Следует ли государству финансировать науку?
На протяжении всей человеческой истории государственное финансирование лишь сковывало научное развитие: большая часть научных открытий не связана с государственной поддержкой, Германия и Франция, где наука стала финансироваться из госбюджета раньше других стран, так никогда и не смогли достичь уровня США и Англии, - стран, где научные исследования начали получать государственную поддержку лишь благодаря заинтересованности государства в усовершенствовании различных видов вооружений. Аргументы против государственного финансирования науки предлагает профессор Букингемского университета Теренс Кили.
Эмпирические данные указывают на изъяны «линейной модели» экономического развития, которая предполагает, что государство финансирует фундаментальную науку, а это, в свою очередь, ведет к развитию науки прикладной и ускорению экономического роста. Ближе к истине находится модель Адама Смита, согласно которой в основе научного развития лежит не фундаментальная наука, а прикладная. Таким образом, государственное финансирование науки нельзя обосновать с экономической точки зрения. Более того, на деле оно вытесняет из этой сферы частное финансирование.
Введение
На протяжении всей человеческой истории государственное финансирование лишь сковывало научное развитие: большая часть научных открытий не связана с государственной поддержкой, Германия и Франция, где наука стала финансироваться из госбюджета раньше других стран, так никогда и не смогли достичь уровня США и Англии, - стран, где научные исследования начали получать государственную поддержку лишь благодаря заинтересованности государства в усовершенствовании различных видов вооружений. Аргументы против государственного финансирования науки предлагает профессор Букингемского университета Теренс Кили.
Эмпирические данные указывают на изъяны «линейной модели» экономического развития, которая предполагает, что государство финансирует фундаментальную науку, а это, в свою очередь, ведет к развитию науки прикладной и ускорению экономического роста. Ближе к истине находится модель Адама Смита, согласно которой в основе научного развития лежит не фундаментальная наука, а прикладная. Таким образом, государственное финансирование науки нельзя обосновать с экономической точки зрения. Более того, на деле оно вытесняет из этой сферы частное финансирование.
Введение
Первым - еще в Средневековье - за финансирование науки государством выступил Рашид ад-Дин (1247-1318), визирь персидского шаха. Этот ученый муж собрал все имевшиеся в его распоряжении исторические сведения в одном гигантском труде - «Джами ат-таварих» («Сборнике летописей»), работа над которым была закончена в 1302 году. В своей книге он указывал, что для государства «нет выше заслуги, чем поощрение наук и научных изысканий». К сожалению, его ждала трагическая участь - казнь за богохульство, после которой голову Рашида носили по улицам Тебриза под возгласы глашатая: «Вот голова еврея, оскорблявшего имя Божье! Да падет на него проклятье Аллаха!»
Вторым знаменитым сторонником государственной поддержки науки стал Фрэнсис Бэкон (1561-1626). Его судьба также была печальна: в 1621 году он был осужден по обвинению в коррупции, поместья Бэкона были конфискованы, а самому ему до конца жизни было запрещено появляться в Лондоне. Однако еще в 1605 году он написал трактат «О значении и успехе знания», где отмечал: «Ежели кто-то считает философию и общие науки праздным занятием, то он забывает о том, что именно они служат ремеслам [т.е. прикладной науке и технике] и питают их».
В этом трактате Бэкон призывает короля Якова оказывать финансовую помощь университетской науке, объясняя, что 1) только государство способно ее финансировать, 2) именно из фундаментальной науки вырастают новые технологии, и 3) новые технологии обеспечивают экономический рост. Таким образом, именно ему принадлежит авторство «линейной» модели экономического роста: государственное финансирование → фундаментальная наука → прикладная наука → экономический рост.
Однако в 1776 году в «Богатстве народов» Адам Смит опроверг эту модель. Смит - ученый из Глазго - на собственном опыте убедился, что именно академическая наука «вытекает» из прикладной или «промышленной» науки, а не наоборот: «Улучшения, внесенные в современную эпоху в ряд областей философии [науки], большей частью родились не в университетах [а в промышленности]». Более того, он считал, что почти все новые промышленные технологии были разработаны специалистами самой промышленности, а не учеными: «Большая часть машин, что используются на мануфактурах... изобретена простыми рабочими»[1].
