Султан Акимбеков: "Процессы, типичные для всех исламских стран, будут типичными и для нас"

В Казахстане участились случаи терактов. Последний случай - взрывы в Атырау в начале этой недели. Ислам­ский ра­дика­лизм, как бы мы этого ни избегали, постучался в двери и нашей страны, которая до недавнего времени считалась островком стабильности в неспокойном регионе Центральной Азии.

Так ли все серьезно на самом деле или мы имеем дело с паникой алармистов - об этом мы беседуем с главным редактором журнала "Центр Азии" Султаном Акимбековым.

- У нас участились случаи, которые очень похожи на теракты, хотя власти предпочитают давать им другие названия. Как вы считаете, можно ли говорить о том, что в нашей стране идет эскалация религиозного экстремизма?

Султан Акимбеков: "Процессы, типичные для всех исламских стран, будут типичными и для нас"

В Казахстане участились случаи терактов. Последний случай - взрывы в Атырау в начале этой недели. Ислам­ский ра­дика­лизм, как бы мы этого ни избегали, постучался в двери и нашей страны, которая до недавнего времени считалась островком стабильности в неспокойном регионе Центральной Азии.

Так ли все серьезно на самом деле или мы имеем дело с паникой алармистов - об этом мы беседуем с главным редактором журнала "Центр Азии" Султаном Акимбековым.

- У нас участились случаи, которые очень похожи на теракты, хотя власти предпочитают давать им другие названия. Как вы считаете, можно ли говорить о том, что в нашей стране идет эскалация религиозного экстремизма?

- Безусловно, такая проблема есть, и она становится с каждым днем все более серьезной. В этом нет ничего сверх­ъ­естественного, просто нужно понимать суть процессов, которые начали происходить в нашей стране после того, как мы объективно стали частью мусульманского мира. То есть все характерные для него процессы будут типичными и для нас, с поправками на нашу специфику. Во всем исламском мире существует проблема политизации ислама и определенное количество людей выступает с радикальными идеями, а значит, такие люди есть и у нас. Более того, религиозная толерантность, присущая казахстанскому обществу, либеральные в целом подходы, которые существовали последние 20 лет (напомним, что закон от 1992 года был очень либеральным), соз­дали определенные условия для широкого распространения самых различных идеологий религиозного толка, в том числе радикальных. И это объективный процесс.

Понятно, что проповедники, которые прибывали на территорию Казахстана и являлись носителями радикальных религиозных воззрений относительно природы ислама и той роли, которую он должен играть в государстве, приобрели здесь какое-то количество своих сподвижников. Это создало определенную социальную базу под те явления, которые мы сегодня наблюдаем. Если люди себя взрывают, значит, у них накопилась определенная критическая масса в восприятии ими нашей действительности, они уже готовы идти на подобные акты. Плюс к этому государство начинает занимать более ответственную позицию в вопросах контроля над процессами в религиозной сфере (свежий пример - принятие нового закона о религии). Надо признать, что другого выбора у нас нет. Прежнее либеральное отношение со стороны государства объективно способствовало появлению подобных радикальных настроений в какой-то части общества, хотя и не очень большой.

- Иногда создается впечатление, что власть не совсем адекватно относится к подобным прецедентам, занимая страусиную позицию. Не замалчиваем ли мы проблему?

- Я так не думаю. По крайней мере, применительно к тем случаям, когда речь идет об исламском радикализме. Дело в том, что государство начало более или менее серьезно заниматься этой проблемой только в конце 1990-х годов. Потому что ранее в Казахстане ее не было. Когда мы говорим, что у нас в стране все эти годы существовала стабильность и не было проявлений исламского радикализма, то, по большому счету, в основе этого лежали две вещи: во-первых, адекватная в целом политика, которую проводило государство, а во-вторых, низкая на тот момент степень религиозности казахского общества. К примеру, Узбекистан и Таджикистан столкнулись с политическим исламом и тесно с ним связанным радикализмом еще в 1990 году. Вспомним, как тогда движение "Адолат" во главе с Джумабоем Ходжаевым (Джумой Намангани), который позже возглавил Исламское движение Узбекистана, захватило город Наманган и боролось против местных мулл, выступавших с позиций традиционного ислама. Или вспомните Таджикистан, где Исламская партия возрождения потребовала введения в стране шариата, и это стало одной из причин граждан­ской войны. Мы же с такими вызовами тогда не сталкивались.

