Прозаика, эссеиста, философа, миниатюриста Дидара Амантая я знаю более десяти лет, знаком с его творчеством, слежу за его публикациями.

Приходится слышать и разноречивые суждения о том, что он пишет. А причина одна: Дидар не похож ни на кого. Точнее, на многих, кого еще не удостаивает своим вниманием казахский читатель. Он, Дидар, своеобразен, своеобычен, нетрадиционален, непривычен. Кто-то им умеренно восхищается (особенно молодежь), кто-то отвергает его на корню (большей частью - старшее поколение). Первые говорят: лаконичен, философичен, не увлекается описаниями и банальной литературщиной, современен, лишь пунктирно обозначает мысль, позволяя читателю додумывать, домысливать, соразмышлять, сочувствовать, не рассусоливает, динамичен, сплошь ассоциативен, технологичен, владеет модной формой изображения. Чтение его - труд. А не забава, не кайф.

Вторые утверждают: сух, рационален, нет художественности, жесткий язык, рубленая фраза, много инородных вкраплений, весь усложнен, с выкрутасами, намеками, подтекстами, реминисценциями, будто ребусы-кроссворды отгадываешь, странный, изломанный, манерный.

«Да ну его!» - отмахиваются одни.

«Нет, что-то в нем есть», -  настаивают другие.

Полагаю: и те и другие в определенной степени правы.

Прозаика, эссеиста, философа, миниатюриста Дидара Амантая я знаю более десяти лет, знаком с его творчеством, слежу за его публикациями.

Приходится слышать и разноречивые суждения о том, что он пишет. А причина одна: Дидар не похож ни на кого. Точнее, на многих, кого еще не удостаивает своим вниманием казахский читатель. Он, Дидар, своеобразен, своеобычен, нетрадиционален, непривычен. Кто-то им умеренно восхищается (особенно молодежь), кто-то отвергает его на корню (большей частью - старшее поколение). Первые говорят: лаконичен, философичен, не увлекается описаниями и банальной литературщиной, современен, лишь пунктирно обозначает мысль, позволяя читателю додумывать, домысливать, соразмышлять, сочувствовать, не рассусоливает, динамичен, сплошь ассоциативен, технологичен, владеет модной формой изображения. Чтение его - труд. А не забава, не кайф.

Вторые утверждают: сух, рационален, нет художественности, жесткий язык, рубленая фраза, много инородных вкраплений, весь усложнен, с выкрутасами, намеками, подтекстами, реминисценциями, будто ребусы-кроссворды отгадываешь, странный, изломанный, манерный.

«Да ну его!» - отмахиваются одни.

«Нет, что-то в нем есть», -  настаивают другие.

Полагаю: и те и другие в определенной степени правы.

Мне лично Дидар сильно напоминает моего уникального, неповторимого во всем покойного друга Аскара Сулейменова. Его тоже нередко упрекали в нарочитом оригинальничании, не понимая его сложной психофизической организации духа, его своеобразного мировидения.

Я, понятно, не сравниваю, а лишь сопоставляю, нащупываю точки соприкосновения.

Был, разумеется, наслышан о конкурсе «Сорос-Казахстан» - «Современный казахстанский роман», состоявшийся года три назад. Знаю грантеров этого конкурса. Знаю, что в числе его победителей оказался и Дидар Амантай с его романом «Гүлдер мен кiтаптар»  («Цветы и книги»). Из печати было мне известно, что роман вышел отдельной книжкой еще в 2003 г.

Но прочесть его сподобился только теперь.

Роман объемом невелик -  менее семи авторских листов. А читал я его четыре дня с карандашом, делая попутно заметы, подчеркивая какие-то суждения, отмечая незнакомые мне слова в сложном контексте.

Кроме статьи покойного критика Зейнуллы Сериккалиева, чьими суждениями всегда дорожил, ничего о романе Дидара не читал. Возможно, не уследил. Между тем об этом произведении стоит говорить.

Понимаю: критики пребывают в некотором замешательстве. С другой стороны, сознаемся, что и критики, как таковой, не стало.

