В мастерски написанном романе Эрика Амблера «Маска Димитриоса», вышедшем в свет между двумя мировыми войнами, призрачный Евразийский кредитный трест был охарактеризован при помощи образа дергающего за ниточки кукольника в тот момент, когда стареющая Европа безнадежно погружалась в войну. Его название было выбрано неслучайно. В течение всего прошлого столетия Евразия едва ли когда-либо занимала нейтральную позицию: с нее началось национальное вырождение - перспектива цивилизации, захваченной восточными ордами.

И вот появляется российский премьер-министр Владимир Путин, вероятно, стремящийся обратить внимание своенравной общественности у себя на родине на более возвышенные вопросы, чем безоговорочно спланированная преемственность на президентском посту, и поддерживающий идею создания Евразийского союза между государствами бывшего советского блока, который мог бы стать «одним из полюсов в современном мире, являясь средством эффективного взаимодействия между Европой и динамично развивающимся Азиатско-Тихоокеанским регионом».

В мастерски написанном романе Эрика Амблера «Маска Димитриоса», вышедшем в свет между двумя мировыми войнами, призрачный Евразийский кредитный трест был охарактеризован при помощи образа дергающего за ниточки кукольника в тот момент, когда стареющая Европа безнадежно погружалась в войну. Его название было выбрано неслучайно. В течение всего прошлого столетия Евразия едва ли когда-либо занимала нейтральную позицию: с нее началось национальное вырождение - перспектива цивилизации, захваченной восточными ордами.

И вот появляется российский премьер-министр Владимир Путин, вероятно, стремящийся обратить внимание своенравной общественности у себя на родине на более возвышенные вопросы, чем безоговорочно спланированная преемственность на президентском посту, и поддерживающий идею создания Евразийского союза между государствами бывшего советского блока, который мог бы стать «одним из полюсов в современном мире, являясь средством эффективного взаимодействия между Европой и динамично развивающимся Азиатско-Тихоокеанским регионом».

Путин открыто отрицает, что этот проект подразумевает восстановление СССР. Тем не менее, со времени распада Советского союза велось множество разговоров о создании подобного альянса, и существует тесная связь между концепцией Евразийского союза и советской историей. Белоруссия и Казахстан уже запустили механизмы коммерческой интеграции, а создание нового союза ее ускорит, возможно, привлекая другие бывшие советские республики на свою орбиту - в частности Киргизию и Таджикистан. Поэтому в мире, где членство в ЕС для России невозможно, где ЕС развивает свои собственные партнерские отношения с восточными государствами под руководством Польши и Швеции с целью усилить связи с бывшими советскими республиками, включая Белоруссию и Украину, вполне логичными представляются попытки России расширить внутренние рынки, снять преграды для подвижности рабочей силы и, в то же время, выиграть борьбу за сердца и умы жителей ее западных соседей, прежде всего Украины.

Политикам нравятся подобные нетипичные возвышенные концепции, особенно те, которые будут иметь исторический резонанс. Однако стоит ли все это таких усилий? Предшествующий опыт не слишком обнадеживает. Если восточное партнерство ЕС отдает попыткой изменить регион по образу и подобию прежнего Польско-Литовского содружества, когда купцы и идеи свободно перемещались между Балтийским и Черным морями, путинский Евразийский союз, кажется, происходит из советской эпохи. Естественно, амбиции Советского союза распространялись далеко за пределы Евразии - им хотелось влияния на Ближнем Востоке, в Африке и юго-восточной Азии. Это стало очевидным после 1945 года, когда сталинская Россия по-настоящему стала мировой державой благодаря своей победе над нацизмом, а Кремлю выпал шанс создать второй мир социализма на земном шаре, который объединил бы восточную Европу, Балканы и Советские республики с другими социалистическими партнерами. Идеи и технологии - и прежде всего идеи новых технологий и модернизации крестьянского строя - перемещались за пределы границ стран того самого второго мира и доходили до Кубы, Анголы, Эфиопии и северной Кореи. В настоящее время некоторые историки напоминают нам о том, что «третий мир» был назван так именно из-за длительной борьбы за преданность его стран между государствами первого и второго миров в 1950-е и 1960-е годы. Однако все это может быть преувеличением. Центром второго мира стала восточная Европа, а другие государства присоединялись к нему или покидали его. Подъем Китая ослабил идеологический авторитет Москвы. А в экономическом смысле подобный союз не шел ни в какое сравнение с удивительно мощным мировым альянсом, созданным Вашингтоном и соединившим экономики влиятельных стран западной Европы и восточной Азии с нефтедобывающими государствами Ближнего Востока.

Первый мир определенно выиграл эту конкретную битву и глобализация - под которой я подразумеваю невероятное сочетание роста промышленной производительности в странах-партнерах Америки, таких как Япония и Южная Корея с финансовыми потоками, которые видоизменили финансовую систему в 1970-х - в конечном счете, поставила второй советский мир на колени, поскольку он просто не мог больше конкурировать на мировом рынке, а еще и потому что большая часть восточной Европы попала в зависимость от долгов западу. В целом, попытка поддерживать такую обширную сферу влияния, вероятно, стоила СССР намного больше в чисто экономическом смысле, чем принесла прибыли. Стоит отдать должное, все-таки было одно значительное достижение -индустриализация конца 19 века обозначила свою собственную экономически отсталую периферию, однако к концу 20 века этого было недостаточно.

Стоит вынести и урок из попытки Турции организовать в некотором смысле евразийское сообщество. В начале 1990х президент страны Тургут Озал заявил о приближающейся «эпохе Турции», предположении, основанном на новом союзе тюркоговорящих государств в сердце Евразии. После его смерти стало очевидным, что выбор ориентира для турецкой экономики на восток или запад был всего лишь фантазией. Усвоив этот урок, правительство Эрдогана следует собственному курсу своего рода пост-имперской внешней политики. Более эффективным, чем прежняя модель Озала, этот курс делает не только его ориентированность скорее на страны бывшей Османской империи на Балканах и Ближнем Востоке, а не на постсоветские республики на Черном и Каспийском морях, но, гораздо важнее, и то, что он все больше ориентирует турецкую экономику на Европу и остальную часть мира.

Если коротко, то неудивительно, что Путин делает акцент на том, что его проект более глубокой интеграции не является возвратом к советскому прошлому. Вопрос в том, существует ли какая-либо альтернативная модель, имеющая смысл применительно к предложенному им союзу. Если связь российской экономики с южными государствами будет означать разрыв с более могущественными странами к западу и востоку от нее, этот союз, в конце концов, станет обузой, а вовсе не стимулом к развитию, и Россия заплатит дорогую цену за свою старомодную мечту об имперской славе.

Оригинал публикации: Is Vladimir Putin's Eurasian dream worth the effort?

Опубликовано: 07/10/2011 19:00