Кстати, события 1990-го в Намангане стали причиной сегодняшнего облика Узбекистана. Каримов построил мощную государственную репрессивную машину, подавляющую радикальные исламистские движения, которые, впрочем, действуют и по сей день. Вспомните взрывы в Ташкенте, нападение боевиков ИДУ на Баткен в Кыргызстане и т.д.

У нас же просто была проблема проповедничества радикальных идей в достаточно комфортной для этого обстановке. При этом низкая степень религиозности казахов создала условия для таких проповедей. Надо отметить, что внутри исламского мира существует серьезное внутреннее противоречие. С одной стороны, есть так называмый традиционный ислам, который формировался сотни лет. В его рамках достигался консенсус между местными традициями и нормативным исламом. В результате у нас сегодня сложился некий компромисс. В частности, согласно местной традиции, в регионе поклоняются мавзолею Ходжи Ахмета Яссауи, хотя для "нормативного" классического ислама поклонение могилам святых - это многобожие (ширк).

С другой стороны, в последнее столетие активизировались сторонники идеи возврата к первоначальным ценностям мусульманской общины времен пророка Мухаммеда. Их еще называют приверженцами так называемого "чистого" ислама. Они считают, что именно отказ от тех ценностей стал причиной всех проблем. Собственно, борьба за возврат ценностей первоначального ислама и составляет основу идеологии сторонников радикальных исламистских организаций. Тех, кто в исламском мире не поддерживает эту идею, они считают лицемерами (мунафиками). С этим сталкиваются практически все мусульманские страны.

Так что государство серьезно занимается проблемой экстремизма всего десяток лет, и новый закон о религии дал государству инструмент для этого. Потому что преж­няя, весьма либеральная редакция была одной из причин того, почему у нас так вольготно себя чуствовали иностранные проповедники. Хотя государство явно не хочет сеять панику среди населения, и отсюда осторожность в формулировках.

- Как вы считаете, в достаточной ли мере местные власти открыты для СМИ тогда, когда происходят инциденты с "радикальным уклоном"?

- Понятно, что определенная осторожность присутствует, но давайте сравним ситуацию, которая была несколько лет назад, с нынешней. Я думаю, это небо и земля. Государство становится все более открытым. Например, последние события в Атырау - о них было сообщено вовремя. Понимаете, этой открытости тоже нужно учиться. Посмотрите на Россию - там учатся не только тому, как бороться с проявлениями радикального экстремизма, но и тому, как информировать об этом общество. Для нас же подобные события стали неожиданностью.

Конечно, общество напугано, но что может, по большому счету, сделать государство? Я думаю, тот факт, что оно переходит к более активной информационной политике, учится, - это уже неплохо.

- Можно ли говорить о том, что западные области нашей страны более подвержены влиянию религиозного экстремизма? И если да, то почему?

- Сторонники чистого ислама, например салафиты, у нас существуют по всему Казахстану. Но на западе ситуация особая. Во-первых, там есть определенное недовольство тем, как распределяются нефтяные богатства. Во-вторых, на западе наблюдается более серьезный рост цен: этот регион не имеет своей сельскохозяйственной округи, в отличие от других областей страны. Все приходится импортировать, и, соответственно, продукты становятся дороже. Еще один очень важный фактор заключается в том, что западные области граничат с Северным Кавказом и Поволжьем, где исторически очень развиты радикально-исламистские идеи.

