Часть I

В один из ясных августовских дней далекого 1988 года в мой редакционный кабинет вошел пожилой мужчина лет семидесяти, в форме полковника советской армии. Представился Байдрахманом Садыковым – кадровым офицером секретной службы в отставке. Уроженец Чиилийского района Кзыл-Ординской области, в настоящее время проживает в городе Алма-Ате. Высокий, сухощавый, нос с горбинкой, на котором плотно сидели темные роговые очки, с правильными чертами лица. Одним словом, чувствовалась порода.

Не помню, предъявил ли гость свое удостоверение ветерана-кадровика или нет, но то, что он показал свой послужной список – это точно. Формуляр на самом деле оказался выпиской из военного билета, где были тщательно приведены даты и обстоятельства его службы в рядах вооруженных сил, причем как сейчас помню, бумага изобиловала арабскими именами (“Это мои оперативные имена и агентурные псевдонимы”, – медленно, но по-военному четко выговаривал гость, улавливая мой удивленный взгляд). Затем из портфеля он достал рукопись в переплете, завернутую в газету “Комсомольская правда” и открыл ее первую страницу. На ней машинкой было отпечатано следующее: “Эль-Арали Зуфар-Акзам ибн имам-Садых. “Операция “Трабезон”. Первая часть: Август-декабрь 1942 г. Сеть агентурной разведки “Абвера”, обеспечивающая завоевания Востока по плану Гитлера “4-Б”, т.е. “Берлин – Басра – Багдад – Бизантиум”. Дальше шла надпись: “Глава первая. Резидент немецкой армейской агентурной разведки “Абвер” Шокаева Лямила-Сефиет Мустафина”.

Ничего себе! И тут во мне проснулся журналистский исследовательский “зуд”. А после того, как гость окончательно добил меня очередным документом – сберегательной книжкой банка СССР, цифры на которой безмолвно свидетельствали, что ее обладатель имеет на счету кругленькую сумму, исчисляемую длинной вереницей цифр, часть которой (100 тысяч рублей – огромные деньги по тем временам!) была переведена на счет общественного фонда по спасению Арала, я полностью оказался в плену “загадочных очарований” полковника-богача.

Так произошло мое знакомство с “легендарным” Байдрахманом Садыковым в редакции журнала “Жалын” (“Пламя”), где в те годы я работал. А он приходил, и не раз, в каждый свой приход планомерно завлекая меня в перипетии своей непростой и занимательной жизни. Оказывается, он приходился близким племянником Мустафе Чокаеву, о котором в те годы только и пестрили страницы национальной прессы, более того он полунамеками (как и полагается секретному сотруднику) давал понять, что в годы войны близко сошелся с вождем, встречался с ним в лагере для военнопленных на Западной Украине, где был по спецзаданию. Какое это задание, уточнять не стал. И я не вдавался в подробности, догадываясь какое это могло быть задание от грозной машины истребления тех лет. Скрывать не буду, даже грешным делом подумал, а не приложил ли он руки к скоропостижной кончине нашего славного вождя?! Обычно полковник на этот счет особо не распространялся, и не хвастался, и не оправдывался, просто в каждый свой визит небрежно, но по-чекистски хладнокровно, раз за разом распутывал клубок своей богатой и опасной шпионской жизни, и в подтверждение серьезности своих рассказов вручил мне для ознакомления ту самую заветную рукопись.

В тот же вечер дома я первым делом взялся за чтение.

Рукопись была вторая или даже третья машинописная копия, и в ней оказалось 77 страниц. Первая и последняя страницы заверены личной подписью автора, как это положено в “конторе”. Читал я взахлеб, точнее сьел сей опус за один вечер. Потом перечитывал. Еще бы. Там так лихо закручивался сюжет, масса незнакомых для меня доселе историй и неожиданных фактов. Ух!

Документальная повесть, выполненная в жанре политического детектива (а он полностью отвечал требованиям этого жанра) начинался с описания общей политической обстановки в Иране накануне Второй мировой войны. Эта восточная страна тогда была оккупирована русскими и английскими войсками, чтобы не пропустить немцев по этому стратегическому коридору на Ближний Восток и в Индию. Соответственно Иран оказался ареной “невидимой войны” между секретными службами сразу нескольких держав, по сути – гитлеровской Германии, Великобритании, США и конечно же, Советского Союза. Основная борьба между этими службами шла за влияние на местные воинственные племена – луров, кашкайцев и бахтияр.