Смит не верил в линейную модель: по его мнению, развитие промышленности постоянно увеличивает специализацию, а потому специалисты сами будут совершенствовать технологии. Поэтому главным результатом процесса специализации, движимого рыночными механизмами, он считал «промышленную» (прикладную) науку. Кроме того, на собственном горьком опыте столкнувшись с коррупцией в тогдашних Кембридже и Оксфорде, он был убежден, что государству не следует оказывать университетам финансовую помощь: «улучшения» в «философии» возможны только в том случае, если ученые будут получать за них сдельную оплату.
Таким образом, разработанная Смитом модель экономического роста отличалась от бэконовской:
Наука ← новые технологии → богатство
↑
Старые технологии
С момента выхода книги Смита прошло 225 лет, а с момента публикации трактата Бэкона - почти 400. Появилось ли за это время достаточно данных, чтобы судить о том, какая из двух моделей реалистичнее? Или, если сформулировать по-другому, следует ли государству финансировать науку?
Пример США
Как видно из рисунка 1, с 1820 года ВВП на душу населения в США неуклонно увеличивался в среднем на 2,5% в год. Однако до 1940 года в Америке господствовал принцип laissez faire - и в науке тоже. До 1914 года федеральные сборы, в основном в виде тарифов, составляли лишь несколько процентов национального дохода. Поэтому, когда в 1835 году некий англичанин по фамилии Смитсон завещал огромную по тем временам сумму в 500 000 долларов американскому государству для создания знаменитого ныне института, носящего его имя, Конгресс поначалу этот дар отверг.
Рисунок 1.
Примечание: данные о расходах федерального правительства на науку (за исключением 1940 года) взяты из работы Mowery D.C., Rosenberg N. Technology and the Pursuit of Economic Growth. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. Цифры за 1940 год заимствованы из издания: Federal Funds for Research, Development and other Scientific Activities. Washington, DC: National Science Foundation, 1972. Данные по ВВП на душу населения взяты из книги: Maddison A. Phases of Capitalist Development. Oxford: Oxford University Press, 1982.
Смитсон был незаконным сыном герцога Нортумберлендского. Получив большое наследство от матери, он финансировал из этих средств свои научные исследования, в которых достиг больших успехов - в частности, был избран членом Королевского научного общества. Ни разу не побывав в США, Смитсон представлял себе эту страну как царство социального равенства; оскорбленный тем, что ему как бастарду был заказан доступ в английское высшее общество, и не имея детей, он завещал свое состояние правительству молодой заокеанской республики.
Оно, правда, отнюдь не обрадовалось этому подарку. Американское правительство считало, что наука не входит в сферу ответственности государства. Узнав о завещании, один конгрессмен назвал Смитсона «ничтожным тунеядцем, пытающимся из тщеславия обессмертить свое имя», а сенатор от штата Южная Каролина Джон Си Колхаун заявил, что «принимать подношения - ниже достоинства Соединенных Штатов». Лишь в 1846 году Конгресс согласился взять деньги - да и то в основном для того, чтобы не допустить их дальнейшего расхищения коррумпированными политиками из Арканзаса, где они были «инвестированы», потому что никто не нашел этому дару лучшего применения.
Только военная необходимость побудила федеральные власти США заняться финансированием науки. В 1863 году, в разгар Гражданской войны, Вашингтон создал Национальную академию наук США, чтобы ученые помогли в разработке броненосцев для борьбы с южанами. Годом раньше Конгресс принял Закон Меррила, ставший первым прямым актом поддержки высшей школы и научных исследований со стороны государства; при этом целью было улучшение продовольственного снабжения армии.
Однако после Гражданской войны правительство США вновь прекратило финансирование науки и, за исключением двух небольших промежутков - 1916-1919 годов и на второго этапа «нового курса» - в этой сфере до вступления Америки во Вторую мировую войну господствовал принцип laissez faire.
