы, россияне, как показывают некоторые исследования, люди правополушарные. Для нас действительно любить и верить гораздо важнее, чем рассуждать и понимать. Поэтому на нас сильнее действуют яркие образы, в том числе и те, которые могут нести в себе мифы. Естественно, что власть этим пользуется. И такая получается интересная закономерность: чем хуже жизнь, тем более жизнеутверждающе звучат мифы, которые при этом создаются и предлагаются народу.

Я вспоминаю времена, когда в Китае совершалась так называемая «культурная революция», а тон задавали приснопамятные хунвейбины, творившие произвол. Однажды мне удалось послушать китайское радио. Я поразился, насколько мощная жизнеутверждающая музыка звучала на китайских радиостанциях. Эта музыка прикрывала безобразия, творившиеся в стране, и придавала всему происходившему мифологический характер.
Естественно ожидать, что мифы очень сильны в авторитарных режимах. В демократических режимах они должны подвергаться осмеянию, остракизму. И в том числе мифы об Америке как о никудышной и глуповатой стране, которые сатирик Михаил Задорнов вдалбливает с экранов своим телезрителям.

Этим мифам может быть противопоставлено, как правильно сказал Сергей Магарил, только качественное образование. У психологов есть понятия: «высокая когнитивная сложность» и «низкая когнитивная сложность». Американские ученые провели одно исследование. Они поделили футболистов на высоко-когнитивных и низко-когнитивных. Оказалось, что у представителей двух этих групп на поле совершенно разное поведение. Когда в игре происходили какие-то нарушения, то высоко-когнитивный футболист пытался разобраться, проанализировать ситуацию и найти какие-то разумные выходы. А низко-когнитивный спортсмен в подобных случаях, недолго думая, пускал в ход кулаки.

Человек должен владеть основами философии, логически-понятийной культурой. Но мы видим, что из современных СМИ это понятийное логическое мышление всячески изгоняется. На телевидении очень мало аналитических программ, а на те, что есть, закрыт путь независимым политологам, которые ставят острые проблемы.
Мы - страна так называемого «эпитимного радикала». Имеется в виду тип человека, который очень любит и уважает власть. Причем его поведение отличается полярными проявлениями. «Эпитимик» стремится к власти, и пока он до власти не дошел, он очень послушный и угодливый, но как только занимает высокий пост, становится другим человеком - надменным и хамоватым. «Эпитимики», дорвавшиеся до власти, как показывает опыт российской истории, начинают уничтожать представителей других психологических типов, таких как психастеники или шизотимики. А это как раз те люди, которые сомневаются, которые могут нести острую аналитическую мысль.

Следует отметить, что для людей эпитимного склада очень подходит работа чиновника, действующего по инструкции. Поэтому пробить эту самую эпитимную броню, которая охраняет мифы, очень сложно. Но, тем не менее, если мы будем соответствующим образом учить наших студентов и давать им «маркеры», по которым они могут отделить правду от вымысла, мифы под беспристрастным критическим взглядом станут разрушаться. Спасибо за внимание.

Елена ГУСЕВА (советник Муниципального собрания района Левобережный): «Чем больше самостоятельных, реализованных и ответственных людей в России, тем меньше спрос на мифы»

Мне хотелось бы сказать несколько слов о мифах в формате «спрос -предложение». Обратите внимание, что в советский период религия ушла на задний план (она даже была преследуема), а на передний план вышла идеология. Сейчас, когда идеологии нет и ничего конкретного пока взамен не придумано, на передний план вызывается религия. Кстати, поиск национальной идеи я тоже отношу к поиску главного мифа для страны. Если говорить о доле спроса на мифы, то, безусловно, нужно понимать, что чем больше самостоятельных, чем больше реализованных, чем больше ответственных людей в России, тем меньше будет спрос на мифы.

Я поддерживаю мнение, что благодаря кризису спрос на мифы упадет. Надеюсь, власть не применит крайних способов управления (хотя такой тренд есть всегда, особенно у силовых структур). Кажется, Анатоль Франс сказал, что благоденствие обнажает наши пороки, а бедствие - наши достоинства!