В центре всего этого стоит агент армейской разведки вермахта (абвер) Ламила Сефиет, турецкая поданная, но казашка по национальности: ее отцом являлся не кто иной, как сам Мустафа Шокаев, уроженец Перовского (г.Кзыл-Орда) уезда, ст.Соло-Тюбе, из рода бошай племени шашты-кипшак. Дед его Тургай Бошаев был правителем Кокандского хана по Сыр-Дарьинской области в 1830-1868 годы, сын Тургая Шокай Тургаев перешел на сторону русских и служил волостным правителем при генерале Перовском до 1917 года, указывает автор в своем произведении. Далее пишет, что Шокай Бошаев (так в тексте) отдает своего сына Мустафу учиться в Бухарское медресе с 6-летнего возраста, спаровав его с будущим акыном Турмагамбетом Изтлеуовым. Мустафа в 15-летнем возрасте заканчивает медресе, тогда же переводит некоторые стихи Абая на персидский и арабский языки. Затем мальчика отдают в Туземную школу в Оренбурге. Закончив гимназию, он поступает на факультет востоковедения Казанского университета. Тогда же, на курултае всех мусульман России, проходившем в Казани, его избирают делегатом Государственной Думы. После окончания Казанского университета Мустафа продолжит учебу в аспирантуре Петербургского университета, одновременно учится на юридическом факультете данного учебного заведения вместе с будущим главой Временного правительства Керенским и изучает французский, немецкий и английский языки. Дважды был женат. В начале 1900 года в Петербурге женится на дочери царского генерала-француза, принявшего российское подданство, и получившего перед революцией назначение военным атташе в Париже, а в 1919 году на пятнадцатилетней дочке Шейха Али, племяннице эмира Бухары – Сеида Алимхана. С установлением Временного правительства его глава Керенский как однокурсник по петербургскому университету предлагает Мустафе портфель министра юстиции своего кабинета - повествует дальше автор - но тот отказался, вместо этого принял должность уполномоченного Временного правительства по Туркестанскому краю с намерением создать там отдельное Туркестанское правительство. Вступая в партию алашординцев, в 1918 году в Коканде провозгласил себя “Кокандским ханом”. После разгрома Красной Армией эмира Бухарского, Шокаев со второй женой Шагарет бежал в Турцию, так как мать Шагарет была турчанкой, а ее брат занимал пост министра в правительстве Турции.

В Стамбуле, в 1920 году родилась дочь Шокаева – Сефиет-Ламила (так в тексте). В том же году Шокаев разводится с Шагарет и оставив ее с трехмесячной дочкой перебирается в Париж – к первой жене-француженке, где обосновывается окончательно. На средства тестя – царского генерала – покупает издательство и выпускает журнал “Туркестан-Миллати”. Журнал выпускался на четырех языках: арабском, французском, английском и немецком. Редактором журнала был сам Шокаев. Сефиет в Стамбуле удочеряет дядя, а Шагарет, в то время двадцатипятилетняя красавица с узбекско-турецкой кровью выходит замуж за шестидесятилетнего турка – посла Турции в Германии. В 1926 году Сефиет приезжает в Берлин, где она начинает ходить в школу, параллельно с восьми лет занимается в Балетной школе Берлина в группе Евы Браун – будущей жены Гитлера. В 1938 году становится победительницей Мирового конкурса среди восточных женщин, прошедшего в Стамбуле. А в 1939 году молодая и очаровательная девушка поступает на службу в абвер, заканчивает разведшколу в городе Ланденбург. В 1940 году Шокаев в Париже был арестован гестапо как агент английской разведки. Об его аресте узнала Шагарет и через посла Германии в Турции фон Папена известила об этом находящуюся в Иране Сефиет, впервые раскрыв ей, что тот приходится ему родным отцом. В начале августа 1941 года Сефиет из Тегерана прибывает в Берлин и берется спасать отца, которому грозила смерть. При этом она захватила с собой официальное заверение резидента английской разведки в Иране сэра Болда о том, что Шокаев никогда не был агентом английской разведки во Франции. Ради спасения отца Сефиет сперва становится любовницей Шелленберга – начальника абвера, одновременно заводит любовные связи с министром иностранных дел Германии Риббентропом. Освободив Мустафу Шелленберг предлагает ему стать агентом немецкой разведки в Туркестане, но тот отказывается, сославшись на свою политическую деятельность и через Риббентропа предлагает Гитлеру свой план о создании Туркестанской армии из числа военнопленных мусульман. Гитлер лично одобряет план и идею создания Туркестанского “правительства”, назначает Шокаева президентом этого правительства, одновременно командующим Туркестанской армией, присвоив ему генеральское звание.

