Вышли в свет первые четыре тома цикла документальных произведений «Рух-Сарай», повествующих об этапах эволюции общественно-политической мысли Казахстана в начале прошлого века. В них главным героем выступает интеллигент, уже тогда стремившийся к  национальной самоидентификации в контексте всего передового в мире. Автор этих книг - писатель Бейбут Койшибаев, кандидат исторических наук, президент историко-просветительского общества «Адилет», - первой в нашей стране неправительственной организации, которая отметила в этом году свое двадцатилетие.

- В каких отношениях с властью состоял казахский интеллигент сто лет назад? Был ли независимым или подпевалой?

- Главная черта этого интеллигента - невозможность идти на компромисс с совестью. Хотя в царское время казахский  интеллигент не мог не считаться с властью - он не призывал к восстанию и заботился о народе в рамках дозволенного метрополией. Но - сколько личного мужества и реальных шагов! Ибрай Алтынсарин, например, сумел стать просветителем своего народа, приспособив кириллицу к казахскому языку. Русско-туземные школы, призванные быть орудием русификаторской политики, он превратил в национально-образовательные очаги. Он не провел ни одного акта крещения детей - после его смерти у него дома был обнаружен целый сундук крестов, не использованных по назначению.

Вышли в свет первые четыре тома цикла документальных произведений «Рух-Сарай», повествующих об этапах эволюции общественно-политической мысли Казахстана в начале прошлого века. В них главным героем выступает интеллигент, уже тогда стремившийся к  национальной самоидентификации в контексте всего передового в мире. Автор этих книг - писатель Бейбут Койшибаев, кандидат исторических наук, президент историко-просветительского общества «Адилет», - первой в нашей стране неправительственной организации, которая отметила в этом году свое двадцатилетие.

- В каких отношениях с властью состоял казахский интеллигент сто лет назад? Был ли независимым или подпевалой?

- Главная черта этого интеллигента - невозможность идти на компромисс с совестью. Хотя в царское время казахский  интеллигент не мог не считаться с властью - он не призывал к восстанию и заботился о народе в рамках дозволенного метрополией. Но - сколько личного мужества и реальных шагов! Ибрай Алтынсарин, например, сумел стать просветителем своего народа, приспособив кириллицу к казахскому языку. Русско-туземные школы, призванные быть орудием русификаторской политики, он превратил в национально-образовательные очаги. Он не провел ни одного акта крещения детей - после его смерти у него дома был обнаружен целый сундук крестов, не использованных по назначению.

Великий Абай призывал казахов учить русский язык не только для знания лучших образцов культуры могучего соседа и выхода через него - на европейские языки. Русский язык позволял знать законы империи и противостоять противоправным действиям, незаконным поборам и произволу колониальной бюрократии.

Чокан Валиханов открыто объявлял свою формулу патриотизма: он писал, что заступится за своих сородичей, если их обижает русский, заступится за  русского, если его обижает иностранец... Он искренне хотел приблизить казахский народ к русской культуре, западному просвещению, потому принял участие в экспедиции по Средней Азии. Но когда убедился, что цель этой экспедиции - коварный шпионаж, преследующий целью экспансию среднеазиатских городов, не пошел на компромисс с совестью и покинул отряд.

С трибуны Второй Государственной Думы казахский депутат Бахитжан Каратаев яростно критиковал царское правительство за произвол, переселенческую политику, превращенную в откровенный грабеж казахских земель, вытеснение коренного населения в неплодородные пустыни. Тогда же он заявил, что в таком положении казахи уповают на левые партии: «...пусть помнит Государственная Дума, что киргиз-кайсаки, которых обижают путем переселения на их земли крестьян ради защиты помещичьих интересов внутри России, интересов этих ста тридцати тысяч помещиков, пусть она имеет в виду, что киргиз-кайсаки всегда сочувствуют всем оппозиционным фракциям, которые желают принудительного отчуждения частновладельческих земель для удовлетворения крестьянского земельного голода».