Тем не менее уже к 1890 году Соединенные Штаты стали самой богатой страной мира и родиной таких великих ученых, как Эдисон, Вестингауз и братья Райт. К 1940 году американский частный сектор вкладывал в научные исследования до 250 миллионов долларов в год (из них 50 миллионов шло на «чистую» науку), в то время как федеральные и региональные власти ассигновали на эти цели 81 миллион в год - в основном речь шла об оборонных (26 миллионов) и сельскохозяйственных (36 миллионов) исследованиях[2]. Как мы видим, laissez faire действительно правил бал.
Но начиная с 1941 года американское государство - чтобы одолеть воинственных немцев и японцев, а затем русских - начало закачивать деньги в военные и гражданские НИОКР, а также в академическую науку. (Ассигнования на НИОКР, включающие как технические, так и фундаментальные исследования, как правило в десять раз превышают расходы на «чистую» науку.) Все эти финансируемые из федерального бюджета расходы после 1941 года неимоверно возросли. На рисунке 1 мы видим, что за 15 лет они увеличились в 100 с лишним раз, достигнув к 1955 году 3 миллиардов долларов в год. Однако из того же рисунка явствует, что это увеличение, а затем стабилизация государственных расходов на науку не отразились на долгосрочных темпах роста ВВП на душу населения в США.
Примеры Великобритании, Германии и Франции
Сегодня мы часто забываем, что Британия стала родиной Промышленной революции и в XVIII-XIX столетиях была самой богатой страной мира, хотя государство в то время не финансировало науку. Экономика основывалась на laissez faire, а в мирное время в стране иногда даже не взимался подоходный налог. Однако в рамках этого режима процветала не только промышленность, но и наука - порождая таких гигантов, как Фарадей и Дарвин. Редкие случаи участия государства в научной деятельности обычно заканчивались провалом. Так, в начале XIX века, когда средняя зарплата в Англии составляла 2 фунта в неделю, Чарльз Бэббидж получил от министерства финансов 17 000 фунтов на постройку изобретенной им «разностной машины». Но создать работоспособный агрегат ему так и не удалось.
Британское правительство, как и американское, начало финансировать науку лишь по военным соображениям: об этом свидетельствуют и даты учреждения предшественников нынешних основных государственных ведомств, через которые осуществляется эта помощь: Совета по медицинским исследованиям (1913), Совета по научно-техническим исследованиям и Совета по биологическим и биотехническим исследованиям (1916), Совета по финансированию высшего образования - ранее он назывался Комитетом по предоставлению грантов университетам (1919). Кроме того, как и в США, в Британии появление этих органов никак не отразилось на долгосрочной динамике развития экономики и технологий.
Правительства континентальной Европы, встревоженные ростом промышленной мощи Британии, с начала XIX века пытались повторить ее технический «рывок». Однако эти «дирижистские» правительства не желали заимствовать у англичан принцип laissez faire: им больше по вкусу пришлась «линейная» модель Бэкона. В результате, например, в 1809-1810 годах министр просвещения Пруссии Вильгельм фон Гумбольдт основал в Берлине исследовательский Университет Фридриха-Вильгельма. А еще раньше, в 1795 году, французские власти создали парижскую Политехническую школу, сочетавшую среднее и третичное образование с научной деятельностью.
Существует расхожее мнение, что государственная поддержка науки обеспечила процветание Франции и Германии. Эта версия, в частности, тиражируется в «эталонном» учебнике Фримена и Соэта «Экономические аспекты промышленных инноваций»[3]; однако от этого она не перестает быть просто мифом. В 1800-1940 годах, когда в Германии и Франции государство щедро финансировало науку, а в США и Великобритании - весьма скудно, ВВП на душу населения в первых двух странах составлял не более 70% от американского и британского показателей, а темпы их экономического роста не слишком впечатляли. Лишь в 1960-х годах им удалось «перегнать» в этом плане Британию (от США они по-прежнему отстают), но прискорбная экономическая динамика в послевоенной Англии уж точно не связана с пренебрежением государства к науке и технике.