Устроив дела отца, Сефиет возвращается в Иран для осуществления операции “Трабезон” через сеть агентурной разведки абвера на Востоке. По пути она знакомится с резидентом американской разведки Шрайбером Рокфором Далласом, которого очаровывает своей красотой, а по приезду в Иран выходит замуж за резидента английской разведки, лорда Англии Гемфри Болда, став леди Британской империи. Болд был женат на англичанке – леди Летиции, владетелице нефтяной компании в Южном Иране, она же в иранском городе Исфаган имела виллу “Букет роз” стоимостью миллион долларов. Сэр Болд по уговору Сефиет, тайно продает Летицию работорговцу, тот перепродает ее одному жандарму с условием держать под замком. А Сефиет становится официальной владелицей виллы “Букет роз” и нефтяной компании, заодно получая дипломатическую неприкосновенность – Болд работал под дипломатическим прикрытием. “Таким образом, резидент немецкой разведки в Иране в 1940-1942 гг. по сути координировала всю деятельность американо-английской разведки в Иране, одновременно она держала в своих руках шпионскую сеть Трабезонского правительства Мустафы Шокаева и засылала своих агентов через Иран в республики Средней Азии и Казахстана”, – заключает автор.

И тут на антураже появляется сам повествователь – “Центру” (читай: Москва) понадобился человек, чтобы обезвредить засылки шпионов-диверсантов в Советский Туркестан и парализовать деятельность немецкой разведки в Иране, то бишь разведчик, но из числа родственников Шокаева, родом из станции Соло-Тюбе, именно из его рода – бошай кипшак. Чтобы войти в полное доверие Сефиет, как родственник ее отца.

“Центр” предлагает осуществить эту работу автору, то есть Байдрахману Садыкову.

(Первая страница рукописи Байдрахмана Садыкова)

Впервые они встретились в августе 1940 года в Ташкенте. В том году двадцатилетняя Сефиет посетила Узбекистан в качестве переводчицы у немецкого “промышленника” Канариса, путешествовавшего по промышленным центрам Средней Азии – на самом деле будущего главы абвера, а тогда он был полковником, возглавлял разведшколу на берлинской улице Тирпицуфер 74, где Сефиет прошла подготовку под его непосредственным руководством. Дальше живописуется, как опытная разведчица хотела заполучить молодого человека, то есть Байдрахмана, с которым “случайно” познакомилась в ложе ташкентского оперного театра. Но влюбиться в Сефиет молодой разведчик никак не мог, ну, из-за казахского закона-табу на инцест, но девушка тогда не подозревала об этом, считала своим отцом Шариб-ата – родного дяди матери и всячески вынуждала бедного парня к супружеским утехам, по ночам танцуя перед ним почти голой. Более того, в последний день своего отъезда она решилась остаться в Советском Союзе и выйти замуж за своего нового суженого. Но “Центр” не согласился.

Во второй главе повествования описывается похождения резидента ЦРУ Шрайбера с разоблачением тайных намерений этой секретной службы, которая в сущности играла в свою игру, не ставя об этом в известность администрацию Рузвельта. Наш лирический герой, то бишь автор, в это время находился в Тегеране, в составе группы советских разведчиков в Иране. Поэтому уже в третьей главе он со знанием дела знакомит нас с деяниями теперь уже резидента Интеллидженс сервис Гемфри Болда, прежде всего любовными интригами между четырехугольником: Шрайбер – Сефиет – Литиция – Болд. Параллельно описывается как разведслужбы мира плели свои кружева вокруг вождя кашкайцев Мирзы Кашка Мухаммеда Насыра Кербалаи и предводителя луров-казахов шейха Музаффара – выходца из среды туркестанских аргын-кипшаков. Что не помешало ему совсем скоро оказаться в сети диаманта наивысшей пробы – Сефиет.

Дальше всплывает фигура полковника Ходжаева – таджика по национальности, резидента советской разведки в Иране под оперативным именем Петр Кузьмич, действующего под видом заготовителя сырья для советского контингента войск. Под его началом нейтрализуются группы немецких диверсантов, высадившихся в провинции Кашкай. По ходу того дела описываются действия прибывших в Иран для руководства над восстанием местных племен высокопоставленных лиц вермахта – Канариса, генерала абвера Леверкюна, а также резидента французской разведки в Иране барона Тенти дю Кастанье, резидента турецкой разведки Хамида Ходжы Бекмурзаева, полковников абвера Креизе, Гаммота и Франца Майера, знаменитого иранского купца Орутюна. Вся интрига плетется вокруг готовящихся немцами попыток захвата Трансперсидской дороги и совершения государственного переворота в Тегеране. Герой повести под оперативным именем Абдрахман, он же автор, был в курсе всех этих событий, так как выполнял роль связного и переводчика между вождями местных племен, также как близкий родственник Сефиет был вхож к заокеанским мастодонтам. В результате усердия группы Ходжаева, луры-казахи порывают с апологетами немцев – кашкайцами, и окажутся на стороне советов. В разгар этих интриг и хитросплетений дело дошло до того, что подогреваемая советскими разведчиками сигэ шейха Музафара (не венчанная жена) Гульсим, узнав о связях шейха с Сефиет, изуродует прекрасное лицо “турецкой змеи” – полоснет его ножом. На то и степная воительница – Гульсим была казашкой из рода аргынов, потомок знаменитого Богембай батыра. Повествование заканчивается тем, что Сефиет в Исфагане, резиденции своего мужа Болда, увидев привезенную шейхом Музафаром груду черепов, среди которых она узнает головы Леверкюна и других немецких офицеров, с глубоким шрамом на щеке, теряет сознание. Повесть обрывается на шестой главе, где описываются хождения Хамид Ходжи Бекмурзаева, резидента турецкой разведки. Хронологически это конец 1942 года, когда Сефиет опять в положении генеральши на шпильках по заданию абвера отправляет Хамид Ходжу в советский Туркестан...