Не берусь пересказывать содержание романа. Это невозможно, ибо роман весь состоит из намеков, размышлений, недосказанностей, рваного повествования, случайных и странных сцеплений-эпизодов, аллюзий сакральных текстов, причудливых сближений древней кипчакской, сакской цивилизаций и конкретики современного мегаполиса, диахронии (смещение временных пластов), душевных метаний молодого писателя Алишера, ищущего Тенгри, мечтающего сотворить «Книгу Тенгри», вызывающего в своих медитациях дух Иисуса, Моисея, Мухаммеда, Заратуштры, Дао, Будды, Конфуция, древних тюрков, архангелов и ангелов, представителей темных сил, то и дело сталкивающегося с реальными, сегодняшними казахскими поэтами, партиями, цыганами, агентами, друзьями и девушками, ночным Алматы и т.д.

При этом, напомню, роман называется «Цветы и книги», и в этой ауре, среди цветов и книг, обитает и неизбывно мечется, страдает, взыскуя Истину, неуемная душа писателя Алишера (эго автора) в поисках философского стержня, смысла своего бытования.

Кстати, о цветах. Автор в разном контексте перечисляет более ста диковинных названий цветов, большинство которых известны разве что искушенному ботанику. Цветы являются одной из граней мятущейся тенгрианской души повествователя.

Кстати, о книгах. В романе две-три страницы занимает сухой перечень известных и малоизвестных писателей и названий книг, которые преподносятся в хаотическом порядке (точнее, беспорядке) и как бы оконтуривают ту духовную ауру, в которой обитает философ-тенгрианец.

Цветы рождают чувственную мысль. Они - символ свободы и одиночества.

Книги развивают чувство мысли. Они - символ духовности и преодоления хаоса.

Герой романа Алишер убежден, что летопись Тенгри, заповеданная тюрками, рано или поздно должна быть написана. В этой грандиозной Книге-Летописи, понятно, сплетаются древние сказания, легенды, притчи, сказы, героический и любовно-лирический эпосы. В ней должны найти отражение философские мировидения и системы религиозных учений, имевшие фундаментальное влияние на Степь, на культуру кипчаков.

Такой вот замысел, в осуществлении которого бьется на грани жизни - смерти писатель Алишер, весь израненный, измытаренный реальностями современного суетливого бытия.

Алишер взывает к жизни дух своих великих предков - Куту, Укена, Батачы, Бору, Буха, Чылбы и их славных потомков от Марала, Когая, Батуна, Каршы, Огуза, Боты, Отчы, Тау, Батыгая, Сембеки, Бокутея, Борулдая до нынешнего многочисленного клана Шамакая.

Вот о чем мечтает писатель Алишер.

И конспект этого замысла раскрывается в главе «Страдание» - и двадцати пяти песнях-сказках, передающих всю драму «Книги Тенгри».

Причудливый сплав сказок, фантазий, притч, философских прозрений.

Писатель - одинокий колокол. Алишер пишет Книгу скорби. Скорби великого народа, растерявшего на крутых перевалах жизни своего Тенгри.

Писательское слово насилия не терпит. Но это не означает, что насилие исчезнет. Оно сопровождает человека на всех его исторических этапах. И Книга Алишера - книга-лабиринт во имя Тенгри.

Роман Дидара Амантая окутан флером неизбывной печали. Автор рассуждает: в холодноликом горе нет жизнелюбивого созидательного качества. Источник жизни - радость, но горе сводит ее на нет. Печаль - давняя твоя знакомая, случайно встретившаяся на улице. Мимолетное чувство, досада улетучиваются из сознания. Печаль - порождение глубокой мысли, мировосприятия. От нее не так-то просто избавиться. Печаль - вечная подруга-спутница короткой, как рукоять камчи, жизни. Печаль скрывает горе.

Много в романе Дидара любопытных наблюдений, метких сентенций, россыпей мыслей, афоризмов.

Читать этот роман нужно медленно, с расстановкой, раздумчиво.

Дидар, повторюсь, не описывает, а изображает. Не живописует - создает. Чаще всего это у него получается. Он рассчитывает на читательское соразмышление, дает ему возможность додумывать. В его изображении много простора, люфта. Таков его художественный метод, перекликающийся с хемингуэевским "айсбергом".

Не знаю, прав ли я. И прав ли во всем. Может, что-то и не так понял. Но именно так я воспринял этот роман Дидара Амантая - как старательный и доброжелательный читатель.

2004 год