Полный провал социализма в Советском Союзе, казалось бы, на практике доказал превосходство капиталистической экономики над централизованным планированием, однако идеи коммунизма оставили после себя ностальгический образ высокоморальной социально-экономической системы, позволяющей всем без исключения трудиться во имя «общего блага». Капитализм, напротив, по-прежнему имеет в общественном сознании репутацию несправедливого и аморального уклада, существование которого может оправдать лишь быстрый экономический рост. Тем не менее, по мнению Джеральда Гауса, «общее благо», если понимать под ним сумму индивидуальных стремлений, достижимо только при капитализме: это единственная система, в основании которой лежат свобода личности, добровольный обмен и терпимость.

1. Капитализм, бизнес и этика

Полный провал социализма в Советском Союзе, казалось бы, на практике доказал превосходство капиталистической экономики над централизованным планированием, однако идеи коммунизма оставили после себя ностальгический образ высокоморальной социально-экономической системы, позволяющей всем без исключения трудиться во имя «общего блага». Капитализм, напротив, по-прежнему имеет в общественном сознании репутацию несправедливого и аморального уклада, существование которого может оправдать лишь быстрый экономический рост. Тем не менее, по мнению Джеральда Гауса, «общее благо», если понимать под ним сумму индивидуальных стремлений, достижимо только при капитализме: это единственная система, в основании которой лежат свобода личности, добровольный обмен и терпимость.

1. Капитализм, бизнес и этика

Обратим внимание на нагляднейший контраст между врачебной и деловой этикой. Казалось бы, обе эти формы прикладной этики связаны с профессиями, играющими ключевую роль в обеспечении благосостояния людей. Обе касаются профессиональных обязанностей, а также соотношения между целями, неотъемлемо присущими соответствующей профессии, и этическим долгом перед другими людьми и обществом в целом. В то же время поражает и фундаментальное различие между ними: если «фоном» для медицинской этики является практически всеобщая убежденность в том, что работа врача достойна восхищения и благородна с нравственной точки зрения, то деятельность бизнесмена реализуется в рамках частных фирм и капиталистической рыночной экономики, чья моральная и хозяйственная оправданность вот уже полтора столетия вызывает постоянные споры. Конечно, даже при социализме может существовать «этика социалистических хозяйственников», в чем-то совпадающая с современной деловой этикой. Тем не менее, многие из вопросов, характерных для деловой этики - например, какие обязательства несет корпорация перед своими акционерами - возникают только в условиях рыночной экономики, основанной на частной собственности.

В результате возникает серьезнейшая проблема в плане деловой этики: можно ли создать этический кодекс для какого-либо рода занятий (например бизнеса), игнорируя тот факт, что контекст этой деятельности (в данном случае, капитализм) неоднозначен с моральной точки зрения? Можно ли представить себе, скажем, разработку медицинской этики, когда в обществе идут споры о том, как воспринимать медицину - позитивно, или негативно? А вот еще один угол зрения на проблему: если вы преподаете деловую этику, означает ли это, что вы должны признавать и «этичность» бизнеса? И означает ли это, что вы обязаны быть сторонником капитализма?[1] Подозреваю, что перед многими преподавателями деловой этики в данном случае возникает серьезная дилемма. Большинство из них по образованию философы, а многие представители научной философии считают - или по крайней мере подозревают, - что капитализм в основе своей несправедлив, или что морально оправданной эту систему можно будет считать только после ее глубокого реформирования. Великий экономист Джон Мейнард Кейнс сформулировал постулат, под которым, наверно, готовы подписаться многие преподаватели деловой этики:

Со свой стороны я полагаю, что капитализм, при разумном управлении, может представлять собой более эффективное средство для решения экономических задач, чем любая из имеющихся альтернативных систем, но сама его сущность по многим параметрам вызывает серьезнейшие возражения. Наша проблема состоит в том, чтобы выработать такую организацию общества, которая обеспечивала бы максимальную эффективность, не оскорбляя при этом нашего понимания «удовлетворительного» образа жизни[2].

Более того, многие преподаватели деловой этики и люди, ее изучающие, возможно, в куда меньшей степени, чем Кейнс, считают капитализм в принципе приемлемым: в конце концов, Кейнс хотел реформировать систему, а не радикальным образом изменить ее. Если практика деловой этики неразрывно связана с капиталистической экономикой, преподавателям этой дисциплины и студентам, ее изучающим, нужно иметь представление о том, что представляет собой капитализм «в чистом виде». После этого можно будет обдумать возможные аргументы для его «оправдания». Когда мы выясним все это, у нас появится основа для ответа на вопрос о том, может ли существовать по-настоящему этичная деловая практика. Если, установив, что такое капитализм в чистом виде, и какие аргументы можно привести в его защиту, преподаватель деловой этики или студент придет к выводу, что эти аргументы недостаточны, перед ним встанет задача, сформулированная Кейнсом: определить, возможно ли реформирование этой системы, и какое именно, чтобы сохранить преимущества капиталистического способа ведения бизнеса, и одновременно придать ему совместимость со своим пониманием «удовлетворительного образа жизни». Возможно, проанализировав характер современных вариантов капитализма, он сочтет, что они достаточно далеко ушли от его «чистой» формы, и потому соответствуют его пониманию удовлетворительного образа жизни: тогда возникает вероятность, что капитализм вызывает нарекания именно потому, что он слишком не похож на собственный первоначальный вариант.

Моя задача в рамках данной главы - обрисовать элементы, из которых, по моему мнению, состоит «чистый» капитализм, и изложить некоторые аргументы, выдвигаемые сторонниками капитализма в качестве оправдания этих элементов. Достаточно расплывчатая идея «капитализма» более доступна пониманию, если мы разобьем ее на отдельные составные части. При этом каждый из элементов может быть оправдан различными способами. Как увидит читатель, мое личное мнение таково: стоит внимательно присмотреться к элементам, из которых состоит капиталистическая система, и мы увидим, что Кейнс и многие другие сильно недооценивают ее потенциал в качестве идеального механизма организации экономических - а во многом и социальных - отношений. Однако моя цель состоит не в том, чтобы «защитить» капитализм в качестве идеала, а в том, чтобы рассмотреть его составные части. Это не только позволит нам лучше понять контекст, в котором осуществляются деловые операции, но и позволит читателю выяснить, какие именно аспекты капитализма - если таковые найдутся - меньше всего совместимы с его пониманием «удовлетворительного образа жизни». Таким образом, данная глава посвящена не столько деловой этике как таковой, сколько основе деловой практики, а значит, и этики - идее капиталистического устройства экономики.

2. Частная собственность

Максимально широкие из возможных права владения: капиталистическая собственность

Центральной темой классических дискуссий об «оправданности» капитализма, особенно в свете его противопоставления коммунизму, было право частной собственности. Джон Стюарт Милль (сторонник капитализма в «модифицированном» виде) и Карл Маркс (самый известный критик этого строя), считали: капитализм в основе своей - это система, основанная на правах частной собственности, а потому полагали, что демонтаж прав частной собственности равносилен демонтажу капитализма. Маркс писал: «Коммунизм есть положительное выражение упразднения частной собственности»[3]. Впрочем, сторонников полной отмены частной собственности было немного. В идеальной республике Платона правящий класс действительно должен был жить при коммунизме - включая общих жен, - но эту идею можно считать крайностью[4]. Даже в СССР признавалась частная (личная) собственность в виде потребительских товаров - одежды, домашней утвари, книг. В этом случае капитализм, вероятно, предусматривает частную собственность на товары, не относящиеся к потребительским - можно предположить, что его характеризует частная собственность на средства производства (т.е. товары, необходимые для производства других товаров). Хотя определенная доля истины в этом есть, средства производства, например, орудия труда и сельскохозяйственный инвентарь, находились в частной собственности на протяжении всей истории человечества, но это не позволяет утверждать, что от начала времен преобладающим способом производства был капитализм[5]. Так каковы же «взаимоотношения» между частной собственностью и капитализмом?

Идеальный капитализм - т.е. его «чистый» вариант - характеризуется максимально широкими реальными правами собственности в двух измерениях. Первое касается объема индивидуальных прав владения, или, как выражаются философы, «пучка» прав, составляющих собственность человека. Большинство ученых сегодня рассматривают собственность как набор прав, чье содержание может варьироваться. Так, чтобы Альф имел полный набор прав собственности на С, он должен обладать:[6]

• правом пользования С по своему усмотрению во всех случаях, если это не наносит ущерба другим людям или их собственности;
• правом не позволять другим пользоваться С;
• правом управления: Альф может давать другим людям, по своему выбору, разрешение пользоваться С, и определять, каким именно образом они могут ее использовать;
• правом на компенсацию: если кто-то причинит вред С или воспользуется ею без разрешения Альфа, он вправе потребовать от виновного компенсацию за снижение ценности С;
• правом на уничтожение, растрачивание впустую или модификацию: Альф может уничтожить С, растратить ее впустую или любым образом изменить;
• правом на получение дохода: Альф вправе получать финансовую выгоду за отказ от права пользования С и разрешение другому лицу пользоваться этим имуществом;
• иммунитетом от экспроприации: С (или любая ее часть) не может стать собственностью другого лица или государства без согласия Альфа, за исключением некоторых случаев, например, связанных с налогообложением;
• ответственностью по суду: специально на то уполномоченные лица могут отобрать С у Альфа в качестве уплаты долга;
• отсутствием временных ограничений: права Альфа на С носят бессрочный характер;
• правом на сдачу в аренду и продажу (право передачи): Альф вправе на время или навсегда передать свои права на С или часть этих прав другим лицам по своему выбору.

Говоря, что лицо, обладающее перечисленными правами на С, имеет на нее максимально широкие из возможных права собственности, мы имеем в виду, что он полностью контролирует С (требование максимальности контроля) с учетом того факта, что другие люди обладают столь же полным контролем над своей собственностью (требование возможности). Если мы снимем требование возможности, Альфа можно наделить еще более широкими правами на С, например, правом пользования собственностью в ущерб другим или иммунитетом от имущественной ответственности по суду. Однако это расширение его прав ограничило бы контроль других над своей собственностью. Если Альф может использовать свою собственность во вред другим, те, в свою очередь, будут ограничены в правах пользования собственным имуществом. Если же он освобождается от ответственности по суду, то способен избежать уплаты компенсации за ущерб, нанесенный чужому имуществу. Таким образом, вышеизложенный перечень прав представляет собой максимально возможный контроль Альфа над С, не нарушающий аналогичного контроля других над своей собственностью.