В один из своих встреч с Байдрахманом Садыковым я заинтересовался дальнейшей судьбой Сефиет. Он сказал, что Сефиет жива-здорова, ей около восьмидесяти лет, проживает в Мекке. Добавил, что по сие пору держит с ней связь, переписывается, обещал дать прочитать одно из ее писем в стихах. На следующий день принес то письмо. Но не сам оригинал, а переписанный на кириллице текст, характерным для него почерком – крупные буквы, выведенные несколько коряво нетвердой рукой близорукого человека. То были замечательные стихи, настоящая поэзия от ностальгирующей, истосковавшейся души немолодого уже человека по родной земле. До сих пор корю себя за нерасторопность, что не придал должного значения, не переписал или не снял копию текста письма. Видимо что-то меня удерживало, возможно то, что меня знакомили не с оригиналом письма. Такое бывает с исследователями...

Летели дни, пробегали недели. Наши встречи продолжались, но не так часто, как это было вначале. Помню даже, что однажды вдвоем сьездили в Талгар, к его дочери – она там была замужем. Причем Байдекен сильно не давил на меня, ну, в плане того, чтобы я что-нибудь написал о нем. И я почему-то не спешил. Покуда в один из дней поздней осени – в ноябре 1989 года на страницах республиканской газеты “Социалистік Қазақстан”, как гром среди ясного неба, не появилась одна обличительная статья. Вышедшая из-под пера кзылординского журналиста К.Сыдыкова, публикация имела громкое название: “Садықовтан сақтаныңыздар!” (“Берегитесь Садыкова!”). В ней подробно описывались вояжи в разные места и аудиенции у власть придержащих “бойца борьбы против экологической катастрофы”, “полковника службы безопасности в отставке” Байдрахмана Садыкова, который обманным путем вошел в доверие областного руководства и ложными заверениями о “переводе” им крупных сумм в фонд Арала, строительства мечети в городе Кзыл-Орде стал почетным гражданином города Арала, затем пользуясь этой льготой вне очереди получил автомашину “Жигули”, которая далее была перепродана на Кавказе, а также обманным путем взял от знакомых и родственников взаймы большие суммы, которые, разумеется, не возвращал. На поверку выяснилось, что это обыкновенный мошенник, а вовсе не полковник госбезопасности, а те всевозможные документы, которые он показывал всем – удостоверения военных орденов и медалей, трудовые книжки с пометкой “секретно”, “секретность снята”, сберегательные книжки со счетами в сбербанке оказались липовыми. И никакой он не двоюродный брат Мустафе Шокаеву, разве что дальний родственник – жамағайын. Однако многие, кому он предьявлял эти документы и рассказывал завлекательные байки, не сочли нужным удостоверить документы – большинство из тех подложных документов представляли собой обычные бумажки с машинописным текстом. Покуда в отношении них не засомневался полковник КГБ в отставке Сергара Изтлеуов, который и инициировал ту проверку, заручившись поддержкой тогдашнего главы области Еркинбека Ауелбекова. Видимо на людей магически подействовали настоящие, неподдельные печати на этих документах, астрономические денежные цифры, а также харизма их обладателя – действительно, старик подобно Гришке Распутину обладал каким-то магнетизмом и умел в мгновение ока расположить к себе собеседника.

После опубликованной статьи нам довелось пару раз встретиться. Разговор не клеился, и он, и я не стали затрагивать ту самую щепетильную тему, старались ее обходить. Только однажды в ходе разговора он так, между прочим замолвил, что его разоблачители запрос сделали не в те архивы службы безопасности, кажется, он говорил, что надо было запросить архивы Москвы, где хранятся дела по ГРУ (главному разведывательному управлению при Генштабе Красной армии). Честно говоря, в то время я не до конца верил, что он мошенник. Все время меня не покидала мысль, что возможно с документами вышло какое-то недоразумение – настолько я сильно оказался в плену от прочитанной повести и настолько правдоподобными показалось мне все, что там рассказывалось.