Напротив, как показывает Дэвид Эджертон в своей книге «Наука, техника и промышленный „упадок" Британии»[4], в послевоенной Англии государственные расходы на науку намного превышали аналогичные ассигнования во Франции и Германии. И неслучайно именно в Британии был создан первый в мире серийный компьютер, первый в мире серийный реактивный авиалайнер, первый в мире сверхзвуковой пассажирский самолет (совместно с Францией) и построена первая в мире коммерческая АЭС, а затем, когда ее экономика не выдержала бремени этих и других нерентабельных проектов, она чуть было не стала первым в мире постиндустриальным государством.
История мировой экономики с 1800 года неопровержимо свидетельствует: независимо от помощи государства науке, темпы роста в стране предопределял - и предопределяет - существующий там уровень экономической свободы[5]. Поэтому до недавних пор так хорошо обстояли дела с благосостоянием в Швейцарии и Японии. В этих двух странах государство слабо поддерживало науку, а потому частный сектор почти целиком финансировал не только НИОКР, но и (особенно в Японии) академическую науку[6]. Бытующий на Западе миф о «чудодейственной» роли японского министерства международной торговли и промышленности в качестве источника щедрых ассигнований и мудрого руководителя благодарными и послушными промышленниками является именно мифом от начала до конца[7]. В то же время налоги в Швейцарии и Японии были такими же низкими, как в США. Есть и еще один интересный факт: недавние экономические недуги в Японии совпали по времени с наращиванием государственной поддержки науки. В 1980-е, надеясь избежать «революции в сфере предложения», столь необходимой японской экономике, правительство этой страны решило, что инвестиции в науку - это панацея. Однако этот замысел провалился.
Почему «линейная» модель несостоятельна
«Линейная» модель несостоятельна, поскольку неверно представляет этапы развития науки. То есть, к примеру, большинство новых промышленных технологий являются не изобретением «чистой» науки, а развитием уже существующих промышленных технологий. В частности, Мэнсфилд, обследовав 75 крупных технологических компаний США, выяснил, что 90% их коммерчески ценных инноваций были разработаны в самих этих фирмах на основе прежде существовавших технологий[8]. Аналогичное исследование, проведенное по заказу американского государственного Национального научного фонда, дало такие же результаты[9]. Более того, 10% инноваций, родившихся в недрах «чистой науки», дают крайне незначительный экономический эффект: на их долю приходится всего 3% прибыли[10].
Наконец, утверждения о том, что частный сектор не инвестирует в «чистую» науку, не соответствуют действительности. В целом 10% всех исследований в промышленности подпадают под категорию фундаментальной или абстрактной науки. Хикс и Кац продемонстрировали: в промышленном секторе Великобритании наука развивается настолько динамично, что некоторые компании, например, ICI, SmithKline Beecham, Wellcome и AEA Technology, с 1981 по 1994 год опубликовали по две с лишним тысячи научных работ: это больше, чем издают среднего размера университеты[11]. Два тщательных исследования о деятельности 16 и 911 крупных американских компаний показали: во-первых, почти все эти фирмы в разных объемах вкладывают капиталы в «чистую» науку, и, во-вторых, чем больше таких исследований ведет кампания, тем быстрее растут ее прибыли[12]. Таким образом, вопреки распространенным мифам, рынок «вознаграждает» корпорации за инвестиции в «чистую» науку.
Причины такой ситуации объясняют Коэн и Левинталь:[13] они продемонстрировали, что компании занимаются фундаментальной наукой не столько для того, чтобы делать новые открытия, сколько для того, чтобы узнать об открытиях других. Ведь даже самая крупная фирма в состоянии осуществить лишь небольшую долю общего объема исследований, проводящихся по всему миру по темам, касающимся ее специализации. А поскольку лишь профессиональные ученые способны понять научно-техническую литературу, корпорации, чтобы быть в курсе соответствующих исследований, ведущихся по всему миру, нанимают их на работу.