Традиционно в Казахстане основная масса проповедников - пришлые люди. До революции это были муллы из татарских регионов России, из Средней Азии. А Западный Казахстан сейчас открыт для проповедников Северного Кавказа и Поволжья.

Кроме того, напомню, что первый съезд Исламской партии в СССР проходил в 1990 году в Астрахани - тоже недалеко от наших границ.

- В чем причина того, что на юге, традиционно более религиозном, чем другие регионы, ситуация с исламским радикализмом более спокойная, нежели на том же западе?

- Надо иметь в виду, что юг Казахстана всегда был религиозно более образован, чем другие районы Казахстана: свое влияние оказывало соседство с религиозными центрами Средней Азии. На юге более образованные муллы, более образованное население. Там очень сильны позиции тех, кто придерживается традиционных форм ислама, условно говоря, ханафитского мазхаба.

Если посмотреть на тот же Узбекистан, то можно понять, что государство не только проводит репрессивную политику по отношению к радикально настроенным сторонникам "чистого" ислама, но и опирается на поддержку официальных мулл, придерживающихся традиционного направления, в том числе и ханафитского мазхаба, который выступает против салафитов с жесткими заявлениями.

Так что и у нас на юге существует некая конкуренция идей. На севере и западе религиозная образованность существенно ниже. Западный Казахстан - это своего рода tabula rasa, "чистая доска". Там радикалам проповедовать проще. В отличие от юга, где любая салафитская проповедь столкнется с ответной ханафитской проповедью.

Если взять Актюбинскую область, то в маленькой деревушке, где произошли известные события, не было даже муллы. Насколько я пом­ню, привозили туда человека с юга.

Однако обучение не всегда помогает решить такую проблему. Если вы направляете людей на обучение в арабские страны, то в итоге они, скорее всего, станут приверженцами "чистого" ислама, а не традиционного для нас. А наша версия ислама вступает в противоречие с "нормативным" исламом, в частности, в вопросе поклонения могилам святых и использования в практике других местных традиций. Так что ситуацию с религиозной необразованностью мы таким образом не разрешим, а напротив, столк­немся с еще большими проблемами.

- Как вы считаете, на сегодняшний день ИДУ представляет какую-либо опасность для Казахстана?

- Как известно, ИДУ организовали люди, состоявшие в движении "Адолат". После того, как его лидер Джумабой Ходжаев, или Джума Намангани, погиб, ИДУ стало менее активным. Вообще, о таких движениях нужно говорить с большой осторожностью. Были времена, когда боевиков ИДУ и чеченских боевиков упоминали при любом теракте. Утверждать, что существует организованная структура, которая базируется на территории Афганистана и ждет своего часа, - неправильно. Когда ИДУ было на пике своей деятельности в 1999-2000 годах и атаковало районы Узбекистана и Кыргызстана, Ислам Каримов говорил о том, что это движение пришло из Таджикистана. Таджики же уверяли, что ИДУ пришло из Афганистана. В общем, здесь много непонятного. Вы, вероятно, задали этот вопрос потому, что Александр Князев недавно говорил о том, что порядка 200 боевиков в ИДУ - казахстанцы. Я не исключаю, что в нашей стране есть люди, которые теоретически готовы пройти подготовку в рядах ИДУ. Однако у нас их совсем немного и, конечно, гораздо меньше, чем в Узбекистане.

Когда говорят, что у ИДУ есть свой "филиал" в Казахстане, нужно иметь в виду, что здесь могут быть замешаны геополитические интересы. Взять хотя бы последний ролик, где члены непонятной и неизвестной организации "Солдаты Халифата" угрожают Казахстану терактами потому, что в госучреждениях запретили комнаты для чтения намаза. Или взять заявления "Талибана" по поводу того, что мы хотим послать в Афгани­стан наших офицеров. И подобные вещи слишком часто используются как инструмент давления на ту или иную страну. Нужно смотреть, кому это на самом деле выгодно.