После этого я полковника не видел. Но каково было мое удивление, когда спустя годы встретил имя оскандалившейся личности в титрах двухсерийной исторической саги Сатыбалды Нарымбетова “Мустафа Шокай” – Байдрахман Садыков в фильме под этим именем и фамилией представлен как племянник Шокая, тайный сотрудник НКВД. Образ Байдрахмана Садыкова воссоздан известным киноактером Бериком Айтжановым. И это после той статьи, которая в свое время не была опровергнута, после которой двое журналистов, хвалебно писавшие о “гражданских подвигах” Садыкова, понесли наказания – один из них, завотделом той самой “Социалистік Қазақстан” получил строгое административное взыскание, другого сняли с поста редактора журнала “Мәдениет және тұрмыс”. Еще после разоблачений в книге “Операция” “Франц” (Кзыл-Орда, 2002) бывшего полковника КГБ Амирхана Бакирова.

Не знаю, возможно мой ангел-хранитель уберег меня. Что-то все время меня сдерживало от той темы, использования сенсационной по сути вещи, которая сама падала мне в руки. Возможно в этом свою роль сыграла моя исследовательская дотошность, – то, что не могу взяться за тему, если не обеспечена полнота материалов или же они требуют дополнительной перепроверки и уточнений. Фактчекинг, - сказали бы сегодня, - вот что меня спасло тогда.

Помню, перечитывая “Операцию “Трабезон” снова и снова, периодически возвращаясь к ней, я шаг за шагом стал перепроверять изложенные там факты и реалистичность тех личностей – участников операции. Тут необходимо учесть, что на момент, когда я читал повесть, правда жизни и политической деятельности Мустафы Шокая только-только стала приоткрывать завесу, и соответственно многое в его биографии для нас еще было неясно. Мы знали, что он из Кзыл-Орды, рода кипчак, родился на территории современнего Чилийского района – в местности Сулу-Тобе в семье влиятельного датхи, создал Кокандскую автономию, был уполномоченным Временного правительства, участвовал на сьездах Алаша, после упразднения Кокандской автономии эмигрировал зарубеж, сотрудничал с немцами, покуда не умер при загадочных обстоятельствах. А все то, что нам известно в настоящее время, стало появляться немного позже, с установлением независимости, если быть точнее, примерно с 1990-1991 годов. Поэтому все то, что писал автор о Шокае, для меня стало совершенно новыми откровениями, причем вероятность того, что автор мог оказаться весьма информативным человеком, имевшим доступ к секретным материалам, скажем так, вдвойне усиливало комплиментарность тех сведений. Поэтому даже после 1991-1992-х годов, я, имея под рукой новые, более достоверные материалы о Шокае, идущие вразрез с основными фактами его жизни, все же продолжал придавать значение трактовке жизни вождя Садыковым, полагая, что нам не все еще известно, – а вдруг действительно общество имеет дело с масштабной фальсификацией о Шокае, на этот раз с подачи нацпатов?! Ведь по сие пору биографы-шокаеведы не могут дать вразумительные ответы на некоторые вопросы, например, кем была его мать Бакты по национальности или полностью опровергнуть слухи о существовании дочери Шокая.