Максимально широкие реально возможные права собственности существуют лишь в идеальном, «чистом» варианте капитализма. В действительности же даже в рамках тех экономических систем, которые мы с полным основанием можем назвать капиталистическими, контроль Альфа над С может ограничиваться за счет урезания или даже отмены некоторых из перечисленных прав. В частности, система «зонирования» ограничивает его возможности по использованию своего имущества, правила, действующие в отношении исторически ценной застройки, могут не позволить Альфу уничтожать (сносить), растрачивать впустую (держать в запустении) или менять (перестраивать) свою недвижимость, законы о лицензировании урезают его возможности в плане передачи собственности, а нормы относительно максимальной процентной ставки сокращают доходы. Порой, однако, в реальной экономике эти права даже расширяются. Государство давно уже ограничивает право потребителей на компенсацию за ущерб, нанесенный деятельностью некоторых коммунальных служб: таким образом, эти предприятия несут меньшую ответственность, чем другие собственники[7]. Все это справедливо рассматривается как способы ограничения полных капиталистических прав собственности некоторых лиц. Очевидно, однако, что по мере накопления подобных ограничений может возникнуть вопрос: достаточно ли широки оставшиеся у владельцев права собственности, чтобы служить основой капитализма? Кроме того, некоторые из указанных прав имеют для капиталистической системы более важное значение, чем другие. В частности, права на использование, на запрет использования другими, на получение дохода, на изменения, на управление, на передачу, на компенсацию и на иммунитет от экспроприации представляют собой основу капиталистического строя. Экономическая система, в рамках которой они ограничиваются незначительно, продолжает оставаться капиталистической; если же ограничение любого из этих прав в отношении широкого спектра разновидностей имущества носит радикальный характер, то система в целом перестает соответствовать критериям капитализма. Так, о системе, в рамках которой права на доход и передачу собственности в принципе не признаются, можно сказать, что частная собственность там существует, но капиталистическая - нет.

В связи с правом на иммунитет от экспроприации возникают серьезнейшие вопросы об оправданности налогообложения. Конфискация собственности без согласия владельца урезает или ограничивает это право; если она приобретает значительные масштабы, можно сказать, что система далека от «идеального» капитализма[8]. Джон Локк в свое время указывал: если государство имеет право законным путем отнимать имущество граждан без их согласия, «это по сути лишает их всякой собственности вообще»[9]. С учетом этого в наиболее крайней форме концепция капитализма представляет собой «анархо-капитализм»: ее сторонники считают, что, поскольку любое налогообложение осуществляется не на основе взаимного согласия, государство как таковое по определению нелегитимно[10]. Локк придерживался более умеренной позиции. Хотя он считал, что государство не должно повышать налоги без согласия народа, при наличии легитимного законодательного собрания, действующего с согласия подданных, налоги, устанавливаемые подобным представительным органом, не являются экспроприацией, а значит, и не нарушают прав собственности[11].

Таким образом, знаменитый лозунг Американской революции - «никаких налогов без представительства» - отражает твердую приверженность капиталистическим правам собственности. Только при определенной организации государства взимаемые им налоги, представляющие собой конфискацию собственности граждан, могут считаться легитимными[12].

Максимально широкие из возможных права собственности: чем можно владеть

Таким образом, первое измерение максимально расширенных реально возможных прав собственности в идеальном варианте капиталистической системы - это объем пакета прав на С. Второе измерение связано с разнообразием объектов[13], на которые индивид имеет права собственности. В этом отношении «идеал» капитализма заключается в максимально возможном расширении спектра объектов, которые могут находиться в частном владении. Естественно, в этот круг в условиях идеального капитализма входят потребительские и производственные товары, и природные ресурсы тоже. В последнее время сторонники капитализма выдвигают аргументы о том, что многие из наших экологических проблем связаны с отсутствием частной собственности на подобные ресурсы. Многие из этих проблем касаются так называемых «ресурсов общего пользования», характеризующихся 1) сравнительно свободным («общим») доступом и 2) частным потреблением. К таким ресурсам относятся, в частности, чистый воздух и питьевая вода: они доступны всем, но потребляются каждым по отдельности. «Трагедия ресурсов общего пользования» возникает в тех ситуациях, когда индивиды (или группы индивидов) принимают рациональные с индивидуальной точки зрения решения относительно того, в каком объеме должен потребляться соответствующий ресурс (например, вода), которые в коллективном плане ведут к чрезмерной эксплуатации ресурса и его истощению[14] . Наиболее очевидный пример проблемы общего пользования - загрязнение окружающей среды: чрезмерное использование способности воздушной среды к рассеиванию примесей ведет к ослаблению этой способности. Когда товары остаются в общем пользовании, те, кто проявляет сдержанность в их потреблении в настоящий момент (например, вылавливают меньше рыбы), не только получают их меньшую долю сегодня, но и скорее всего ничего не получат в будущем: ведь другие, не проявляющие подобной склонности к самоограничению, просто истощат имеющийся объем этого ресурса. Таким образом, ни у кого нет стимула, чтобы ограничивать себя в настоящем, и ресурс обречен на чрезмерно интенсивную эксплуатацию. Большинство из самых серьезных наших проблем, вызванных истощением ресурсов - ослаблением способности атмосферы поглощать двуокись углерода, нехваткой свежего воздуха и воды, гибелью коралловых рифов, сокращением популяций рыбы и диких животных, - связаны с отсутствием прав частной собственности. Когда ресурс находится в частном владении, собственник может быть уверен: сдержанность в его использовании сегодня принесет ему выгоды завтра - он получит меньше сегодня, но в будущем устойчивость ресурса сохранится. Как убедительно демонстрирует Дэвид Шмидц, только вывод ресурсов из общего пользования позволяет свести к минимуму темпы их истощения. Он прямо отмечает: «общее владение товаром - гарантия его уничтожения»[15] . Когда речь идет о невозобновляемых ресурсах (например, нефти) капиталистическая собственность на них обеспечивает эффективный механизм ценообразования (см. ниже, раздел 3), что в свою очередь стимулирует поиск дополнительных запасов данного ресурса или разработку альтернативных технологий.

Таким образом, приверженцы капиталистического идеала стремятся максимально расширить спектр объектов, на которые распространяются права частной собственности. Это включает максимум прав на собственное тело и труд, с тем, чтобы индивид мог продавать другим любые услуги, не наносящие ущерба третьим сторонам (опять же, право собственности не распространяется на вредные способы ее использования). Хотя Маркс порой называл частную собственность характерной чертой именно капитализма, в других случаях он подчеркивал: его подлинной особенностью является «овеществление труда» - труд становится предметом купли-продажи, как любой другой товар[16] . Эта «товаризация» труда и услуг признается и сторонниками капитализма: они не только выступают за продажу человеком своей рабочей силы в традиционном понимании этого слова, но порой поддерживают - и даже решительно поддерживают - такие неоднозначные с моральной точки зрения явления, как продажа сексуальных услуг в форме проституции, торговля порнографией, создание стрип-клубов и др. «Товаризация» сексуальных услуг проявляется, в частности, в возникновении таких понятий, как «секс-индустрия» и «работники секс-индустрии». Многие сторонники капитализма готовы еще больше расширить сферу «товаризации», говоря о праве собственности человека на части своего тела - а значит, и праве на продажу внутренних органов, например, почки[17] , или, в наиболее радикальном варианте, любого компонента организма. Результатом подобной концепции капитализма стало понятие «общества дозволенности»: в условиях «конкурентного капитализма... бизнесмен будет зарабатывать деньги, удовлетворяя любые потребности людей - будь то поп-музыка, сахарная вата или стриптиз»[18] . В своем крайнем выражении эта концепция побуждает некоторых сторонников капитализма допускать, что индивид вправе передавать другому право собственности на себя самого, становясь рабом, или источником внутренних органов для экспериментов и трансплантации[19].

Аргументы в защиту капиталистических прав собственности

Пространство капиталистической собственности. Выше я описал вариант с максимально расширенными реально возможными правами собственности; как видно из рисунка, между этим вариантом (точка А) и коммунизмом (точка D) располагается целый ряд промежуточных режимов собственности.

Можно предположить, что, скажем, американский вариант капитализма находится ближе к точке С, чем к точке А (идеальному капитализму): спектр объектов, которые могут находиться в частной собственности, весьма широк (хотя и не максимален - достаточно вспомнить об отсутствии прав собственности на героин, некоторые сексуальные услуги, и внутренние органы), однако права владения во многом ограничиваются (системой лицензирования, экологическими и медицинскими нормами, стандартами техники безопасности и др.). С другой стороны Джон Стюарт Милль, судя по всему, был сторонником системы, приближенной к точке B: при полных правах владения объектами, находящимися в частной собственности, круг этих объектов серьезно ограничивается. В частности, по его мнению, основания для частного владения - человек имеет право на плоды своего труда - не распространяются на землю: «Земля не создана человеком. Это «наследство» изначально доставшееся всему человечеству»[20]. Таким образом, обоснование режима капиталистических прав собственности «не в чистом виде» - это обоснование системы прав собственности, приближенной к точке А. А обоснование идеального капитализма - это обоснование максимально расширенных реально возможных прав собственности, совпадающих с точкой А. Хотя не только полное, но даже частичное перечисление аргументов, выдвигаемых в пользу этих расширенных прав собственности, находится за пределами наших возможностей в рамках данной главы, стоит получить хотя бы некоторое представление о том, почему сторонники капитализма считают, что существование прав собственности, приближенных к точке А, оправдано. Остановимся кратко на двух важных вариантах аргументации, сформулированных политическими философами (на доводах экономистов я остановлюсь в разделе 3).

Самопринадлежность. Пожалуй, наиболее известный аргумент состоит в том, что 1) свободный человек должен иметь максимально расширенные из возможных права собственности на самого себя, и 2) что существует некий механизм, обеспечивающий трансформацию этих расширенных прав на самого себя в расширенные права на другие объекты. По мнению Локка, собственность человека - это не только его «имущество», но также его «жизнь», «свобода» и «личность»[21]. В этом смысле мы - владельцы самих себя, и наша собственность на материальные объекты является продолжением этого владения. Локк считал: когда человек «смешивает» свой труд (тоже его собственность) с никому не принадлежащими компонентами нашего мира, он вправе распространить собственность на самого себя на эти компоненты. Подобная точка зрения характерна не только для Локка. Как показывает Стивен Бакл в своем исследовании о теориях собственности, основанных на принципе естественного права, Гуго Гроций и Самуэль Пуфендорф, подобно Локку, настаивали на тесной связи между правами индивида и тем, что ему «принадлежит». Такое представление о том, что принадлежит индивиду, или его suum, предусматривает наличие «важнейшего имущества»: жизни, тела и свободы. С учетом этого, поясняет Бакл, suum представляет собой «то, что естественным образом принадлежит человеку, поскольку отобрать у него любой элемент из этого набора - значит совершить несправедливость»[22]. И теперь самое главное: сторонники концепции естественного права утверждают, что suum можно - более того, для выживания людей даже нужно - перенести на окружающий мир. Как отмечает Бакл применительно к взглядам Локка, «право собственности на самого себя, таким образом, обретает динамичный характер, поскольку, чтобы индивид мог выжить, оно должно расширяться - требует приобретения тех или иных вещей. Чтобы поддерживать suum, его необходимо расширять - за счет «смешивания» с вещами»[23]. Таким образом, за счет распространения suum индивида на внешний мир - согласно теории Локка, «смешения» его труда с компонентами этого мира - возникает внешняя частная собственность на товары. Внешнее владение представляет собой права собственности на материальные объекты, столь же широкие, как и права собственности индивида на самого себя: они становятся продолжением атрибутов личности.