Бесспорно, прецеденты, которые у нас происходят в последнее время с устрашающей регулярностью, опасны. Мы вступаем в ту фазу, через которую прошли многие исламские государства. И нам необходимо разработать комплекс мер для того, чтобы противодействовать подобным явлениям.

- А насколько адекватен закон, запрещающий чтение намаза в госучреждениях?

- Если у нас светское государство, то отделение государства от религии - один из ключевых принципов. Логика закона построена на этом. И если мы открываем комнату для намаза, то по логике должны открыть и, условно говоря, часовню. Например, в российской армии одно время объявились православные священники. После этого встал вопрос о присутствии там мулл. Я считаю, что запрет намаза именно для госучреждений - это правильный ход. Для учреждений пенитенциарной системы можно было бы разрешить молельные комнаты.

- Как сегодня обстоят дела в Афганистане, и представляет ли эта страна угрозу для Казахстана?

- В Афганистане в последнее время заметно политическое обострение. И во многом это связано со слухами о возможном выводе из страны американских войск. Названы даты - 2013-2014 годы, и многие думают, что же будет дальше. После того, как были объявлены сроки, произошел резкий всплеск внутриполитического противостояния. Были убиты брат президента Карзая, его советник, Бурхарудин Раббани, было покушение на убийство министра внутренних дел Бисмилля-хана. Все понимают, что если американцы уйдут из Афганистана, то начнется если не новый виток гражданской войны, то очень сильная автономизация. События послед­них 30 лет привели к тому, что все этнические и религиозные меньшинства выступают против того, чтобы в государстве доминировали пуштуны. Поэтому все эти группы сегодня готовятся к тому, что после ухода американцев им придется бороться за свою автономию. Внутриполитическая ситуация оказывает огромное воздействие на расклад сил во всем регионе. Естественно, присутствует и внешнеполитический фактор, ведь Афганистан - сфера интересов Пакистана, Ирана, США, России, Китая. Кроме того, Афганистан - это так называемый ключ к Центральной Азии.

До 2001 года Россия и Иран поддерживали Северный альянс и не давали талибам установить власть на территории всей страны. Талибы, поддерживаемые Пакистаном, хотели установить жесткий исламский порядок и открыть транспортный коридор в Центральную Азию. После 2001 года состоялось некое умиротворение ситуации, но в итоге оказалось, что она просто законсервировалась. Теперь все общины вроде бы находятся в мире между собой, но арбитром выступают Соединенные Штаты.

Для России и Китая нежелательно, чтобы открылся южный коридор через Центральную Азию. Россия вообще выступает против любых коридоров, которые минуют ее территорию. Вспомните споры вокруг "Набукко", то же самое касается трансафганского газопровода. Китаю это не нужно из-за того, что Синьцзян-Уйгурский автономный округ - его больное место. Иран также выступает против американского присутствия, потому что опасается стратегического окружения. Есть еще и Пакистан, который хочет наладить экономические отношения с Центральной Азией. При этом он решительно против того, чтобы пуштуны выступали за пересмотр границ между странами. Речь идет о так называемой Линии Дюранда.

Получается, что каждая внутренняя сила в Афганистане ищет поддержки у какой-то внешней силы, что создает дополнительное напряжение в стране. Мне кажется, что войны в Афгани­стане не будет, потому что американцы не уйдут с его территории. Даже если они анонсируют свой уход, то уйдут так же, как и из Ирака: вроде ушли, а на самом деле остались. К тому же сейчас ходят слухи, что США заключают с Афганистаном длительный контракт на строительство там военных баз. Да и вообще, Штатам нелогично уходить из Афганистана, тем более если учесть, что вполне возможна их война с Ираном.

Для нас же важно, чтобы афганская ситуация не выплеснулась на нас в виде беженцев, боевиков и т.д. Уход американцев и последующая гражданская война в этой стране не в наших интересах.

Беседовал Игорь ХЕН

http://www.camonitor.com/index.php?module=news&nid=1149