Вместе с тем уже после 1991-92-х годов, с выявлением новых архивных данных о Шокае, явные помарки, откровенные ляпы в садыковской рукописи стали все рельефнее. Я уж не говорю о таких неточностях, как место рождения Мустафы Шокая: по Садыкову, место рождения вождя – станция Соло-Тюбе, тогда как последующие изыскания показали, что в действительности он появился на свет в местности Аулие-Торангыл, вблизи станции Тартогай; а в Чиили – в местность Наршокы, неподалеку от станции Сулу-Тобе, семья Шокая переехала позже, когда ему было лет одиннадцать, в связи с затоплением школы в Аулие-Торангыле, где он учился. Двоюродный брат Мустафы – Байдрахман Садыков – уж не мог не знать об этом, но здесь можно допустить, что заселенные в Сулу-Тобе бошайцы просто не хотели (и не хотят) признать факт, что их великий сородич родился не на земле малой родины бошай-кипшаков. Также я не считал бы вопиющей ошибкой указание в повести отца Мустафы – Шокая волостным правителем, тогда как он служил народным (мировым) судьей – төбе би, а деда Тургая правителем Сыр-Дарьинского вилайета Кокандского (вариант – Хивинского) ханства, то бишь датха – в сущности датхой величали лица, уполномоченного вести вассальные дела в определенном регионе, говоря современным языком, он был представителем метрополии на местах. Однако не имеет доказательных подтверждений целый ряд приведенных Б.Садыковым фактов. Во-первых, то, что Мустафа, якобы с шести лет учился в бухарском медресе, тем более вместе с поэтом Турмагамбетом Изтлеуовым, – разница в возрасте у них немалая: шаир был старше Мустафы на восемь лет, к тому же он поступил в бухарское медресе “Кокелташ” в 1899 году, а Мустафа в 1902-м, после окончания русско-туземной школы в Перовске поступает в Ташкентскую гимназию – по правилам мусульманской системы образования тех лет в среднем религиозном учебном заведения типа “Кокелташ” шакирды обучались около шести лет, поэтому вряд ли Мустафа бросив столь престижное медресе мог податься в светскую школу. К тому же, если он медресе закончил в пятнадцать лет, как пишет Б.Садыков, – а это 1905 год, – не мог же он в те же годы одновременно учиться в гимназии. Далее автор повести указывает на то, что после медресе мальчика отдали в Туземную школу (гимназию) в Оренбурге, тогда как достоверно известно, что Мустафа в пределах 1902-1910 годов обучался в І-й Ташкентской мужской гимназии. Он также не учился на факультете востоковедения Казанского университета, а после окончания гимназии с отличием поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, на дневное отделение, следовательно, он не мог поступить в аспирантуру по ориенталистике, как пишет Б.Садыков. То, что Мустафа параллельно с аспирантурой закончил юрфак данного университета, причем его однокурсником был будущий глава Временного правительства Александр Керенский, тоже не соответствует действительности: Шокай возможно слышал о Керенском еще до университета, так как тот тоже в свое время закончил ташкентскую гимназию, но учиться вместе в университете они никак не могли по той простой причине, что Керенский обучался там в 1899-1904 годы, а Мустафа в период с 1910-го по 1914 годы (их пути пересеклись позже, в годы революции). Именно в этот период, в Петербурге, повествует автор, Мустафа женится на дочери генерала-француза (в рукописи от руки добавлена дата женитьбы: 1 января 1900 года, но это явно опечатка, возможно речь идет о 1910 годе). Однако мы знаем, что Шокай женился не на французской подданной, а уроженке Одессы, русской по национальности Марии Яковлевне Гориной. На момент знакомства с Мустафой, она была замужем за генералом – ташкентским краевым прокурором, выступала в Ташкенте оперной певицой. Обвенчались они в апреле 1918 года. Что касается его второй женитьбы на племяннице бухарского эмира, то на полях того места в рукописи, где идет данное сообщение, опять-таки от руки добавлена дата: март 1919 года, но в настоящее время достоверно известно, что в этот период своей жизни Мустафа находился на Кавказе. Если даже верить этому факту, то Вали Каюм-хан, которому многие прочат роль убийцы Шокая, оказывается был в родственных отношениях со своим визави (отец Вали приходился ближайшим родственником эмиру бухарскому – Сеиду Алимхану). Выходит, что последний отомстил нерадивому зятю за нанесенное оскорбление в честь династии?..

(Страница рукописи Байдрахмана Садыкова с авторскими исправлениями)

Не соответствует действительности также факт избрания Шокая в Госдуму. Такое намерение на самом дело существовало в 1914 г. Мустафа был устроен на работу в Госдуму в качестве секретаря ее мусульманской фракции, в дальнейшем он с помощью уфимского помещика, казахского чингизида Салимгерея Жантурина должен был баллотироваться в Думу, но замысел не состоялся. Не совсем точен факт его работы уполномоченным правительства Керенского по Туркестану – Шокай не был уполномоченным, он в августе 1917 года был назначен членом Туркестанского комитета Временного правительства, по предложению Керенского, но как один из рядовых членов, не более.

Причины отъезда Шокая из Стамбула в Европу достоверно неизвестны. Исследователи его жизни предполагают, что он был вызван скорее всего в связи со сложной политической обстановкой в Турции – страна переживала период смуты, столица оказалась в руках недоброжелателей, вдобавок жить было трудно – цены на сьемные квартиры резко взлетели. “По этим и другим причинам он в Стамбуле не мог оставаться надолго” – заключает биограф Шокая из Стамбула Абдуакап Кара, но что за “другие причины”, так и не удается узнать. Также допущена неточность в названии журнала, которое выпустил Шокай вместе с башкирским эмигрантом Зеки Валиде Тоганом – издание, которое выпускалось с 1927 по 1931 годы в Стамбуле называлось не “Туркестан-Миллати”, а “Иени Туркестан”, а о финансировании журнала тестя – царского генерала и говорить не стоит – издание публиковалось на средства эмигрантов-туркестанцев, объединенных в Комитет Национальной Защиты Туркестана как политический орган данной организации, а сам Мустафа в то время не то что журнал издавать, а в финансовом отношении был весьма стеснен – семья по полгода не имела возможности платить за квартиру в окрестностях Парижа.