Более того, лучшие ученые - а только таких и нанимают бизнесмены - согласятся работать в частном секторе лишь в том случае, если им предоставят материальные ресурсы и лабораторное оборудование, позволяющие оставаться на переднем крае мировой науки, а также возможность беспрепятственно публиковать результаты своих изысканий. В результате, к примеру, двое из семи «производителей» научных трудов в сфере биологии с наивысшим индексом цитирования - не университеты или государственные научно-исследовательские институты, а частные биотехнологические компании - Genentech и Chiron[14]. Обе эти фирмы также весьма успешны в коммерческом плане; их основатели позаботились об этом, намеренно обеспечив работающим на них исследователям максимальную научную свободу, чтобы привлечь специалистов самого высокого уровня[15].
Значение доступа к информации о достижениях других раскрывают Одагири и Мураками:[16] по их данным, каждая из 10 крупнейших японских фармацевтических компаний получила вдвое больше прибылей от исследований, основанных на научных материалах, патентах и продуктах других девяти фирм, чем от собственных научных разработок. Однако ни одна фирма не получила бы доступ к результатам, полученным другими, если бы не развивала свободную «чистую» науку в собственных стенах. Таким образом, рынок «вознаграждает» предпринимателей за инвестиции в состоявшихся ученых - ведь они занимаются сбором важной для работодателей информации.
Далее, Розенберг в результате исчерпывающего анализа исторических фактов доказал, что Адам Смит был прав, а Бэкон ошибался: один из векторов «линейной» модели должен иметь противоположную направленность - достижения «чистой» науки на деле зачастую основываются на промышленных НИОКР[17]. Проиллюстрируем этот тезис примером из относительно недавнего прошлого. Радиоастрономия - наверно, трудно отыскать более «чистую» научную дисциплину» - возникла в 1930-х годах, когда Карл Янский, инженер, работавший в лабораториях коммерческой фирмы Bell над системами дальней радиотелефонной связи, обнаружил, что один из источников электромагнитных «шумов» находится в космосе. Из этого открытия, сделанного в ходе прикладных исследований, родилась целая фундаментальная научная дисциплина. Позднее Вильсон и Пензиас, также работавшие в лабораториях Bell, получили Нобелевскую премию за открытие космического микроволнового фонового излучения, возникшего в результате «большого взрыва».
Более того, вся концепция «линейной» модели, предусматривающая разделение науки на «чистую» и прикладную, сегодня представляется искусственной. Нарин и Оливастро доказали, что средний промежуток между публикацией статьи в научном журнале и претворением ее тезисов в патент составляет всего четыре года[18]. По их словам, сегодня различие между, например, биотехнологиями и фундаментальной наукой практически стерлось. Это, естественно, говорит о том, что частные компании теперь кровно заинтересованы в финансировании «чистой» науки.
Если рынок вознаграждает за научные исследования таким же образом, как и за производство любого товара частным предпринимателем, в соответствии с общепринятой экономической теорией можно предположить, что поддержка науки государством будет лишь вытеснять частное финансирование: зачем предпринимателям оплачивать исследования, если это все равно сделает государство? И, как показывают эмпирические данные, такое вытеснение действительно происходит. На уровне отдельных фирм государственные гранты вытесняют частную поддержку в объеме один к одному[19].
На уровне целых стран картина выглядит еще хуже. Как видно на рисунке 2, существует сильная корреляция между ВВП на душу населения и числом ученых в стране, а значит, количеством и качеством публикуемых ими научных работ.
Рисунок 2.
Примечание: данные об индексах цитирования, отражающих качество научной деятельности, взяты из работы: Braun T., Glanzed W., Schubert W. One More Version of the Facts and Figures on Publication Output and Relative Citation Output of 107 Countries 1978-1980 // Scientometrics. Vol. 11 (1987). P. 9-15; а о ВВП на душу населения - из издания: OECD Economic Surveys, UK. Paris: OECD, 1981. Графики, где сравниваются количественные показатели науки и ВВП на душу населения, очень похожи (Kealey 1996).