Впоследствии он стал большевиком, но поняв, что большевики устроили искусственный тотальный голод, прилюдно высказал это в лицо  диктатору Филиппу Голощекину.

Первый секретарь Казахского краевого комитета Компартии Голощекин, как водится, объяснял голод «происками классовых врагов», якобы умышленно организовавших массовый убой скота. Надо полагать, это он и собирался сказать в то катастрофическое по мору лето 32-го года на станции Актюбинска по пути в Москву. Выйдя из правительственного вагона, он уже сделал «державное» обличительное лицо, как тут внимание всех привлек кативший по привокзальной площади тарантас с сухоньким, исхудавшим стариком. Толпа расступилась, ибо это  была очень известная личность - бывший Член Второй Госдумы, Комиссар юстиции Уральской области, узник белогвардейских застенков, красный партизан, организатор Каратаевской кавалерийской бригады, заведующий политотделом Киргизской бригады 4-Армии Восточного фронта, член Военно-революционного комитета по управлению Киргизским Краем, делегат первых съездов Советов Казахстана, и, наконец, пенсионер, семидесятидвухлетний Бахитжан Каратаев.

Тогда он громко, при всех, обвинил вождя казахских коммунистов в том, что «священные цели революции осквернены массовой гибелью кочевников»: «За что мы боролись с царизмом и  их приспешниками? Разве за такую жизнь и мученическую смерть мы проливали кровь? Вы в ответе за все эти гнусные преступления!» Голощекин, пробормотав: «Старик устал...», был вынужден оставить народ без державной речи и поспешно нырнул в свой советско-царский вагон. Об этом я впервые услышал в теперь уже далекие 80-е годы от замечательного ученого, юриста Салыка Зимановича Зиманова.

Надо быть точным: Каратаев обвинял в массовом голоде не только Голощекина, но и его окружение из казахских коммунистов, «плеяду кирработников, не чурающихся очковтирательства, и те из них, которые сгруппировались вокруг Голощекина, на деле довели народ до голодной катастрофы». Я изучал материалы личного фонда Каратаева в Центральном госархиве, и, пораженный, читал его очерк об этапах развращения психики казахов: он сделал вывод о том, что «угнетенное положение киргизов при царизме выработало в них психику хитрых рабов». Каратаев писал, что большевики у республиканской власти оказались «карьеристами, аферистами и портфелистами», что они допустили «жульницкий подход к казахским делам» и гибель, «словно мух, а по сути, вымирание обездоленных степняков».

В августе 1932 года предсовнаркома республики Ораз Исаев нашел в себе мужество обратиться письменно к Сталину, где честно признался в том, что не снимает с себя вины за произошедшее, но, учитывая «общеизвестную особую роль первого секретаря», считает «невозможным исправить положение, пока у руля находится неспособный к самокритике Голощекин». Исаев открыто просил генсека отозвать того с должности. Это говорит о том, что интеллигент-руководитель, не идущий на компромиссы с совестью, имелся и в те годы - а ведь тогда он рисковал куда круче нынешнего.

В середине тоталитарных 50-х первый секретарь ЦК Компартии республики Жумабай Шаяхметов выразил принципиальное несогласие с планом освоения целины в предполагаемом Москвой объеме. А в 60-е - об этом почему-то предпочитают молчать до сих пор - предсовмина Жумабай Ташенов имел мужество, по московски «дерзость», противостоять кремлевскому плану передачи России целинных областей Казахстана. И практически в одиночку отстоял таки исторические земли казахов.

В конце 80-х поэт Мухтар Шаханов смог пробиться сквозь стену косной коммунистической бюрократии и заставил звучать демократическую колокольню Съезда народных депутатов СССР, возвестив миру об уничижении и избиении казахской молодежи в декабре 1986 года сатрапами Центра и местными подхалимами, тщательно подтиравшими следы за «хозяевами» и затушевывавшими горькую правду.