Чтобы аргумент о собственности на самого себя оправдывал существование тех расширенных капиталистических прав владения, которые мы здесь анализируем, необходимо 1) продемонстрировать, что данный процесс расширения распространяется на соответственный (широкий) круг объектов, и 2) доказать, что эти новые права собственности представляют собой полномасштабный капиталистический «пакет». Обе эти задачи кажутся трудновыполнимыми. Как отмечает Бакл, в центре теорий собственности на самого себя, например, концепции Локка, находится идея о неотчуждаемости наших прав владения на свою личность: мы имеем эту собственность, но не вправе ее уничтожить или растратить впустую . Но если права собственности на самого себя не дотягивают до полномасштабного капиталистического «пакета», трудно представить, каким образом их расширение может создавать капиталистические права собственности в полном объеме: ведь получается, что расширенные права собственности обладают большей полнотой, чем то право, на котором они основаны. Более того, если целью расширения suum является поддержание нашего существования, подобный процесс не может оправдать наличия прав собственности, способных в конечном итоге принести нам вред, например, прав собственности на героин и алкоголь. Конечно, некоторые сторонники концепции собственности на самого себя настаивают, что в чистом виде она предоставляет нам полный набор капиталистических прав владения на свое тело и труд[25]. Косвенно из этого вытекает тезис о том, что другие обладают правом отчуждения вашего тела в качестве компенсации или за долги, - но эта точка зрения представляется радикальной.

Аргументация, связанная со свободой человеческой деятельности. Более адекватное обоснование максимально расширенных прав собственности связано с самим характером человеческой деятельности. Так, Лорен Ломаски утверждает, что индивиды, если воспринимать их как акторов, реализующих определенные проекты, обладают естественной и сильной заинтересованностью в приобретении вещей:

Люди... по самой своей природе хотят владеть вещами. Понятие «иметь» в концептуальном плане более примитивно, и его не следует путать с правом собственности. Речь идет о реальной способности использовать тот или иной объект для реализации своих планов, не предполагающей наличия некоей структурированной системы прав. Иметь I и обладать правом собственности на I - вещи в концептуальном и эмпирическом плане не тождественные... Однако нельзя сказать, что эти понятия не имеют отношения друг к другу. Именно из-за стремления индивида обладать вещами он заинтересован и в получении прав собственности[26].

Итак, в интерпретации Ломаски права собственности защищают владение людей вещами: «Права собственности демаркируют моральное пространство, в рамках которого то, чем человек владеет, пользуется иммунитетом от хищнического присвоения»[27]. Подобная моральная защита владения необходима для успешного осуществления проектов.

Важнейшая задача в рамках данной аргументации - перейти от общего (для человеческой деятельности в принципе необходима собственность) к конкретному: необходимости именно максимально расширенных прав собственности. В рамках данного подхода доказать, что наши права владения должны приближаться к полномасштабным правам собственности (первому измерению капиталистических прав собственности) проще, чем на основе аргументов, связанных с правом владеть собственной личностью: для практической деятельности необходимо, чтобы человек мог контролировать часть окружающего мира в качестве элементов своего проекта, а полные капиталистические права собственности позволяют осуществлять максимальный контроль. Но можно ли на основе практических аргументов продемонстрировать желательность максимальных прав собственности и по другому измерению, связанному с кругом объектов, которыми мы владеем? Здесь сомнений возникает больше. Главная задача, судя по всему, заключается в том, чтобы доказать: 1) беспрепятственная деятельность человека - важная, а может быть и наиважнейшая ценность, и 2) ограничение круга элементов окружающего мира, которыми индивид может владеть, и услуг, которые он может продавать, неизменно в той или иной степени ограничивает и его свободу деятельности, а значит, 3) необходимы крайне веские основания (в плане иных ценностей) для оправданного установления лимитов на то, чем индивид может владеть, и услуги, которые он продает. Поэтому, к примеру, сторонник аргументации с точки зрения человеческой деятельности не согласится с предположением Джона Ролза о том, что данной потребности вполне отвечает система, допускающая частную собственность на личное имущество, но запрещающая ее распространение на производственные товары[28]. Подобная социалистическая система не разрешает «капиталистических действий с участием взрослых граждан по взаимному согласию»[29] - что, похоже, существенно ограничивает круг проектов, которые индивид может беспрепятственно осуществлять.

3. Капитализм и рынок

Рынок и эффективная собственность:
полномасштабные капиталистические права собственности

Чтобы полностью понять причины, по которым капитализм предусматривает максимально расширенные права собственности, необходимо перейти от философских обоснований к анализу вопросов, связанных с рынком и эффективностью. В своей классической работе «Проблема социальных издержек» Рональд М. Коуз продемонстрировал: независимо от того, как первоначально распределялись права собственности, в отсутствие трансакционных издержек свободный обмен в условиях рынка обеспечивает эффективный результат[30]. Рассмотрим один пример. Как известно, на Западе большим спросом пользуются солнечные батареи; экологи, люди, озабоченные проблемой глобального потепления, и сторонники энергетической независимости призывают шире использовать солнечную энергию. Сегодня для изготовления таких батарей применяется поликремний, однако при его производстве образуются токсичные отходы. В западных странах эти отходы перерабатываются для повторного использования, однако в Китае подобные технологии пока развиты слабо, и закон не предписывает рециркуляции отходов[31]. Отходы либо складируются, либо после минимальной переработки выбрасываются в окружающую среду. По оценкам, в случае полной переработки отходов стоимость китайского поликремния возрастет на 50-400%. О том, насколько сильно при нынешней ситуации загрязняется окружающая среда, существуют разные мнения, но одно можно сказать с уверенностью: эти отходы наносят достаточный ущерб окрестным землям, чтобы резко ограничить возможность заниматься сельским хозяйством на ближайших фермах. Проигнорируем, вслед за Коузом, трансакционные и переговорные издержки, и сосредоточимся на некоем абстрактном заводе по производству поликремния и опять же абстрактной группе пострадавших фермеров. Деятельность завода несомненно оборачивается для крестьян явлением, которое экономисты называют негативной экстерналией, поскольку она отражается на их способности заработать на жизнь. Если владельцы завода не принимают во внимание этого негативного воздействия, у них возникает стимул для производства поликремния до тех пор, пока их предельные издержки не сравняются с уровнем выгод - т.е. пока расходы на производство тонны поликремния не сравняются с доходами от ее продажи. (Такой вывод - признанная аксиома экономической науки.) Если масштабы производства на заводе таковы, что выгоды от изготовления дополнительной тонны поликремния превышают связанные с этим издержки, у его владельцев, естественно, есть стимул, чтобы эту тонну изготовить. И напротив, если общие издержки на производство этой дополнительной тонны превышают вероятный доход, возникает прямо противоположный стимул. Однако для общества проблема заключается в другом: когда предельные издержки завода сравниваются с предельной выгодой, совокупные социальные издержки от его производственной деятельности уже превышают совокупную социальную выгоду. Причина в том, что завод не учитывает издержки, которые из-за него несут пострадавшие фермеры; если бы он включил их в свои расчеты, то должен был бы отказаться от производства продукции при более низких объемах ее изготовления: в крайнем варианте - даже на нулевом уровне.

Чтобы лучше понять суть проблемы, приведем некоторые цифры. Допустим, завод понесет разовые издержки в размере 500 000 долларов при строительстве усовершенствованного хранилища, которое позволит избежать загрязнения отходами прилегающих территорий. Допустим также, что параметры подобного хранилища позволят размещать там отходы в течение 20 лет, так что в годовом исчислении эти издержки будут составлять 25 000 долларов. А теперь представим, что убытки фермеров от загрязнения составляют в общей сложности 40 000 долларов в год. Даже в отсутствие экологического законодательства эффективный результат в этом случае может быть достигнут - если крестьяне скинутся и будут выплачивать заводу 25 000 долларов в год за строительство хранилища. Они в результате получают выгоду в виде 15 000 долларов, а завод не несет издержек (если же фермеры будут выплачивать по 26 000 долларов, материальное положение обеих сторон улучшится по сравнению с изначальной ситуацией). Важно отметить, что эта «теорема» действует независимо от того, как распределяются права собственности между заинтересованными сторонами. Эффективный результат достигается и в том случае, если завод загрязняет окружающую среду, и тогда, когда фермеры вправе заставить его этого не делать. Представим, что закон о борьбе с загрязнением окружающей среды существует, но полный переход на экологически чистые технологии требует куда больших расходов, например, в объеме 10 миллионов долларов; допустим, владельцы завода не могут позволить себе таких затрат, и вынуждены будут его закрыть. Теперь допустим, что фермеры - как и в предыдущем примере, несущие убытки в 25 000 долларов в год - вправе подать иск на владельцев завода. В этом случае эффективным решением для завода будет выплата фермерам компенсации, превышающей 25 000 долларов, с тем, чтобы они не подавали иска. И для крестьян, и для владельцев это будет выгоднее, чем закрытие завода.

Таким образом, утверждает Коуз, в отсутствие трансакционных и переговорных издержек, стороны, вовлеченные в деятельность, порождающую негативные экстерналии, способны договориться об эффективном распределении ресурсов независимо от изначальной конфигурации прав собственности. Теорема Коуза подвергает сомнению один из главных принципиальных аргументов в пользу государственного вмешательства. Часто приходится слышать утверждения, что в отсутствие идеальной системы прав собственности, интернализирующей издержки и выгоды (в том смысле, что экономический актор единолично получает всю прибыль и несет все издержки, связанные с его деятельностью), необходимо государственное регулирование, помогающее ликвидировать последствия «провалов рынка», связанных с экстерналиями (когда действия одного актора влекут за собой непредвиденные издержки для другого). Однако Коуз доказывает, что рыночные отношения - по крайней мере в идеале - способны решить проблему экстерналий эффективным образом (хотя в реальной жизни этому могут помешать издержки, связанные с переговорами и др., и тогда вмешательство государства может быть действительно необходимо как наименьшее из двух зол).