Денис ДРАГУНСКИЙ (главный редактор журнала «Космополис»): «У каждой страны был свой "особый путь"»

Доклад очень интересный, но вызывает некоторые вопросы. Потому что, скорее всего, речь идет все-таки не о мифе, а о дискурсе. Миф немного иначе устроен: миф более персонален, более эмоционально насыщен. Например, вчера мы видели «миф» по телевизору. Это была такая несчастная женщина, брошенная, покинутая, всеми растоптанная, заплеванная, сто раз преданная, но при этом самая сильная, самая мощная, самая знаменитая, самая успешная и самая богатая на свете. Она пела песни голосом двадцатилетней давности. Это был прощальный концерт, но при этом по списку городов, который был вывешен, ясно, что еще как минимум года два ей концертировать. Она говорила: «Я прощаюсь с вами и приглашаю вас всех на свое столетие». Перед нами был «миф». Кто она? Может быть, это наша страна, может быть, это наша культура, такая несчастная, такая могучая, такая пожилая и при этом такая по-юношески привлекательная? Подобный миф живет всегда. Это и есть самая мощная модель в ментальном и, очевидно, в бихевиоральном смысле.
Несколько слов об «особом пути». Есть такой стишок замечательный. Я позволю себе прочитать.

Хороша была галера
И хорош штурвал резной.
И серебряная дева
Украшала нос стальной.
Пусть нам цепи терли ноги,
Дышать пусть было трудно нам,
Но другой такой галеры
Не найти по всем морям.

Что это за галера? Кто знает? Британия, конечно. Автор этих строк - Киплинг. Понимаете? У каждой страны был свой «особый путь». Вряд ли какая-нибудь цивилизованная страна могла бы сказать: «Мы пойдем чужим путем». Наоборот, все говорили так: «У нас свой замечательный путь. Вот наша галера. Давайте, ребята, подстраивайтесь под наш «особый путь», и тогда он, глядишь, станет и вашим путем».

Поэтому я думаю, что не в мифе дело. Миф вечен. Миф будет существовать всегда. Такая «дама», как «дама-Россия», «дама-культура», «дама-все», она, наверное, есть в каждой стране.

Наверное, наша задача - постараться понять, почему же британцы с XVII по XX век жили в галерном сознании. А как они жили между двумя войнами?! Ужас! Почитайте статьи Оруэлла (правда, он был социалистом). Но у меня есть сборник с фотографиями, и я вам могу сказать, они жили хуже, чем в Юзовке, хуже, чем в Сталино и в Донецке. Как же это так получилось, что миф одинаковый, а живут люди по-разному? Было бы очень здорово, если бы кто-нибудь провел следующее исследование на эту же тему. Спасибо.

Евгений ЯСИН:

Спасибо вам всем. Я хочу спросить авторов, докладчиков, не хотите ли вы еще что-нибудь сказать?

Борис ДУБИН:

«Наши мифы - это консервативный механизм, освобождающий от действия, солидарности и ответственности»
У меня список в десять пунктов, но я ограничусь тремя.

Первый аргумент: «Мифы есть всегда и везде». Конечно, это так. Но ведь дело в том, что рядом и что над ними, во что они встроены. Если есть в социальном плане, в культурном плане, в ментальном плане какие-то другие конструкции и структуры, более влиятельные, менее влиятельные, альтернативные, между которыми можно выбирать, которые сами между собой вступают в отношения спора их носителей и т.д., тогда есть процесс, и можно говорить, что у мифа есть своя функция, своя делянка, свое место в общей жизни и прочее. Другое дело, когда они, извините, как вонь, распространяются всюду. И эта штука всюду, она занимает постепенно все поле. Я оговорюсь потом относительно «всего поля».

Второй пункт - об английской галере. Но ведь, с одной стороны, у Киплинга есть британская галера, а с другой - стихотворение «If», с его заключительными словами: «И более того, ты - человек». Это тот же Киплинг, это тот же английский человек, это его «бремя». Так вот, если рядом с «Гребцом галеры» есть стихотворение «If», тогда это английский путь. И это будет совсем другой путь, не российский. Это будет реальный путь, по которому действительно куда-то вышли. Российский путь - это не путь, как уже говорил сегодня Левинсон, это тупик. Это состояние: идти не надо, достаточно стоять. Это не дорога, а граница: мы - здесь, они - там. «И уже никто никуда не идет».

Третий момент. Мы очень подчеркивали его и хотим, чтобы это было услышано. Это пункт о двойственности мифа, в том числе среди сегодняшних примеров: «А детей посылают в Британию». Так это же и есть механизм консервации. Конечно, посылают в Британию, а сами здесь, и говорят совсем другие вещи. Вот это и есть консервативный механизм, освобождающий от действия, солидарности и ответственности. Всегда очень важно видеть вот эти двойственные структуры, которые фактически парализуют какое бы то ни было движение.