И сегодня есть личности, способные на смелые, независимые суждения, невзирающие на лица. Они обосновали, например, недопустимость продажи земли, особенно это писатель-публицист Сапабек Асипов. Он досконально изучил историю казахского землепользования и дошел до парламента, где призвал депутатов не принимать законопроект к рассмотрению. А когда все-таки продажа земли было узаконена, он отказался получить правительственную награду, приуроченную к какому-то государственному празднику. Интеллигенция наша не раз выступала против действий власть имущих, идущих вразрез с интересами казахстанцев и по другим поводам. Другое дело, власти часто игнорируют глас интеллигентов.

- Потому что они зависимы. Чем грозит эта зависимость интеллигенции - каковы в этом плане уроки истории?

- К сожалению, это так, на многих безошибочно действует метод «кнута и пряника». Ведь наша интеллигенция никогда не имела своего «сменовеховства», а голос Мустафы Шокая из-за рубежа доходил до них лишь в  интерпретации большевиков. Как следствие, она безусловно поддерживала ущербные реформы 30-х и 50-х годов.

В 50-е она «проглотила» хваствовство Никиты Хрущева: мол, что того, чего не смогла царская администрация в течение веков, коммунисты сделали за год-другой, заполонив степь «новоселами» и подняв целину. Тогда число казахов в республике стало  меньше одной трети, в целинных областях позакрывалось более семисот казахских школ.

Хрущев «строил коммунизм» и призывал дойти до него общим и единым для всех народов русским языком, а интеллигенция ему поддакивала. Если при царе чиновники руководствовались тайным циркуляром, предписывающим «из инородцев лепить мужика», пусть и «магометанского вероисповедания», то при безбожных советах атеистическая интеллигенция обрамляла эту же программу помпезными лозунгами. Эти методы были усвоены столь прочно, что не изжиты по сей день - например, почти два десятилетия независимости у нас буксует государственный язык. А формально он вроде бы провозглашен.

- Как участвовали интеллигенты в спасении общества от гибели и разрушения?

- История страны полна драматических эпизодов, когда наше общество буквально было обречено на выживание. «Актабан шубырынды», например, восходит к войнам с джунгарскими захватчиками. Они шли, как известно, с небольшими перерывами, с 1635 по 1758 год -  огромный период существования этого сильного кочевого государства. Особенно в 1723 году джунгары повергли казахский народ в величайшую катастрофу, поставив на грань уничтожения. Это была по сути для казахов великая Отечественная война, длившаяся вплоть до победного 1730 года. Победа была бы невозможна без вклада интеллигенции - ханы, бии, мудрые жырау-сказители, акыны и шешены-ораторы смогли  поднять дух народа и мобилизовать его на освободительную борьбу.

Та эпоха противостояния нашествиям джунгар и защиты родины породила шедевры героических эпосов, которые художественно иллюстрировали спасение общества от гибели и разрушения. Три знаметитых бия - Толе, Казыбек и Айтеке - в 1726 году в Ордабасы сумели вдохновить и объединить народ против агрессора. С тех пор это символ патриота-государственника, а также правосудия: их скульптурный ансамбль украшает ныне Астану.

Критическими были, конечно, итоги диктатуры пролетариата. В 1917-18 годы с лица земли исчезло более 1 миллиона кочевников Туркестанского края - четвертая часть тогдашней численности казахов. В 1921-23 годы - столько же кочевников Казахского края, минус еще одна четверть народа. В 1931-33, от «голодной политики большевиков» (выражение Мустафы Шокая) - более 2 миллионов. Вымерло уже около половины всей численности казахского народа, это была национальная катастрофа.