Что касается ареста Шокая немцами, то подозрение на него как завербованного английскими спецслужбами агента действительно имело место. Но летом 1941 года Сефиет никак не могла спасти отца с помощью Шелленберга, так как в то время последнего в системе немецкой разведки и в помине не было, тем более что в службе военной разведки и контрразведки он никогда не работал, а пришел в рейхскомиссариат по имперской безопасности с научных кругов и только с 1943 года стал ведать Шестым управлением РСХА. Соответственно он не мог в 1941 году принуждать Мустафу к коллаборационизму, все вербовочные дела шли через министерство по восточным делам. Шокай из Компьена был освобожден благодаря усилиям ученого-языковеда, сотрудника того же министерства фон Менде, – доктор и в дальнейшем, вкупе с другим чиновником из ведомства Розенберга Ляйндбрандтом (сотрудником немецкой разведки по совместительству) вели первые переговоры с Шокаем по привлечению его к сотрудничеству с Третьим рейхом. Идея создания в будущем единого конфедеративного государства Туркестан действительно существовала, она скорее была выстрадана во время непростых обсуждений будущего края Шокаем и немецкими чиновниками, а вот то, что Мустафу назначили президентом несуществующего Туркестанского правительства с присвоением ему генеральского звания – так это чистейшей воды выдумка советских чекистов. Также нет сведений о причастности Евы Браун к балетному искусству: она вообще была далека от хореографии. Сефиет в 1938 году не могла участвовать и стать “Мисс мира” – история подобного мирового конкурса берет свое начало с 1951 года, а “Мисс Вселенная” с 1955-го. Конкурс восточных красавиц вообще не существует в помине. Есть красавицы Востока, завоевавшие титулы в подобных состязаниях, в том числе турчанки, но и эта история начинается лишь с 1952 года, когда Гюнсели Башар впервые завоевала титул “Мисс Европа”. Что касается конкурсов в самой Турции, то они действительно обозначаются более ранним периодом, – первый подобный конкурс “Мисс Турция” состоялся в 1929 году в Стамбуле, затем в 1932 году, далее в конце 1940-х устраивались и в других городах Турции, но среди победительниц до 1940-х имя Сефиет-Ламиля Шокай (вариант: Мустафина) не значится: тогда победителями признаны соответственно Фериха Тевфик и Кериман Халис Эдже. Предположить, что под этими именами скрывалась Сефиет тоже негоже – ведь не могла же девятилетняя или двенадцатилетняя девочка (по Б.Садыкову она 1920 года рождения) участвовать в подобных конкурсах.

И наконец касаемо ее поездки в Среднюю Азию вместе с Канарисом летом 1940 года историками не выявлен ни один документ, подтверждающий данный вояж. В повести речь идет предположительно о периоде с июня по сентябрь, в это время, точнее в июне и июле Канарис не выезжал за пределы Германии – шеф абвера был занят подготовкой операции захвата Гибралтара под кодовым названием “Феликс”, также диверсий в Польше, Австрии и Чехословакии, параллельно вел информационную войну с Англией, только в августе совершил кратковременную поездку в Португалию. Восточным же фронтом он вплотную начал заниматься только с весны 1941 года. Так что Вильгельм Канарис физически никак не мог в 1940-м в течение нескольких месяцев путешествовать по промышленным центрам Средней Азии – Ташкенту, Коканду, Самарканду, Ургенчу, Бухаре и Туркестану. При этом вызывает улыбку то, что автор повести называет шефа абвера полковником, тогда как он с 1939 года являлся вице-адмиралом, а в 1940 году ему было присвоено следующее воинское звание – адмирал. И последнее. На берлинской улице Тирпицуфер, 74 не могла находиться разведшкола, где якобы Сефиет прошла спецподготовку: во-первых, никакая разведслужба мира не размещает секретную школу по подготовке своих агентов прямо в центре города, во-вторых, по тому адресу находилось здание – резиденция абвера, где сидел сам “железный адмирал”.