Но - и это самое главное - чтобы рынок мог обеспечивать эффективные решения, в результате которых люди получают компенсацию за ущерб от экстерналий, индивиды должны обладать широкими правами на заключение соглашений друг с другом. Ограничение таких договоренностей - в плане обменов, передачи прав другим, использования собственности и т.д. - подрывают возможности достижения эффективного и взаимовыгодного результата. Представим, что завод наносит фермерам ущерб в размере миллиона долларов в год, но строгое соблюдение закона о борьбе с загрязнением экологии приведет к повышению цены на поликремний, который он изготавливает, на 200%, в результате чего эта продукция не будет находить сбыта. Очевидно, что тогда соглашение о выплате фермерам, скажем, 1,5 миллиона долларов в год будет взаимовыгодным: оно больше отвечает интересам сторон, чем закрытие завода. Если достижение таких соглашений невозможно, - если стороны не могут производить подобный обмен своими правами - эффективный результат скорее всего не будет получен. Таким образом, мы видим, что наличие полномасштабных капиталистических прав собственности способствует эффективности, а «эффективность» - лишь другое название взаимной выгоды. Когда человеку не разрешено поступать с его правами по собственному усмотрению, возможность для взаимовыгодного обмена блокируется.

Рынок, взаимная выгода и взаимное уважение

Тезис, на котором я акцентирую внимание, подчеркивает роль рынка в обеспечении взаимной выгоды. Идея о том, что обмен как правило выгоден обеим сторонам, лежит в основе, так сказать, «капиталистического подхода» к общественной жизни (и большинства современных экономических теорий). В глазах многих противников капитализма, напротив, рыночные обмены представляют собой то, что авторы теории игр называют взаимодействием «с нулевой суммой»: выгода для одной из сторон оборачивается соответствующим ущербом для другой. Они рассматривают рынок как арену соревнования по принципу «человек человеку волк»: кто-то выигрывает, «поедая» других, а остальные проигрывают. На всякого едока приходится тот, кого съедают. Как заметил один французский министр, «что такое рынок? Там царит закон джунглей, естественный отбор»[32]. Реалии капитализма опровергают этот «конфликтный» взгляд на общественную жизнь и рыночную экономику. Если у меня есть две бутылки пива, а у вас - два куска пиццы, обмен одного куска на одну бутылку принесет пользу нам обоим[33]. Как отмечал Адам Смит, наша склонность «к мене, торговле, к обмену одного предмета на другой»[34] - это основа взаимной выгоды и приращения богатства.

Дай мне то, что мне нужно, и ты получишь то, что тебе нужно, - таков смысл всякого подобного предложения. Именно таким путем мы получаем друг от друга значительно большую часть услуг, в которых мы нуждаемся. Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов... Никто, кроме нищего, не хочет зависеть главным образом от благоволения своих сограждан[35].

Комментируя этот отрывок, Стивен Дэруолл подчеркивает: хотя речь, несомненно идет о взаимных преимуществах, здесь присутствует не только личный интерес. Смит четко дает понять, что для обмена необходимы участники, готовые учитывать точки зрения друг друга, а это требует взаимного уважения. «Смит явно расценивает обмен как процесс взаимодействия, в рамках которого обе стороны признают некие принципы нормативного характера, например то, что обмен производится свободно и по взаимному согласию, что ни один из участников не пойдет на то, чтобы просто отнять у другого его имущество... Обе стороны должны исходить из предположения, что сделка будет честной»[36]. Рыночные трансакции основываются на доверии и своего рода взаимоуважении: без этого мы склонны к посягательству на интересы других ради односторонней выгоды (вот это и есть «игра с нулевой суммой»), а не взаимовыгодной торговле.

Как продемонстрировал Смит, рыночная экономика основывается на разделении труда и стимулирует его. Если один человек возьмет на себя ремесло мясника, другой - пивовара, третий - хлебопека, у нас будет гораздо больше еды и питья чем в том случае, когда каждый занимается всем этим одновременно. В этом, по мнению Давида Юма, и состоит суть общественных отношений: «Разделение занятий повышает наши возможности»[37]. Действительно, в истолковании Юма рыночные отношения носят даже более основополагающий характер, чем наличие прав собственности и справедливости: эти принципы вытекают из рыночных отношений, связанных с разделением труда. В процессе сотрудничества формируются договоренности об условиях нашего взаимодействия - так возникают общепринятые принципы справедливости.

Всегда ли выгоден рыночный обмен?

Таким образом, основополагающий принцип капитализма должен заключаться в том, что рынок обеспечивает соблюдение полномасштабных прав собственности независимых акторов и их взаимную выгоду. При этом мы исходили из того, что участники обмена обладают полной информацией о предмете сделки. Экономисты как правило предполагают, что обе стороны, осуществляющие обмен, обладают равным объемом информации; лишь недавно в научных кругах пробудился устойчивый интерес к вопросу о том, каким образом асимметричность информации может повлиять на рыночные трансакции[38]. В том случае, если одна из сторон не знает, что она покупает, мы уже не можем однозначно утверждать, что рыночный обмен действительно взаимовыгоден. Конечно, авторы классических теорий рыночной экономики настаивали, что взаимная выгода зиждется на отсутствии обмана и принуждения (вспомним, что рыночные отношения основаны на доверии и взаимоуважении), но проблема асимметричности информации носит более глубокий характер.

С этим связана другая проблема: асимметричность переговорных позиций. В начале XX века одно из главных обоснований необходимости трудового законодательства, регулирующего продолжительность рабочего дня и условий труда, заключалось в том, что рабочие и служащие имеют более слабые переговорные позиции, и потому вынуждены соглашаться на невыгодные условия контракта. Данная аргументация на деле сложнее и противоречивее, чем кажется на первый взгляд. Сделок, заключенных в условиях абсолютно равных переговорных позиций сторон, практически не бывает, однако тот факт, что одной стороне сделка нужна больше, чем другой, не означает, что обмен нельзя считать взаимовыгодным. С другой стороны в своих крайних проявлениях неравенство переговорных позиций может подрывать нравственную легитимность результатов, достигаемых за счет рыночного механизма. Даже такой твердый сторонник капитализма, как Роберт Нозик, отмечал: «человек не вправе присвоить себе единственный колодец в пустыне и взимать за воду любую плату, которую ему заблагорассудится. Не может он взимать такую плату и в том случае, если он законно владеет колодцем, а все другие источники в пустыне вдруг пересохли»[39]. В такой ситуации, если вам предложат отдать все свое имущество за стакан воды, это будет сделка принудительного характера: речь идет о злоупотреблении своей переговорной позицией, когда другая сторона просто не в состоянии отклонить предложение[40]. Вместо взаимной выгоды мы видим здесь стремление воспользоваться крайне затруднительным положением, в котором оказалась другая сторона.

Пока что мы анализировали условия, при которых отдельная рыночная трансакция может носить подлинно взаимовыгодный характер. На это, однако, можно возразить, что серия таких трансакций, каждая из которых по отдельности нареканий не вызывает, может привести к конечному результату при котором некоторые (например, рабочие) не обладают реальной возможностью выбора, что подрывает их свободу и право собственности на свою личность. Нозик, похоже, отрицает такой вариант:

Рассмотрим следующий пример. Представим себе, что есть двадцать шесть женщин и двадцать шесть мужчин, каждый из которых хочет вступить в брак. Так получилось, что в каждой половой группе все индивиды одного пола одинаковым образом упорядочивают особей противоположного пола по степени привлекательности в качестве брачных партнеров: в убывающем порядке от A до Z и соответственно от A' до Z'. А и А' добровольно принимают решение вступить в брак, и каждый предпочитает другого остальным возможным партнерам. В больше всего хотел бы вступить в брак с А', а В' - с А, но А и А' своим выбором устранили такие возможности. Когда В и В' вступают в брак, их выбор не является недобровольным просто из-за того, что каждый из них предпочел бы другой вариант. Этот другой, наиболее предпочтительный вариант требует сотрудничества других людей, которые предпочли не сотрудничать, что является их правом. У В и В' возможности выбора меньше, чем были у А и А'. Такое сокращение круга возможностей продолжается в алфавитном порядке вплоть до Z и Z', у каждого из которых есть выбор: либо вступить в брак друг с другом, либо не вступать в брак вовсе[41].

Нозик утверждает, что Z и Z' даже несмотря на то, что круг доступных им вариантов крайне ограничен, все равно сохраняют право выбора вступать или не вступать в брак. В конце концов, остальные просто выбрали других партнеров, и на принятие такого решения они имели полное право. Нельзя считать, что Z и Z' несвободны, потому что их не выбрал никто. Далее Нозик настаивает: та же самая логика распространяется и на работников, столкнувшихся с чрезвычайно ограниченным кругом вариантов занятости: их свобода и право собственности на самих себя не подрываются законным выбором, который сделали другие. Представим себе, что преподаватель деловой этики в маленьком колледже жалуется: она не может свободно занять другую должность, потому что никто не хочет брать ее на работу. По мнению Нозика, ее свобода полностью сохраняется - проблема в том, что ни одно другое учреждение не нуждается в ее услугах. Дж.А. Коэн не согласен с этой точкой зрения: он считает, что серия вполне легитимных решений может увенчаться результатом, подрывающим свободу некоторых людей, которые просто вынуждены принять те или иные предложения . Допустим, каждый член общины, в полном соответствии со своими правами, огораживает свою собственность забором, чтобы другие не могли на нее попасть. А теперь представим, что участок Альфа оказался полностью окружен этими заборами, и он не может его покинуть. Тогда Бетти делает ему предложение: отдай мне половину своего участка, а я предоставлю тебе право прохода через мой. Можем ли мы и вправду сказать, что в результате серии легитимных решений свобода Альфа и его право собственности на свою личность не были ущемлены? Похоже, что не можем.

На мой взгляд сторонник рыночной экономики должен в этой ситуации продемонстрировать, что совокупным следствием наличия рынка является не резкое снижение, а увеличение количества имеющихся вариантов за счет расширения выбора[43]. Конечно, само значение понятия «расширение выбора» можно толковать по-разному: речь может идти просто о том, сколько возможностей есть у человека, или сколько возможностей представляют для него ценность, или о спектре вариантов (а не просто о количестве возможностей заниматься по сути одним и тем же) и т.п. Все это достаточно сложные аспекты философии свободы. Однако практически при любом истолковании вывод остается одним и тем же: современная капиталистическая рыночная экономика необычайно расширяет имеющийся у людей круг возможностей. К примеру, Эрик Байнхокер сравнивает два «племени» - народ яномама, живущий на реке Ориноко на границе Бразилии и Венесуэлы, и «народ» нью-йоркцев, живущий на реке Гудзон на границе штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси. Среднедушевой доход яномама составляет 90 долларов в год, а нью-йоркцев - 36 000 долларов год:

Однако не только разница в доходах говорит о том, что нью-йоркцы намного богаче, - речь идет еще и о необычайном разнообразии того, на что они могут потратить свои деньги. Представим, что доход у вас как у нью-йоркца, но купить вы можете только то, что доступно представителям племени яномама. Если вы за счет своих 36 000 долларов оплатите ремонт своей глиняной хижины, скупите лучшую керамику в деревне и будете питаться самыми изысканными яствами, что есть в кулинарии яномамо, последние сочтут вас сказочным богачом, но вы все равно будете ощущать себя нищим по сравнению со среднестатистическим нью-йоркцем, у которого есть кроссовки и телевизор, и который может провести отпуск во Флориде. Пространство экономического выбора, которым обладает житель Нью-Йорка, поистине огромно. В магазине Wal-Mart возле аэропорта имени Джона Кеннеди ассортимент составляет более 10 000 различных товаров, по кабельному телевидению вам предлагают 200 каналов, в книжных магазинах Barnes and Noble продается более 8 миллионов наименований книг, в местном супермаркете вы можете купить 275 разновидностей сухих завтраков, в обычном универмаге только губной помады вы найдете 150 видов, а в одном лишь Нью-Йорке насчитывается 50 с лишним тысяч ресторанов[44].