Еще полпункта, насчет того, что «вонь всюду». Опять-таки Левинсон прав: область мифологизированного не составляет всей действительности России. Но в работу, в структуры социальности, в механизмы воспроизводства, будь то средней, будь то высшей школы, будь то СМИ, идут именно эти конструкции и значения, о которых мы вам сегодня рассказывали. Да, они становятся слабее. Да, они стираются. Это очевидно; если мы посмотрим три поколения - одно за другим, - видно, что они стираются. Но пока что в работу идут только они, скрепляют людей, весь рассыпающийся социум. Ничего другого вы не встретите. А это значит, что при всех слабостях структур репродукции, при всех их сбоях, тем не менее, воспроизводятся пока что и прежде всего эти значения. Конечно, они не везде. Но структуру пока что задают все-таки они. Это важно. Спасибо.

Евгений ЯСИН: «Мы обязаны защитить рационалистическую традицию, которая ныне подвергается сомнению»
Позволю себе сказать несколько слов. Напомню, с чего я начинал, - опыт моей работы в области информатики и представление о культуре как об определенном наборе фильтров, встроенных в наше сознание. Когда мы здесь говорили о мифах, мы имели в виду не мифы Эллады, а современные мифологемы как нечто отрицательное. Существует некая реальность, но человек строит себе (или ему навязывают) представление о ней, которое с подлинной реальностью не соприкасается или соприкасается ровно настолько, чтобы сохранять и укреплять миф. Дальше совпадение или достижение какого-нибудь соответствия уже не требуется.

Сегодня время сельской общины прошло, соседки не следят за поведением молоденьких девушек, мы живем в больших городах. Большей частью система социального контроля все равно нужна, но она поменялась. Кстати говоря, на одном из семинаров я предложил участникам дискуссии в «Либеральной миссии» прочитать Сергея Маркова (предисловие к книжке Виталия Третьякова «Как стать знаменитым журналистом»). Аудитория заворчала, а зря. Потому что Марков, в отличие от нас, которые такие культурные, такие гуманные, такие либеральные, ставит вопрос по существу. Невозможно обойтись без социального контроля. Потому что человеческая толпа обладает рядом разрушительных свойств. Она опасна, если не скреплена какими-то культурными нитями, связями и т.д.

Когда мы говорим о религии, мы должны понимать, что представления о нормах этики, морали - это результат разных религий, доведенных до сознания человека разными способами. Они выполняли свою работу в течение многих веков и сейчас выполняют тоже. Потому что те самые люди, у которых с когнитивностью плоховато, им не нужны сложные объяснения. Им нужна простая картина мира. Вы с этим ничего не поделаете. Потому что это не от культуры, это не от гнета правителей. Это от человеческой природы. Культура преодолевает это бездумное начало. Здесь как раз принципиальный вопрос нашего отношения к мифам. Современная культура опирается на науку, на рационалистическую традицию, которая получила развитие начиная с Бэкона, Локка, Гоббса, Монтескье и т.д. На этой почве укрепилось право, создавались общественные институты и механизмы, которые регулировали отношения между людьми. Это изобретение, я считаю, сравнительно недавнее, связанное, в том числе с рыночной экономикой, с капитализмом.
Проблема в том, что сегодня по разным причинам рационалистическая традиция подвергается сомнению и даже порой осмеянию. Наверное, для этого есть основания, потому что те ожидания, те обещания, которые порождала Великая французская революция, в полной мере не оправдались. Появился фашизм, появился коммунизм. Не случайно питерский социолог и историк Дина Хапаева в своей книге "Готическое общество: морфология кошмара" пишет о растущей моде на иррациональность, на мистику. Это явление не чисто русское. Оно распространено практически во всех развитых странах.

Мифология (в смысле манипулирование в интересах какой-то правящей клики, а не в интересах развития культуры и гуманистических традиций) - вещь очень опасная. И борьба с этим должна быть тем более острая, чем более жесткое давление оказывается со стороны власть имущих. Поэтому мне очень близка тема, которую нам предложил Фальк Бомсдорф. И я разделяю его главный тезис - что нам необходимо рационалистическое мышление и необходимо отказываться от плохих мифов, от лжи, от искаженного представления о мире, которые используют разные люди в своих интересах. По-моему, все это было интересно обсудить. Последнее слово я передаю Фальку Бомсдорфу. Вам всем спасибо.

Фальк БОМСДОРФ:

Спасибо. Буквально одна фраза, последняя моя фраза в официальном качестве на российской земле. Это совокупность моих убеждений. Счастлива страна, которой не нужны мифы.

 

 

 

«Фонд Либеральная миссия»