Аббревиатуры: A = Австрия, Al = Австралия, B = Бельгия, C = Канада, CH = Швейцария, D = Дания, E = Испания, Fi = Финляндия, F = Франция, G = Германия, Gc = Греция, H = Голландия, I = Италия, Ir = Ирландия, J = Япония, N = Норвегия, P = Португалия, S = Швеция, T = Турция.
Это подтверждает предположение Адама Смита, что по мере экономического роста происходит специализация человеческой деятельности, поскольку более развитая экономика требует большего количества научных и технических специалистов. Однако разные страны ОЭСР проводят различную политику в плане финансирования гражданских НИОКР. В некоторых государствах, например, Швейцарии и Японии, действовал принцип laissez faire, и господдержка составляла всего 10-20% совокупного финансирования; в других - в частности Австралии и Новой Зеландии - она достигает 80%.
Рисунок 3 показывает, что между ВВП на душу населения и инвестициями в гражданские НИОКР также существует мощная корреляция, но государственное финансирование оказывает на нее негативное воздействие. В странах, расположенных выше черты линейной регрессии, гражданские НИОКР в основном финансируются из частных источников, а в тех, что расположены ниже - преимущественно государством. Каждый фунт или доллар, израсходованный на эти цели государством, вытесняет больше фунта или доллара частных инвестиций.
Рисунок 3.
Примечание: данные по совокупным внутренним расходам на гражданские НИОКР (% от ВВП) заимствованы из издания: OECD Science and Technology Indicators. № 3. Paris: OECD, 1989. Цифры ВВП на душу населения взяты из издания: OECD Economic Surveys, UK. Paris: OECD, 1987. Чтобы определить воздействие различных соотношений частного/государственного финансирования гражданских НИОКР в стране, мы проделали множественный линейный регрессионный анализ с ускоренным отбором. Задача состояла в том, чтобы спрогнозировать долю ВВП, израсходованную на гражданские НИОКР, ВВП на душу населения и соотношение между государственными и частными расходами на гражданские НИОКР в 1985 году. Два нескорректированных коэффициента корреляции Пирсона между долей ВВП, израсходованной на гражданские НИОКР, и соотношением государственного/частного финансирования гражданских НИОКР, составили r = 0,69, t-значение 2,469 (p = 0,024) и r = 0,80, t-значение 4,103 (p < 0,01) соответственно. 85% вариабельности в объеме ВВП, израсходованном на гражданские НИОКР, объясняются ВВП на душу населения и соотношением государственного/частного финансирования гражданских НИОКР. Это говорит о вытеснении частного финансирования в агрегированных расходах на гражданские НИОКР: каждый доллар государственных ассигнований вытесняет больше одного доллара частных инвестиций.
Аббревиатуры: A = Австрия, Al = Австралия, B = Бельгия, C = Канада, CH = Швейцария, D = Дания, E = Испания, Fi = Финляндия, F = Франция, G = Германия, Gc = Греция, H = Голландия, I = Италия, Ir = Ирландия, J = Япония, N = Норвегия, P = Португалия, S = Швеция, T = Турция.
Заключение
Эмпирические данные однозначны. «Линейная» модель страдает фатальными изъянами, а модель Адама Смита точна: научно-технический прогресс основывается на рыночной специализации. Единственные реальные обоснования государственного финансирования науки приводит профессор Дэвид Эджертон из Империал-колледжа: государственная поддержка способствует демократической «подотчетности» в науке и обеспечивает противовес гегемонии частных фирм в исследовательской деятельности.