В первой фазе катастрофы помощь голодающим организовывали национал-кадры Туркестанского края. Общественную столовую для голодающих открывала редакция газеты «Бірлік туы» («Знамя единства») во главе с главным редактором Султанбеком Ходжановым. Вскоре после разгрома Кокандской автономии он уехал из Ташкента в Туркестанский уезд, где проработал в низовых советских органах до глубокой осени 1918 года организатором продовольственной помощи голодающим. Он возглавлял работу по созданию сети пунктов питания, сбору среди имущих продовольствия, юрт, кибиток для содержания бродячих голодающих. Старожилы Южного Казахстана в советское время с оглядкой перешептывались, что их «в год змеи от голодной смерти спасло шулен-коже Султанбека» - «врага народа».   Осенью  1918 года наркомом здравоохранения Туркестанской республики был назначен Турар Рыскулов, он и повел работу по борьбе с голодом. Но  вскоре убедился в том, что полномочия наркомата для успешной работы явно недостаточны, поэтому ставил перед ТуркЦИКом вопрос о создании особой центральной комиссии. На него было возложено руководство этой комиссией.  Это было время, когда пока еще не было изжито настроение, выраженное первым председателем крайкома партии Иваном Тоболиным,  (о нем говорили: «Тоболин - это Ленин в Туркестане»), что «кочевники экономически слабы, с точки зрения марсизма они должны вымереть», потому и следует поддержать продовольствием не их, а «красную армию, призванную совершать мировую революцию». Ему по-своему вторил его соратник по фамилии Ярошевский, отмечавший, что «в массовом порядке погибая от голода, мусульмане участвуют в революции так же, как и русский пролетариат, погибающий с оружием в руках». Рыскулов с горечью отмечал в начале 1919 года в печати, что местные исполкомы не оказывают никакой помощи мероприятиям центральной комиссии помгола, поскольку руководящие там коммунисты повержены шовинистической болезни. Летом 1919 года полномочный представитель ТуркЦИКа  в Российской Федерации Шакиров сообщал в Наркомнац о том, что в результате своей «преступной деятельности», власть Туркестана «поверг степные народы в полную нищету и неслыханную 60-процентную погибель».

Во второй фазе катастрофы интеллигенция проявила себя более активно. В 1921 году Халел Досмухамедов, Мухаметжан Тынышпаев, Жанша Досмухамедов, Иса Кашкынбаев, Конырходжа Ходжиков, Султанбек Ходжанов, Санжар Асфендиаров, Мырзагазы Есполов, Карим Жаленов, Сакен Сейфуллин, Ашим Омаров, Уалихан Омаров и другие выступили в печати - в газете «Ак жол», органе ЦК Компартии Туркестана и ЦИК Туркреспублики, (кстати, несколько лет спустя раскритикованной Сталиным и окончательно ликвидированной в 1926-м как националистическая) с обращением к гражданам, где говорилось: «...В районах, охваченных голодом, братья ваши пустились вовсояси, умирают как мухи... надеемся, что проживающие в сытых местах братья протянут руку помощи... Начиная с 15-го мая непрерывно в течение двух недель будут проводиться дни помощи голодающим в Арке братьям - казахам и башкирам...» Они создали Туркестанский продовольственный комитет, выезжали на места для организации конкретной работы по сбору хлеба, скота и отправки их в голодающие районы. К примеру, Жанша Досмухамедов в 1921-22 годы по поручению Комитета бывал в Пржевальске, организовывал сбор продуктов питания и отправку их в северные и западные области Казахстана.

Но такие инициативы не всегда поощрялись советской властью. В 1921 году на страницах Семипалатинской газеты «Қазақ тілі» поэт и писатель Миржакип Дулатов выступил со статьей, где предлагал «мобилизовать всех казахских работников губернии для сбора скота в виде добровольного пожертвования, и собранный скот доставить степью в голодающие районы». Он сам за лето объездил «в качестве  одного из руководителей и агитаторов» несколько уездов, за короткое время было собрано около 15 тысяч голов крупного скота. А по возвращении из степи в Семипалатинск Дулатов был арестован, выслан в Оренбург в распоряжение ГПУ, и выпущен лишь после разбирательства этого спецоргана. В том же году Дамоклов меч завис над группой интеллигентов во главе с писателем Жусупбеком Аймаутовым, организовавшим сбор, переброску и раздачу скота для помощи голодающим Тургая, превратившийся через четыре года в уголовное «Тургайское дело», по которому были «привлечены ряд видных деятелей Алаш-Орды», обвиненные «за растрату и присвоение помголовского скота, пожертвованного населением Семипалатинской губернии».  Последовало долгое судебное разбирательство и в 1926 году все обвиненные, в том числе Аймаутов, были «в порядке применения частной амнистии помилованы».