Байнхокер указывает: четырехсоткратная разница в доходах ничтожно мала по сравнению с поистине астрономической разницей возможностей: их у нью-йоркца, по его подсчетам, больше в 10 раз в десятой степени[45]. А ведь этому разнообразию вариантов в сфере потребления сопутствуют соответствующие возможности в плане трудовой деятельности, образования, религии и др. Когда мы сравниваем страны с современной капиталистической рыночной экономикой и государства с простым нерыночным народным хозяйством (плановой экономикой советского типа), поражает разница не столько в абсолютных показателях благосостояния, сколько в богатстве выбора - рода занятий, товаров, образа жизни.

Рынок и эффективность: пространство собственности

Как мы уже видели на примере ресурсов общего пользования, расширение круга предметов частной собственности имеет основополагающее значение для их устойчивого эффективного использования. Кроме того эффективность почти всегда повышается, когда те или иные услуги предоставляются не государством, а частными структурами. Существуют конкретные данные о превосходстве частного владения над государственным в плане эффективности, когда речь идет, например, об авиакомпаниях, банках, городском транспорте, уборке помещений, взимании долгов, пожарной службе, больницах, страховании жилья, ремонте военных самолетов, обслуживании океанских танкеров, дошкольном образовании, сборе мусора, эвакуации брошенных автомобилей, управлении скотобойнями и метеорологии[46].

Один из самых убедительных аргументов в пользу максимального расширения круга предметов, находящихся в частном владении, приводит Хайек. Согласно его концепции, в современном обществе у каждого индивида есть собственные проекты и планы (вспомним об «аргументе с точки зрения свободы человеческой деятельности», который мы рассматривали в разделе 2); успех этих планов зависит от способности человека совместить их с планами и проектами других[47]. Если эти планы постоянно вступают в противоречие друг с другом, цели и проекты людей не осуществляются. Для их совмещения необходимы две вещи. Во-первых, должны существовать установленные правила поведения, благодаря которым действия каждого индивида обретают предсказуемость в глазах других: постоянное вмешательство государства, меняющего правила рыночной экономики, подрывают эту предсказуемость. Во-вторых, нам необходима информация: мы должны знать, что делают другие. Чтобы эффективно реализовать свои цели, нам необходимо знать, претендуют ли другие на ресурсы, необходимые для осуществления наших планов, заинтересованы ли другие люди в результатах наших планов и проектов, и др. Но как нам получить эту информацию? Современное общество в буквальном смысле состоит из сотен миллионов людей; информация, необходимая для совмещения планов в столь грандиозном масштабе, поистине невероятна по объему.

Таким образом, экономическая проблема общества состоит не только в распределении «данных» ресурсов - если слово «данные» означает то, что известно разуму одного человека, осознанно решающего вопрос, определяемый этими «сведениями». Проблема состоит в том, как обеспечить наиболее эффективное использование ресурсов, известных любому из членов общества, в целях, относительную важность которых знают лишь сами эти индивиды. Или, если в двух словах, речь идет о проблеме использования информации, которой никто по отдельности не обладает в полном объеме[48].

Итак, вот в чем суть проблемы: каждый из нас обладает личными и «локальными» знаниями, как правило недоступными другим, и при этом успех наших планов зачастую зависит от владения личными и локальными знаниями других. Личные знания представляют собой информацию о наших собственных планах и целях. Локальные знания - это «знание конкретных обстоятельств времени и места. Именно в этом отношении практически каждый индивид обладает определенным преимуществом над другими, поскольку он обладает уникальной информацией, которую можно использовать с выгодой, но лишь в том случае, если зависящие от нее решения принимаются самим этим индивидом или при его активном участии»[49]. Я хочу применить свои локальные знания для реализации известных мне возможностей. Но для того, чтобы я мог с успехом это сделать, мне нужна информация о событиях в других местах, способных повлиять на мои планы: чего хотят другие, какие им известны альтернативные способы использования ресурсов, какие они увидели новые локальные возможности, которые я не разглядел? Но как я могу все это узнать? А вот как: информация о событиях, происходящих где-то далеко - и в этом заключается великое открытие Хайека - передается через систему цен. Сравнительные цены на товары не говорят нам ничего о том, почему те или иные товары пользуются спросом, или почему они оказались в дефиците: этот показатель содержит лишь самые главные сведения - о том, что товар нужен другим людям, или о том, что их спрос на него не удовлетворяется. «Потрясающее свойство рынка заключается в том, что в подобном случае нехватки какого-нибудь из видов сырья, даже если о причинах этой нехватки знают очень немногие, десятки тысяч людей, чьи личности не могло бы установить и многомесячное расследование, без какого-либо приказа начинают более экономно использовать это сырье или произведенную из него продукцию - т.е. двигаться в правильном направлении»[50]. Таким образом, рынок суммирует локальные и личные знания акторов по всему миру, и преобразует их в важнейшую информацию, необходимую каждому из нас для использования своих собственных локальных и личных знаний в целях эффективного осуществления наших целей. Однако, чтобы рынок мог конвертировать таким образом максимально возможный объем информации о планах, средствах и возможностях, как можно больше ресурсов должно попадать под действие ценового механизма. Если что-то исключается из сферы действия рынка, распространение информации об этом предмете ограничивается, что снижает эффективность соответствующих планов.

Вспомним, что происходит на центральных городских улицах. В большинстве крупных городов на улицах в центральном деловом районе постоянно образуются пробки: добраться куда-либо вовремя очень непросто. Это классический пример ситуации, когда планы не совмещаются, а напротив, взаимно блокируют друг друга. Подобная система не обеспечивает эффективных результатов: рост спроса на пользование городскими улицами не сопровождается соответствующим увеличением цен, которое бы побуждало людей прибегать к альтернативным способам передвижения или попросту не заезжать в центр города. Конечно, когда пробки становятся невыносимыми, некоторые действительно начинают пользоваться другими видами транспорта или избегают городского центра, однако определить относительные издержки и выгоды того или иного способа передвижения в данном случае чрезвычайно трудно. Проблема заключается в том, что пользование городскими улицами - это не предмет торговли, а потому оно не подвержено действию ценового механизма. Ситуацию можно исправить введением системы, в рамках которой те, кто выше всего ценит пользование центральными улицами, будут платить другим за то, чтобы они их не использовали. Однако в данном случае трансакционные издержки будут крайне высоки. Реалистичнее было бы повышать эффективность использования этих улиц путем организации аукционов на приобретение ограниченного числа разрешений на въезд в центр города. Те, кто больше в этом нуждается, будут готовы заплатить дороже. Кроме того, если разрешить торговлю такими разрешениями, люди, которым они достались на аукционе, могут приобретать разрешения у других людей: в результате мы получим четкий «социальный сигнал» о том, насколько люди ценят езду без пробок. Существует и другой метод - еще менее «рыночный» по характеру: городские власти могут последовать примеру лондонской мэрии и ввести плату за въезд в центр города. Это, конечно, позволяет решить проблему пробок, но, поскольку цена устанавливается по указу «сверху», а не посредством рыночного механизма, мы не получим особо полезной информации о том, насколько важно для людей использование этих улиц.

«Товаризация» - аргумент против рынка
с широкими правами собственности

«Рынок, - отмечает Касс Санстайн, - это как правило сфера утилитарности»[51]. Как правило на рынке предметом купли-продажи становятся товары. Однако у людей есть и разнообразные ценности неутилитарного характера - дружба, жизнь, здоровье, просвещение. Это не просто товары иного рода: они и оцениваются по-другому. Друзей - по крайней мере настоящих - вы цените не потому, что они могут принести вам какую-то пользу. Или, если следовать несколько иной линии аргументации, которую предлагает Элизабет Андерсон, порой товары, имеющие более «высокую» и «низкую» ценность, на деле несравнимы - а раз их нельзя сравнить, то нельзя ими и торговать, поскольку рынок «нивелирует» товары, расставляя их по ранжиру исходя лишь из денежной стоимости:

Два товара несравнимы по ценности, когда их стоимость нельзя измерить по одной шкале. Один несравнимо ценнее другого, если он заслуживает измерения по более высокой шкале - заслуживает большей любви, восхищения, уважения и почтения, чем мы проявляем ко всем людям в целом, заслуживает большего уважения, чем привязанность, что мы испытываем к животным, заслуживает признания не только по утилитарным показателям... Один из способов выразить это различие критериев - запретить сравнения, при которых товар измеряется по более низкой оценочной шкале, чем он заслуживает[52].

Поэтому, утверждают критики рыночной экономики, она подрывает нашу систему ценностей, превращая все на свете в товар, подлежащий купле-продаже.

Анализируя подобные вопросы, следует быть крайне внимательным к тому, как мы соотносим идею «цены» (или «экономической стоимости») с нашими общими представлениями о том, что более, а что менее ценно. Сравним два «товара», которые по ряду параметров выглядят совершенно различными: плакат «Клепальщица Рози», выполненный Норманном Рокуэллом в 1942 году, и целевой взнос благотворительного фонда на оплату ставки профессора философии в университете. Подлинник плаката Рокуэлла был приобретен за 5 миллионов долларов, целевой взнос на ставку профессора равен 3-4 миллионам.

Если именно денежная стоимость выражает ценность «Клепальщицы Рози» и ставки профессора философии, то сторонники рынка должны признать: плакат Рокуэлла ценнее, чем профессор философии. В этом случае рыночный механизм несомненно противоречит, по крайней мере, моей личной системе ценностей. Ценность только деньгами не измеряется. Однако сторонники рынка и не должны ставить знак равенства между денежной стоимостью и нашим представлением о «ценности» различных товаров. В идеале рыночная цена Х эквивалентна объему ресурсов, который покупатель готов выделить на его приобретение. Я могу считать, и считаю, что ставка профессора философии ценнее «Клепальщицы Рози», но утверждая это, я не имею в виду, что в данном случае произошел сбой рыночного механизма. У всех у нас разные представления о ценности одного и того же товара: именно поэтому и происходит их купля-продажа. В основе рыночного обмена лежат различия, а не сходство наших оценок тех или иных товаров. Если бы все мы оценивали любые вещи одинаково, никто бы не стал обменивать свой товар на товар другого. Хайек подчеркивал: утверждать, что ценность всего на свете измеряется рыночной стоимостью, бессмысленно: рыночная стоимость - это результат различий в наших системах оценки . Ошибочное представление о том, что товары, имеющие одинаковую рыночную стоимость, обладают и одинаковой ценностью, а потому рыночный обмен каким-то образом выражает - или должен выражать - подлинную ценность товаров, лежит в основе критики рыночной экономики с марксистских позиций (см. ниже, раздел 4)[54].