Но даже эти аргументы нельзя назвать сильными, ведь исторические факты свидетельствуют, что в условиях laissez faire великие филантропы вроде Карнеги, Рокфеллера и Уэллкома, а сегодня - Паккард и Гейтс, создают мощные научные фонды. Однако при наличии развитой сети государственных научных ведомств стимулы к учреждению таких фондов слабеют, а ведь подобные структуры создают куда более эффективный противовес гегемонии промышленных исследований, чем регулируемый политическим путем монолитный (и зачастую имеющий «любимчиков» в бизнес-сообществе) государственный орган. Более того, ни один из институтов общества не обладает такой тенденцией к секретности и неподотчетности, как государство.
История современных исследовательских университетов, финансируемых государством, печальна. В Средние века университеты возникли как центры подготовки юристов, богословов, врачей и госслужащих и распоряжались их деятельностью монархи. Однако в ходе «ренессанса» университетов в англоязычных странах в XIX столетии, они начали вырабатывать философию «отвлеченной науки». Если бы этот процесс получил развитие, университеты могли бы стать центрами «сократовского скептицизма» (в качестве примера см. «Идею университета» Ньюмена, опубликованную 1852 году). Эти учреждения могли бы превратиться в оплоты свободы и демократии, но на деле, получая большие государственные гранты, они стали синонимами этатистской, корпоративистской и коллективистской мысли.
Неслучайно история немецких университетов - ставших первыми образцами концепции «исследовательского университета» - выглядит столь неприглядно. Как продемонстрировали Марк Уокер и другие исследователи, германское академическое сообщество настолько отождествляло себя с государством, что единодушно поддержало мировые войны, развязанные кайзером и Гитлером, но от проблем Веймарской республики держалось в стороне[20]. Более того, профессиональным сообществом с самой высокой долей членов нацистской партии (более 50%) были ученые-биологи. Один из авторов данной статьи (Кили), разоблачив ошибочность утверждений об «упадке» нашей страны во времена Тэтчер, был удивлен той лживостью и враждебностью, с которой встретило его выводы британское университетское сообщество[21].
Модель исследовательского университета, отделяющая фундаментальные исследования от рынка, не только политизирует науку, но и бессмысленна в коммерческом плане. В XIX веке во Франции и Германии не было рыночной экономики, поэтому создание там государственных университетов поначалу, возможно и было оправдано - ведь они приобщали людей к культуре, - но сохранение этих учреждений с их этикой «отвлеченной» науки, вероятно, в конечном итоге способствовало формированию на континенте «антикоммерческой» культуры. Примечательно, что первая в мире венчурная инвестиционная компания была создана именно в США в 1946 году - цель этой фирмы под названием American Research and Development как раз и состояла в продвижении на рынок создаваемых в университетах технологий[22]. Итак, мы видим, что уже через пять лет после того, как американское государство исказило действие рыночного механизма, направив научные исследования не в то русло, возникли институты, призванные скорректировать ситуацию. Однако в континентальной Европе XIX-XX столетий, да и в Британии после 1919 года подобной коммерческой корректирующей активности не наблюдалось.
Американское государство зачастую крайне непоследовательно относится к ученым и их творениям. Возьмем судьбу аэроплана «Флайер-1», построенного братьями Райт. Много десятилетий он был выставлен в Британском музее, поскольку никто в США просто не верил, что эти двое братьев - никому не известных торговцев велосипедами из Дейтона (штат Огайо) первыми в мире подняли в воздух летательный аппарат с двигателем. В рамках одной из редких до 1940-х годов «вылазок» в сферу финансирования науки федеральное правительство США выдало щедрый грант команде исследователей из Смитсоновского института на постройку летательного аппарата тяжелее воздуха (он получил название «Аэродром» (Aerodrome), и казалось просто немыслимым, что профессоров из академической науки в этом деле опередили двое дилетантов-предпринимателей.
Конечно, если бы смитсоновские профессора выиграли в гонке, весь мир сейчас был бы убежден, что появлением авиации он обязан государственному покровительству науке, - подобно тому, как именно ему сегодня приписывают заслугу создания интернета, хотя он несомненно появился бы и в рамках системы laissez faire. Успех Крейга Вентера (Wenter) с его проектом «Геном человека» показывает, что обычные рыночные стимулы всегда способствуют научным достижениям - если, конечно, не вытесняются государственными грантами.