В третьей, самой страшной фазе  катастрофы, несмотря на первую волну репрессий против алашордынцев, группа интеллигенции во главе с писателем Габитом Мурсеповым  4 июля 1932 года подала письмо в Казкрайком ВКП(б) на имя Голощекина. В этом «письме пяти», подписанном кроме Мусрепова заведующим Казгосиздательством Мансуром Гатаулиным, заместителем проректора Комвуза Муташом Давлетгалиевым, проректором по учебной части  Комвуза Ембергеном Алтынбековым, заведующим энергетическим сектором Госплана Кадыром Куанышевым, приводились факты об ужасающем состоянии сельского хозяйства - «катастрофическое сокращение поголовья скота»:  от 40 миллионов голов скота в 1930 году, через два года - в 1932-м  - осталось только пятая часть, лишь 5 миллионов голов. Говорилось о высокой смертности среди казахов из-за голода и о «левацких»  перегибах, неправильной политике Казкрайкома, вызвавших такие плачевные последствия. Но их письмо было оценено как проявление национализма, авторам оказано соответствующее психологическое давление, и через неделю они подавали в Казкрайком теперь уже покаянное заявление с самобичеванием. 15 июля объединенное заседание Бюро Казкрайкома и Краевой контрольной комиссии расценило «письмо пяти» как «полное затушевывание всех достижений социалистической перестройки Казахстана и достижений национальной политики, выпячивание только отрицательных моментов, критика всей  проводимой линии Крайкома» и влепило подписантам по строгому выговору.

Тем не менее, в августе было упомянутое обращение к Сталину предсовнаркома республики Исаева и письмо зампредсовнаркома Российской Федерации Турара Рыскулова. И Сталин 17 сентября 1932 года подписал постановление ЦК о развитии животноводства Казахстана.

Но работа по ее реализации велась крайне неудовлетворительно. Как сказано в «письме шести»,  адресованном в ЦК Сталину и Казкрайком Мирзояну (копия), которого подписали 24 февраля 1933 года четыре слушателя института красной профессуры Гатаулла Искаков, Ильяс Кабулов, Жусипбек Арыстанов, Бирмухамед Айбасов, также  член Казкрайкома Габбас Тогжанов и член ВКП(б) Уразали Джандосов, - первый секретарь крайкома Голощекин и его приближенные «всячески старались это решение ЦК ВКП(б) использовать в целях оправдывания допущенных ошибок», на собраниях партактивов разъясняли, что «вопреки утверждениям казахских уклонистов, нытиков, группировщиков... ЦК признал всю линию Крайкома правильной», ибо, мол, «имеем грандиозные достижения во всех отраслях социалистического строительства Казахстана». Тем не менее, как писали авторы письма шести, «во многих казахских районах речь идет на сегодня о спасении жизни казахских трудящихся от голодной смерти и об одновременном принятии ряда радикальных, срочных мер по устройству их в хозяйственном отношении. Более 300 тысяч казахских хозяйств разбрелись по ж.д. станциям Сибири и Средней Азии, центральным городам, соседним (Казахстану) областям, многие из них влачат самые жалкие существования. ...правительственная помощь казахским трудящимся должна быть оказана именно теперь же, в самом срочном порядке, иначе к весне среди них смертность еще более усилится».

Жалғасы бар...