4. Иерархическая организация фирмы,
направленная на максимальную прибыльность

Отношения по принципу «хозяин - слуга»

Может показаться, что, описав модель рыночной экономики, основанную на максимально расширенных правах собственности, мы завершили характеристику «идеального» капитализма. Но это не так. В книге «Основы политической экономии» - самом влиятельном труде по экономике в XIX веке - Джон Стюарт Милль обрисовывает альтернативу капитализму, не исключающую частной собственности и рынка. Милль выступал за частное владение фирмами, но не теми, где используется наемный труд и от работников требуется выполнение приказов владельца - «хозяина»:

До сих пор для тех, кто живет собственным трудом, не существовало иного выхода, кроме работы на самого себя или на хозяина. Однако цивилизаторское и благотворное воздействие ассоциаций, а также эффективность и экономия, достигаемые за счет производства в крупных масштабах, могут быть достигнуты и без разделения производителей на две группы с противоположными интересами, питающими враждебность друг к другу - множество тех, кто трудится в качестве простых слуг, и одного хозяина, который дает деньги: его интерес в предприятии заключается лишь в том, чтобы заработать с приложением наименьших усилий... Можно не сомневаться, что наемными работниками рано или поздно будут называть лишь тех трудящихся, чьи низкие моральные качества не позволяют им действовать независимо, а отношения хозяина и слуги постепенно будут заменены партнерством в одной из двух форм: в некоторых случаях это будет ассоциация между трудящимися и капиталистом, в других (а со временем вероятно и во всех) - ассоциация самих трудящихся[55].

По мере роста уровня образования и общественного самосознания рабочих, утверждал Милль, отношения «хозяин - слуга», характерные для капиталистической фирмы, будут заменены системой кооперативов: фирм, принадлежащих самим трудящимся, которые будут конкурировать на рынке. Его идея заключалась в том, что трудовой коллектив станет владельцем фирмы, и будет демократическим способом принимать решения по стратегическим вопросам, а руководство повседневной деятельностью компании по-прежнему останется за менеджером-управляющим, дающим указания рабочим - однако последние будут вправе уволить менеджера. Таким образом, подобный кооператив представляет собой частную фирму, конкурирующую в рамках рыночной экономики, но не построенную на отношениях по принципу «хозяин - слуга» (когда владелец является хозяином, а рабочие - его наемными слугами). К сожалению для сторонников этой идеи, рабочее кооперативное движение едва пережило самого Милля: похоже, кооперативы не выдержали конкуренции с более эффективными rапиталистическими фирмами, построенными по принципу «хозяин - слуга»[56].

Иерархия и эффективность

Почему же альтернатива, с которой связывал свои надежды Милль, - фирмы, принадлежащие рабочим и, по сути, ими же управляемые, - продемонстрировала свою несостоятельность по сравнению с традиционными капиталистическими компаниями, где владелец либо сам управляет производством, нанимая рабочих в качестве «слуг», или (см. ниже) привлекает менеджеров, указывающих работникам, что, когда и как делать? Как мы убедились, основополагающее влияние на наши представления о рынке, собственности и эффективности оказала работа Коуза. Что ж, другой его труд столь же фундаментальным образом изменил наше восприятие «природы фирмы»[57]. Коуз не спорит с Миллем: отношения по принципу «хозяин - слуга» составляют основу капиталистической фирмы (считается также, что эти отношения являются одним из элементов капитализма)[58]. Естественно, речь идет об иерархических, властных отношениях: владельцы (или те, кто управляет по поручению владельцев) принимают решения о том, что, кем, как будет производиться и др. Задача рабочих - выполнять указания «босса». Коуз и его последователи демонстрируют, что подобный иерархический характер отношений позволяет снижать трансакционные издержки. Трансакции, происходящие посредством рынка и его ценового механизма, сопряжены, в частности, с переговорными и информационными издержками: нам необходимо выяснить, кто продает нужную нам продукцию, решить, готовы ли мы платить цену продавца и др. Как правило эти издержки не настолько велики, чтобы лишить рыночный обмен эффективности, однако в некоторых случаях переговорный процесс оказывается довольно дорогостоящим делом. Представим, что кто-то изготавливает новый компьютер. Он может купить все компоненты на рынке, но возможно цель изготовителя состоит в том, чтобы сконструировать нечто совершенно новое. Для этого нужна новая материнская плата, совместимый с ней монитор, эффективный источник энергии и др. К тому же все эти новые компоненты должны обладать полной совместимостью, а для этого в ходе создания компьютера необходимо постоянное сотрудничество между отдельными группами конструкторов (отвечающими за материнскую плату, монитор и др.). В такой ситуации трансакционные издержки резко снизятся, если назначить координатора, руководящего всеми командами специалистов, и задающего им технические параметры, обеспечивающие совместимость узлов. Таким образом, может понадобиться учреждение иерархически построенной фирмы. Таким образом, подобная форма организации позволяет снижать некоторые трансакционные издержки. В этом смысле иерархически построенная фирма становится движущей силой роста эффективности[59].

«Социалистический» характер капиталистической фирмы

Разделение труда в рамках рыночной экономики основано на контрактах между отдельными производителями и потребителями; доходы людей напрямую зависят от способности производить то, что нужно другим. В рамках отдельной фирмы разделение труда носит иной характер. Оно основано на наличии одного координатора - начальника, - который принимает решения о задачах компании и продумывает систему распределения обязанностей, обеспечивающую их выполнение. Конечно начальник может консультироваться с подчиненными и выслушивать их предложения, но это уже по его желанию. Лица, облеченные властью, составляют планы и дают «слугам» указания, как их осуществлять. Ценности внутри фирмы во многом противоположны тем, которыми руководствуются акторы на рынке: если в последнем случае главную роль играют самостоятельность, контракты и удовлетворение спроса на основе выгоды, то в первом акцент делается на подчинении лидеру, коллективной работе (под руководством начальника), постановке задач «сверху вниз» и вознаграждении в соответствии с представлением начальника о ценности работника для фирмы. Примечательно, что «внутрифирменные» ценности выглядели привлекательными в глазах коммунистов. Николай Бухарин и Евгений Преображенский, в частности, выступали за организацию общества в целом по принципу одного большого завода. В «Азбуке коммунизма» они подчеркивали:

Если все фабрики, заводы, все сельское хозяйство есть одна громадная артель, понятно, что здесь должно быть все рассчитано: как распределить рабочие руки между разными отраслями промышленности, какие продукты и сколько их нужно произвести, как и куда направить технические силы и так далее, - все это нужно заранее, хотя бы приблизительно, рассчитать и сообразно с этим действовать... Без общего плана и общего руководства, без точного учета и подсчета никакой организации нет. В коммунистическом строе такой план есть[60].

Подобно тому, как директор завода организует и планирует производство, считали коммунисты, они сами смогут организовать и спланировать производство в масштабах всего народного хозяйства. Таким образом, основоположники коммунизма с большим уважением относились к капиталистическим методам производства внутри отдельно взятого предприятия: резкой критике они подвергали лишь «анархию» рыночной экономики[61].

Поскольку в капиталистическом обществе большинство людей работает либо в крупных корпорациях, либо в некоммерческих организациях, например, университетах, либо в государственных структурах, получается неожиданный вывод: большая часть населения капиталистических стран проводит немалую часть жизни в организациях, где ценности во многом носят скорее «социалистический», чем «капиталистический» характер. Это одна из основных тем, затрагиваемых в трудах Хайека. В крупных организациях подчиненные рассчитывают на вознаграждение по заслугам: им были поставлены задачи и если, в соответствии определенными критериями, они с ними справились хорошо, им причитается повышение зарплаты. «Вознаграждение по заслугам - это вознаграждение за выполнение пожеланий других, а не компенсация за выгоду, которую мы им приносим, действуя по собственному усмотрению»[62]. В условиях рынка ваше вознаграждение зависит от того, какие преимущества получают от ваших действий другие, и зачастую к тому же зависит от везения. Предприниматель может получить прибыль потому, что оказался в нужное время в нужном месте, и потому сумел угадать способ удовлетворения потребностей других людей. В условиях рыночной экономики двое предпринимателей могут прикладывать одни и те же усилия, делать все, что от них зависит, но одного из них ждет потрясающий успех, а другого полный провал. При этом речь идет не только о «просчитанном риске»: удача может быть связана с локальной ситуацией, в которой действует предприниматель, создающей ему возможности получить прибыль, о которых другие просто не могут знать[63].

Поскольку большинство из нас работает в организациях, где царят нерыночные ценности, когда дело доходит до политики, где результаты действия рыночного механизма часто становятся предметом споров, мы судим об этих результатах с точки зрения наших «социалистических» (т.е. нерыночных) ценностей. К примеру в современной политической философии одна из наиболее влиятельных доктрин, связанных со «справедливостью за счет распределения», гласит: в вопросе о собственности должно учитываться различие между «сознательным выбором и случайностью»: хотя человек должен отвечать за собственный выбор, он не несет ответственности за результат, вызванный не зависящими от него случайными факторами[64]. Утверждается, что принцип распределительной справедливости должен предусматривать компенсацию тем, кто пострадал от такого «объективного» невезения[65]. Данное утверждение находит отклик у любого из тех, кто работает в крупной организации: если наши дела пошли неважно, но не по нашей вине, мы настаиваем, что это не снижает наших заслуг, и начальники должны положенным образом нас вознаградить. В одном годовом отчете даже так и говорилось: «Нам просто не повезло». Однако, как указывает Хайек, в условиях рынка подобный принцип лишен смысла, поскольку рынок во многом и функционирует за счет слепой удачи. Предприниматели сталкиваются с возможностями, многие из которых не ими созданы; и если они пользуются этим «объективным везением» (своего рода локальным знанием) для удовлетворения дополнительных потребностей и осуществления дополнительных целей, эффективность только повышается[66]. «Компенсация» предпринимателям за невезение (отсутствие у них тех локальных знаний, что есть у других) подорвет саму основу информационной функции рынка. Для функционирования рынка необходимо, чтобы дифференциация локального знания отражалась на прибылях предпринимателей. По мнению Хайека, следствием этого является определенная «нравственная нестабильность» капитализма: большинство людей, живущих в условиях капиталистического строя, воспринимают вопросы справедливости и распределения именно с моральной точки зрения, и под этим углом судят о рынке, что оказывает деструктивное воздействие на то самое экономическое процветание, от которого мы все зависим.