Братья Райт до конца жизни сталкивались с враждебностью со стороны американских властей - не только потому, что они «посрамили» фаворитов государства, но и потому, что запатентовали свое изобретение, вынуждая тем самым конкурентов, в том числе и потенциальных поставщиков новых, более совершенных аэропланов для нарождающихся ВВС США, приобретать у братьев лицензии или прекращать свои разработки. Поскольку заинтересованность правительства США в развитии отечественной авиации следует признать вполне обоснованной, на данном примере мы видим, как государственное вмешательство в деятельность рынка в форме патентной системы отрицательно сказывается на оптимальном процессе развития новых технологий.
Подводя итог, заметим: государственное финансирование науки необоснованно с экономической точки зрения. К счастью, поскольку речь идет о сравнительно небольших суммах, побочный ущерб от этого не слишком велик. Однако в культурном плане нанесенный вред весьма значителен. Поскольку государство финансирует науку, а наука - дело важное, эта поддержка способствует легитимации государства. Но, как свидетельствует история XX века, именно от государства исходит наибольшая угроза богатству, здоровью и счастью людей.
Примечания
[1] Adam Smith (1776) The Wealth of Nations.
[2] T. Kealey (1996) The Economic Laws of Scientific Research, London: Macmillan.
[3] C. Freeman and L. Soete (1997) The Economics of Industrial Innovation, London: Pinter Publishers.
[4] D. Edgerton (1996) Science, Technology, and the British Industrial "Decline" 1870-1970, Cambridge: Cambridge University Press.
[5] J. Gwartney and R. Lawson (2000) Economic Freedom of the World, Vancouver: Fraser Institute.
[7] S. Callon (1995) MITI and the Breakdown of Japanese High-tech Industrial Policy 1975-1993, Stanford CA: Stanford University Press.
[8] E. Mansfield (1991) "Academic Research and Industrial Innovation," Research Policy 20, 1-12.
[9] National Science Foundation (1976) Indicators of International Trends in Technological Innovation, Washington, DC: National Science Foundation.
[10] Mansfield (1991) op. cit.
[11] Freeman and Soete (1997) op. cit.; D. Hicks and S. Katz (1997) The Changing Shape of British Industrial Research, Sussex: Sussex University Press.
[12] E. Mansfield (1980) "Basic Research and Productivity Increase in Manufacturing," American Economic Review 70, 863-873; Z. Griliches (1986) "Productivity, R&D and Basic Research at the Firm Level in the 1970s," American Economic Review, 76, 141-154.
[13] W.M. Cohen and D.A. Levinthal (1989) "Innovation and Learning: The Two Faces of R&D," Economic Journal, 99, 569-596.
[14] Institute of Scientific Information (1994), цит. по Current Contents 37, 4 (11 July).
[15] D.V. Goeddel and A.D. Levinson (2000) "Robert A. Swanson," Nature, 403, 264.
[16] H. Odagiri and N. Murakami (1992) "Private and Quasi-Social Rates of Return on Pharmaceutical R&D in Japan," Research Policy 21, 335-345.
[17] N. Rosenberg (1982) Inside the Black Box, Cambridge: Cambridge University Press.
[18] F. Narin and D. Olivastro (1992) "Status Report: Linkage Between Technology and Science," Research Policy 21, 237-249.
[19] S.J. Wallsten (2000) "The Effects of Government-Industry Programs on Private R&D," RAND Journal of Economics 31, No. 1 (Spring) (интернет-ссылка: http://www.stanford.edu/-wallsten/).
[20] M. Walker (1995) Nazi Science: Myth, Truth and the German Atomic Bomb, London: Perseus Books.
[22] P.A. Gompers and J. Lerner (1999) The Venture Capital Cycle, Cambridge, MA: MIT Press.
8 июня 2010 Впервые: Should Governments Fund Science? // IEA Economic Affairs, September 2000
http://www.inliberty.ru/library/study/2339/