Одним словом, документальная повесть по части фактологического материала сильно хромала, образно говоря, автор спотыкался на ровном месте. Но, наряду с такой поразительной некомпетентностью он проявляет такую же поразительную осведомленность о политических перипетиях “большой игры”, разыгранной в 1941-1942 годах на Иранском плоскогорье, тайных миссиях спецслужб мировых держав, особенно гитлеровского плана “4 Б”. В качестве примера приводим одну деталь: в повести говорится, что в Иране в те дни тайно побывали Канарис и генерал Левюркюн и это действительно имело место. В частности, зафиксировано посещение адмиралом этой страны в начале июня 1941 года. Исследователи полагают, тогда на август месяц абвер запланировал вторую попытку прогерманского переворота – германская агентура запасалась оружием, за восемь месяцев туда из Германии было доставлено 12 тыс. тонн оружия с заброской нескольких диверсионных групп. Для принятия груза на территориях прогермански настроенных племен подготовливались полевые аэродромы, о чем подробно повествуется в данном произведении. Также офицеры-нелегалы абвера, действовавшие тогда в Иране под прикрытием коммерческих компаний, приведены своими же именами, это – Гаммот, Шульц и Майер. Воспрепятствовали им опытные резиденты, прежде всего английской Сикрет Интеллидженс Сервис (SIS), это сэр Гемфрид Болд, резидент американской агентуры Рокфор Даллас, тот самый, который впоследствии организует ЦРУ, французский разведчик барон Тенти дю Кастанье... все они лица достоверные, хорошо знакомые по истории спецслужб мира. А о советском резиденте полковнике Ходжаеве (он же Петр Кузьмич, он же Махмуд Айдарлы – Хохлатый) в те времена ходили легенды. Резидент турецкой разведки Хамид Ходжа Бекмурзаев тоже личность невымышленная – он являлся потомком знаменитого суфийского шайха ордена накшбандийя Ходжи Ахрара из Бухары. В повести очень подробно описываются заслуги Ходжаева по подготовке и проведению знаменитой операции “Согласие” – Countenance – “Шагбан” – первой совместной военно-политической акции новоявленных союзников, СССР и Великобритании. В исторической литературе упоминается, что в течение июля и августа 1941 года послу Ирана в СССР М.Саеду трижды вручались дипломатические ноты, где советская сторона обращала внимание адресата на деятельность немецкой агентуры в их стране. Иран заверил, что приняты соответствующие меры, но на самом деле шахиншах Пехлеви вел параллельную игру с Германией. Однако в Кремле знали от советской резидентуры в Иране, что это неправда, указывается в литературе. Понятно, что здесь речь идет о Ходжаеве. В повести Б.Садыкова детально описывается, как потом Ходжаева срочно вызвали в Москву, как Кузьмич 2 августа 1941 года за сутки через копетдагский коридор из иранского Кучан был переброшен на прием к Сталину, который после получения информации из первых рук дал указание на начало операции “Согласие”. Автор пишет, что она началась в ночь с 4-го на 5-е августа 1941 года, но это неверно: 53-я Особая армия Среднеазиатского военного округа вошла в северно-восточную часть Ирана с территории Туркменской ССР в ночь с 24-го на 25-е августа, и, миновав горную местность вышла в Туркменсахру, а дальше овладела Мешхедом – вторым по величине городом Ирана. Операция длилась всего ничего – сутки, и в ней участвовали также казахи-кавалеристы, в составе 17-й, 19-й, 44-й кавдивизий. Эти и другие подробности операции “Шагбан” долгие годы были под спудом, а в таких вышедших в советское время книгах, как “Тайные миссии абвера и СД в Иране” А.Оришева о многих вещах говорится весьма туманно и обтекаемо. Завеса эта приоткрылась только в последнее время, – и то неполностью, – теперь уже, скажем, в новом труде вышеназванного автора “Иранский узел: схватка разведок 1936-1945 гг.” (М.: Вече, 2009). Но в этих книгах нет той перипетии “невидимого фронта”, которые так тонко, со знанием дела выводит молодой разведчик под агентурным именем Абдрахман (то бишь Байдрахман Садыков). Стало быть, автор действительно описывает те события, в которых сам участвовал, видел собственными глазами. Иначе откуда у него такая доскональная информация, даже характерная для таких случаев густая насыщенность событий?

Анализируя все это, я терялся в догадках. Если верить тем разоблачениям, Байдрахман Садыков вовсе не разведчик, а искусный мошенник, ловко обманывающий людей своими байками, но с другой стороны, его рукописный опус обнаруживает глубокое знание темы, –убедителен в фактах и аргументациях, точен в описании. Автор явно владеет пером – выразительно живописуя увлекает читателя за собой. Вот портрет шайха Музафара: “...Меня восхищает ярко выраженная в нем воля к жизни и активная ненависть к мерзости ее. Я любовался тем его азартом, каким он насыщал все, что делал. Меня изумляла его нечеловеческая работоспособность. Его движения были легкие, ловкие, скудные, но сильный жест вполне гармонировал с его речью, то же скрытый словами обильной, честной, справедливой мысли и у него на лице, монгольского типа, горели, играли эти острые глаза – неутомимого борца против лжи и горя жизни, горели, прищуриваясь, иронически улыбаясь, подмигивая, сверкая гневом. Блеск этих глаз делал речь его еще более жгучей, ясной и страшной угрозой... Речь его вызывала физическое ощущение неотразимой правды у всех его врагов...”

Так может писать только опытный писатель-прозаик, как художник снимающий портрет своего героя с натуры.

Сказать по правде, я не знал, что делать.

Максат Таж-Мурат

Abai.kz