Какова цель капиталистической фирмы?

Еще со времен Маркса утверждается, что отличительной чертой капитализма является наличие фирм, нацеленных на достижение максимальной прибыли[67]. Учитывая, что в основе капиталистического идеала лежат полномасштабные права собственности, это не может быть верно в буквальном смысле: полновластный владелец вправе делать со своим имуществом все, что захочет. Вспомним диккенсовскую «Рождественскую песнь в прозе»[68]. Фирма Скруджа и Марли была нацелена на максимальную прибыль, и это ударило по владельцам рикошетом: единственное, что волновало Скруджа и Марли - это максимум прибыли. С другой стороны, в фирме, принадлежавшей мистеру Физзиуигу, где юный Скрудж работал учеником, погоня за максимальной прибылью умерялась человечным отношением к сотрудникам. Однако нет оснований утверждать, что эта фирма в чем-то не соответствовала основным критериям капиталистического предприятия: Физзиуиг был ее владельцем, и вел конкурентную борьбу на рынке. Тем не менее, будет, пожалуй, правильным назвать фирму Скруджа и Марли «более» капиталистической. В конце концов, и Физзиуиг не может игнорировать прибыльности: если бы он управлял своей фирмой с единственной целью - делать приятное работникам, - ее ждало бы банкротство. Если бы издержки на фирме Физзиуига были слишком высоки, он проиграл бы в конкурентной борьбе - потребители перестали бы покупать ее продукцию, а если бы фирма не приносила достаточных доходов, владелец не смог бы брать банковские кредиты (Кстати, в фильме по мотивам повести, снятом в 1951 году, Физзиуиг действительно разоряется.) Таким образом, есть основания утверждать, что, заботясь о работниках, он ставит под угрозу прибыльность своего предприятия[69]. Скрудж и Марли могут ставить перед собой единственную цель - извлечение максимальной прибыли, и это не чревато угрозой банкротства. Рыночная конкуренция «вознаграждает» те фирмы, что умеют работать с максимальной прибыльностью.

Сегодня, в отличие от описанной в повести Диккенса викторианской эпохи, когда глава фирмы зачастую был и ее единоличным собственником, и менеджером, современные крупные капиталистические компании в основном принадлежат акционерам, а их акции чаще всего торгуются на биржах. Управляются же они лицами, которые не являются их собственниками, или в лучшем случае владеют лишь одним из пакетов акций. В результате возникает масса сложных вопросов в плане выработки задач таких акционерных обществ[70]. Вместо менеджеров-владельцев возникают две группы - владельцев и уполномоченных ими лиц: менеджеры фирм являются уполномоченными владельцев-акционеров. Это ведет к множеству потенциальных затруднений и проблем: уполномоченные могут преследовать цели, не санкционированные владельцами и не отвечающие интересам последних, - что в случае с собственником-менеджером просто исключено . В данной статье у нас нет возможности подробно рассмотреть эту проблематику, но одно можно сказать точно: если мы хотим хоть сколько-то приблизиться к идеальному капитализму, акционеры - это владельцы фирмы, и уполномоченные должны руководствоваться исключительно их пожеланиями и интересами. В основе капитализма, как мы убедились, лежат полномасштабные права собственности: если руководство фирмой осуществляется не в соответствии с пожеланиями и интересами акционеров, это ущемляет их права собственников. Даже если абстрагироваться от контрактных обязательств и элементарных рыночных норм честного ведения дел (см. раздел 3), удовлетворение интересов служащих как таковых - простых «заинтересованных лиц» в деятельности фирмы - в рамках идеального капиталистического строя не должно быть конечной целью менеджмента. Конечно, акционеры вправе дать указания, чтобы интересы этих заинтересованных лиц учитывались: подобно Физзиуигу, они могут пожертвовать частью прибыли ради улучшения положения заинтересованных лиц, не являющихся владельцами фирмы. Но когда акции компании торгуются на бирже, передача данной информации потенциальным инвесторам может быть затруднена и чревата большими издержками. В рамках капиталистической экономики предполагается, что менеджеры являются уполномоченными акционеров: фирмы, включающие в число владельцев еще и заинтересованных лиц, рискуют создать у инвесторов неверное представление об их фактической структуре владения.

Прибыль

Но что же такое прибыль? В глубоком концептуальном исследовании на данную тему Джеймс Чайлд отмечает: общепринятого определения этого понятия не существует[72]. Примечательная особенность дискуссий о прибыли состоит в том, что для сторонников капитализма это слово имеет однозначно позитивные коннотации, а для его противников превратилось чуть ли не в ругательное выражение. Хайек утверждает, что мыслители начиная от Аристотеля и кончая Бертраном Расселом и Альбертом Эйнштейном трактовали это понятие неверно - суть их ошибок наглядно иллюстрирует лозунг «Производство ради пользы, а не ради прибыли»[73]. Это общепринятое отношение к прибыли связано с представлением о проблемах экономики как о вопросах чисто «инженерного» характера: при наличии информации о потребностях людей и имеющихся ресурсах задача состоит в обеспечении максимального объема производства для максимального удовлетворения этих потребностей. Однако, как мы видели в разделе 3, Хайек подчеркивает: предмет экономической науки - исследование механизма удовлетворения потребностей в отсутствие информации как о них самих, так и об общем объеме имеющихся ресурсов, а также способах удовлетворения этих (в основном неизвестных) потребностей. «Погоня» предпринимателя за прибылью - это попытка «за пределами известных средств и целей» нащупать способы наиболее эффективного удовлетворения «множества разнообразных нужд»[74].

По мнению Маркса, напротив, «заработная плата и прибыль находятся в обратном отношении друг к другу»: прибыль - это невыплаченная часть зарплаты работников[75]. По Марксу ключ к пониманию прибыли в условиях капиталистических отношений состоит в том, что меновая стоимость товара определяется издержками, связанными с его производством, в частности, трудозатратами[76]. Поскольку в условиях капиталистического рынка сам труд превращается в товар, у него тоже есть меновая стоимость - объем труда, необходимый для производства единицы рабочей силы (например, часа). Основная характеристика капитализма, настаивает Маркс, заключается в том, что труд - это источник не только стоимости, но и «прибавочной стоимости»[77]. Цена единицы рабочей силы (допустим дня) представляет собой объем труда, необходимый для воспроизводства ее стоимости: представим себе, что для этого необходимо трудиться четыре часа. Это включает весь труд, необходимый, чтобы обеспечить пропитание рабочего в течение дня, соответствующую часть стоимости его одежды, средства существования для его семьи в течение дня и др. Но рабочий трудится ежедневно в течение 10 часов, а потому производит 10 часов рабочей силы, однако цена ее эквивалентна стоимости четырех часов. Дополнительные шесть часов стоимости - создаваемые рабочим сверх производства своей дневной рабочей силы - и являются источником прибыли. Таким образом, прибыль напрямую изымается из стоимости, произведенной рабочим, и в рамках другого экономического строя могла бы достаться ему. По Марксу получение прибыли - это своего рода воровство.

Чайлд полагает, что это различное отношение к прибыли связано с двумя противоположными взглядами на процесс обмена, которые мы рассмотрели в разделе 3: речь идет об обмене как «игре с нулевой суммой» или продуктивном взаимодействии и сотрудничестве. Если обмен расценивать как игру с нулевой суммой, тогда прибыль одной стороны - это то, что она отобрала у другой. И в том, что касается сущности фирмы и продажи рабочим своего труда, прибыль капиталиста означает убыток рабочих. Откуда еще она может появиться? И напротив, если воспринимать обмен как продуктивное взаимодействие, «человек получает прибыль, принося выгоду и себе, и тем, с кем он осуществляет трансакции» . Сторонники капитализма настаивают: стремление к прибыли не только полезно в социальном плане, но и выгодно всем участникам обмена.

5. Заключение

В данной главе я обрисовал элементы, из которых состоит «идеальный» капитализм: максимально расширенные права собственности, эффективный рынок, основанный на этих правах, и иерархически построенные фирмы, работающие в интересах владельцев. В данном случае я сосредоточивался на идеальном или «чистом» варианте капитализма: в реально существующих системах, называемых «капиталистическими», часть этих элементов модифицирована. Чтобы выяснить свое отношение к капитализму, следует определиться с оценкой этих элементов: человека, однозначно положительно воспринимающего все указанные составные части, можно назвать твердым сторонником капитализма. Другие могут критически воспринимать часть этих элементов, а потому отдавать предпочтение тому или иному модифицированному варианту капитализма. Чем больше элементов человек отвергает - по моральным или экономическим соображениям, - тем больше он движется к поддержке некапиталистической экономической системы. Вопрос для преподавателей деловой этики, и студентов, ее изучающих, заключается в следующем: следует ли из оценки этих элементов поддержка фирмы в узнаваемо капиталистическом понимании этого слова? Если нет, перед ними возникает проблема, с которой мы начали наш рассказ: они изучают этику организации, неразрывно связанной с системой, которая, по их мнению, не должна существовать.

Примечания

Автор выражает благодарность Мэтту Зволински (Matt Zwolinski) и редакторам сборника [«The Idea and Ideal of Capitalism»] за ценные комментарии и замечания.

[1] Или деловая этика - это теория, связанная с «наименьшим из двух зол» в моральном плане, которая учит вас, как вести себя этично в аморальном контексте. В этом ли суть деловой этики?

[2] John Maynard Keynes, "The End of Laissez-Faire," в сборнике его статей Essays in Persuasion (London: Macmillan, 1972), p. 294.

[3] Karl Marx, Economic and Philosophic Manuscripts of 1844, в кн. Marx/Engels Collected Works (London: Lawrence & Wishart, 1975-2002), vol. 4, p. 293. Ср. John Stuart Mill, Principles of Political Economy with Some of Their Applications to Social Philosophy, в кн. The Collected Works of John Stuart Mill, ed. By J.M. Robson (Toronto: University of Toronto Press, 1977), vol. 2, Book II, chap. 1.

[4] Plato, The Republic, в кн. The Dialogues of Plato, translated into English with Analyses and Introductions by B. Lowett, 3rd edition revised and corrected (Oxford University Press, 1892), pp. 106ff.

[5] Подробнее об этом см. Jurg Niehans, A History of Economic Theory: Classic Contributions, 1720-1980 (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1990), p. 143.

[6] Нижеследующий перечень в основном заимствован из A.M. Honore, "Ownership," в кн. Oxford Essays on Jurisprudence, ed. By A.G. Guest (Oxford: Clarendon Press, 1961), p. 107-147, и Frank Share, "The Concept of Property," American Philosophical Quarterly, vol. 9 (April 1972), pp. 200-206. Превосходный анализ темы см. в Lawrence C. Becker, Property Rights: Philosophical Foundations (London: Routledge & Kegan Paul, 1977), chapter 2.

[7] См. Paul Finn, "Public Function - Private Action: A Common Law Dilemma," в кн. Public and Private in Social Life, ed. By S.I. Benn and G.F. Gaus (New York: St. Martin's Press, 1983): 93-111.

[8] Работа по данному вопросу, ныне уже признанная классической - это Richard A. Epstein, Takings: Private Property and the Power of Eminent Domain (Cambridge, Ma: Harvard University Press, 1985).

[9] John Locke, Second Treatise of Government, edited by Peter Laslett (Cambridge: Cambridge University Press, 1960), Section 139.

[10] См. David Friedman, The Machinery of Freedom (New York: Harper and Row, 1973); Murray Rothbard, "Society Without a State," в кн. NOMOS XIX: Anarchism, edited by J. Ronald Pennock and John W. Chapman (New York: New York University Press, 1978), pp. 191-207.

[11] Locke, Second Treatise, section 142. Об анархистских «антиналоговых» концепциях подробнее см. Eric Mack and Gerald F. Gaus, "Classical Liberalism and Libertarianism: The Liberty Tradition," в кн. The Handbook of Political Theory, edited by Gerald F. Gaus and Chandran Kukathas (London: Sage, 2004), pp. 115-142.

[12] В качестве современного примера критики подобной точки зрения см. Liam Murphy and Thomas Nagel, The Myth of Ownership: Taxes and Justice (New York: Oxford University Press, 2002). На некоторые из этих критических замечаний я отвечаю в статье "Proto-Ownership Rights and the Requirements of Justice," Social Philosophy and Policy (готовится к печати).

[13] В данном случае я вкладываю в понятие «объекты» самый широкий смысл: оно включает финансовые инструменты, например, ипотечные закладные.

[14] См. Garret Hardin, "The Tragedy of the Commons," в сборнике его трудов Managing the Commons (New York: W.H. Freeman, 1977).

[15] David Schmidtz, The Limits of Government: An Eassay on the Public Goods Argument (Boulder, CO: Westview Press, 1991), p. 21.

[16] Karl Marx, Capital, vol. 1, в кн. Marx/Engels Collected Works, vol. 345, chapter 6.

[17] См. James Stacey Taylor, Stakes and Kidneys: Why Markets in Human Body Parts Are Morally Imperative (Aldershot, UK: Ashgate, 2005). См. также Stephen R. Munzer, "An Uneasy Case Against Property Rights in Body Parts," Social Philosophy & Policy, vol. 11 (Summer, 1994): 259-286. При этом я не утверждаю, что существование таких рынков поддерживают только сторонники капиталистического идеала.

[18] Samuel Brittan, A Restatement of Economic Liberalism (Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press, 1988), p. 1.

[19] См. Robert Nozick, Anarchy, State and Utopia (New York: Basic Books, 1974), p. 331.

[20] Mill, Principles of Political Economy, book 2, chapter 2, section 6.

[21] Locke, Second Treatise, sections 27, 123.

[22] Stephen Buckle, Natural Law and the Theory of Property (Oxford: Clarendon Press, 1991), p. 29.

[23] Buckle, Natural Law and the Theory of Property, p. 171. Утверждение Бакла о применимости понятия концепции suum к теории Локка см. Ibid., p. 168-174. См. также A. John Simmons, The Lockean Theory of Rights (Princeton: Princeton University Press, 1992), pp. 226-227.

[24] Buckle, Natural Law and the Theory of Property, p. 191 ff.

[25] Nozick, Anarchy, State and Utopia, p. 58.

[26] Loren E. Lomasky, Persons, Rights and the Moral Community (New York: Oxford University Press, 1987), pp. 120-121.

[27] Lomasky, Persons, Rights and the Moral Community, p. 121.

[28] John Rawls, Justice as Fairness: A Restatement, ed. By Erin Kelly (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001), pp. 136ff. Я имею в виду поддержку Ролзом «либерального (демократического) социализма».

[29] Nozick, Anarchy, State and Utopia, p. 163.

[30] См. Ronald Coase, "The Problem of Social Cost," Journal of Law and Economics, vol. 3 (1960): 1-44. Мой анализ основывается на Dennis Mueller, Public Choice III (Cambridge: Cambridge University Press, 2003), pp. 27-30.

[31] См. Ariana Eunjung Cha, "Solar Energy Firms Leave Waste Behind in China," Washington Post, March 9, 2008, p. A1.

[32] Это высказывание Эдуара Балладюра приводится в Martin Wolf, Why Globalization Works (New Haven: Yale University Press, 2004), p. 4.

[33] Подробнее о понятии «эффективного распределения» см. мою работу On Philosophy, Politics, and Economics (Belmont, CA: Thomson Wadsworth, 2008), chap. 3.

[34] Adam Smith, An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations, ed. By W.B. Todd (Indianapolis: Liberty Fund, 1981), book 1, chapter 2, paragraph 1.

[35] Smith, Wealth of Nations, book 1, chapter 2, paragraph 2.

[36] Stephen Darwall, The Second-Person Standpoint: Morality, Respect, and Accountability (Cambridge: Harvard University Press, 2006), p. 47.

[37] David Hume, A Treatise of Human Nature, second Edition, ed. By L.A. Selby-Bigge and P.H. Nidditch (Oxford: Oxford University Press, 1978), book 3, part 2, section 2, paragraph 3.

[38] См. Todd Sandler, Economic Concepts for the Social Sciences (Cambridge: Cambridge University Press, 2001), chapter 7.

[39] Nozick, Anarchy, State and Utopia, p. 180.

[40] Joel Feinberg, The Moral Limits of the Criminal Law, vol. 3, Harm to Self (New York: Oxford University Press, 1986), p. 250.

[41] Nozick, Anarchy, State and Utopia, p. 263.

[42] См. G.A. Cohen, Self-Ownership, Freedom and Equality (Cambridge: Cambridge University Press, 1995), pp. 35-37.

[43] См. Eric Mack, "Self-Ownership, Marxism, and Egalitarianism, Part II: Challenges to Self-Ownership Thesis," Politics, Philosophy and Economics, vol. I (June 2002): 237-276, pp. 243ff.

[44] Eric D. Beinhocker, The Origin of Wealth (Cambridge: Harvard Business School Press, 2006), p. 9.

[45] Beinhocker, The Origin of Wealth, p. 9.

[46] Charles Wolff, Jr., Markets or Governments: Choosing between Imperfect Alternatives (Cambridge, MA: NIT Press. 1993), Appendix B.

[47] См. Hayek, Law, Legislation and Liberty, vol. 1, Rules and Order (Chicago: University of Chicago Press, 1973), p. 99.

[48] F.A. Hayek, "The Use of Knowledge in Society," American Economic Review 35 (September 1945), pp. 519-520.

[49] Hayek, "The Use of Knowledge in Society," p. 522.

[50] Hayek, "The Use of Knowledge in Society," p. 527.

[51] Cass Sunstein, Free Markets and Social Justice (Oxford: Oxford University Press, 1997), p. 94.

[52] Elizabeth Anderson, Values in Ethics and Economics (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1993), p. 70.

[53] Hayek, The Mirage of Social Justice, p. 76.

[54] Marx, Capital, vol. 1, part1, chapter 1, section 1.

[55] Mill, Principles, book 4, chapter 7, section 4.

[56] Превосходный анализ феномена производственных кооперативов см. J.D. Wiles, Economic Institutions Compared (New York: Wiley, 1977), chapter 6. См. также исследование системы «групповой собственности в равных долях» в Oliver E. Williamson, Economic Institutions of Capitalism (New York: Free Press, 1985), pp. 217 ff.

[57] Coase, The Firm, the Market, and the Law, chapter 2.

[58] См. напр. введение Тэлкотта Парсонса к Max Weber, The Theory of Social and Economic Organization, translated by A.M. Henderson and Talcott Parsons (New York: Free Press, 1947), p. 51; Niehaus, A History of Economic Theory, p. 144; Karl Marx, Capital, chapter 14, section 5.

[59] См. Williamson, Economic Institutions of Capitalism.

[60] Цит. по Michael Ellman, Socialist Planning (Cambridge: CambridgeUniversity Press, 1979), p. 9.

[61] Тезисы Бухарина и Преображенского об «анархии производства» см. в Ellman, Socialist Planning, p. 9. См. также Marx, Capital, chapter 14, section 4.

[62] F.A. Hayek, The Constitution of Liberty (London: Routledge and Kegan Paul, 1960), p. 100.

[63] О разнице между «субъективным» и «объективным» везением см. Ronald Dworkin, Sovereign Virtue: The Theory and Practice of Equality (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2000), pp. 73ff.

[64] Dworkin, Sovereign Virtue, pp. 287ff.

[65] Другой вопрос - о компенсации за «объективное» везение, вызывает споры. См. Peter Vallentyne, "Self-Ownership and Equality: Brute Luck, Gifts, Universal Dominance and Leximin," в кн. Real Libertarianism Assessed, ed. By Andrew Reeve and Andrew Williams (New York: Palgrave Macmillan, 2003): 29-52.

[66] Действительно, отмечает Хайек, представление о том, что ваша собственность вами «заслужена», порождает «самодовольство». Hayek, Law, Legislation and Liberty, vol. 2, The Mirage of Social Justice (Chicago: University of Chicago Press, 1976), p. 74.

[67] См. напр. Niehaus, A History of Economic Theory, p. 144.

[68] Charles Dickens, A Christmas Carol, в кн. Five Christmas Novels (New York: Heritage Press, 1939).

[69] См. Wiles, Economic Institutions Compared, p. 67.

[70] Подробнее об этих сложностях см. Wiles, Economic Institutions Compared, p. 69-70.

[71] Экономический анализ отношений между собственниками и уполномоченными см. в Sandler, Economic Concepts for the Social Sciences, pp. 120ff.

[72] James W. Child, "Profit: The Concept and its Moral Features," Social Philosophy & Policy, vol. 15 (Summer 1998): 243-82, pp. 243ff.

[73] F.A. Hayek, The Fatal Conceit, ed. By W.W. Bartley III (Chicago: University of Chicago Press, 1988), p. 104.

[74] Hayek, The Fatal Conceit, p. 104-105.

[75] Karl Marx, "Wage Labour and Capital" («общий закон, который определяет понижение и повышение заработной платы и прибыли по отношению друг к другу»), в кн. Marx/Engels Collected Works, vol. 9.

[76] Marx, Capital, Part 1, chapter 1, sections 1-3; part 2, chapter 6.

[77] Marx, Capital, Part 3, chapter 8, section 2.

[78] Child, "Profit", p. 282.

21 декабря 2009 Источник: The Idea and Ideal of Capitalism // The Oxford Handbook of Business Ethics / Ed. by G.G. Brenkert, T.L. Beauchamp. N.Y.: Oxford University Press, 2009.

http://www.inliberty.ru/library/study/1568/