Ниже приводится текст речи доктора Збигнева Бжезинского, произнесенной им 14 октября 2011 года во французской Нормандии после получения премии имени Алексиса де Токвиля (Prix Alexis de Tocqueville), врученной председателем жюри премии, М. Валерии Жискар д'Эстеном (M. Valéry Giscard d'Estaing). Среди предыдущих лауреатов премии - Раймон Арон (Raymond Aron) (1979), Дэвид Рисмен (David Riesman) (1980), сэр Карл Поппер (Karl Popper) (1984), Октавио Пас (Octavo Paz) (1989), Франсуа Фюре (Francois Furet) (1991) и Дэниел Белл (Daniel Bell) (1999).

Ниже приводится текст речи доктора Збигнева Бжезинского, произнесенной им 14 октября 2011 года во французской Нормандии после получения премии имени Алексиса де Токвиля (Prix Alexis de Tocqueville), врученной председателем жюри премии, М. Валерии Жискар д'Эстеном (M. Valéry Giscard d'Estaing). Среди предыдущих лауреатов премии - Раймон Арон (Raymond Aron) (1979), Дэвид Рисмен (David Riesman) (1980), сэр Карл Поппер (Karl Popper) (1984), Октавио Пас (Octavo Paz) (1989), Франсуа Фюре (Francois Furet) (1991) и Дэниел Белл (Daniel Bell) (1999).

Для меня действительно большая честь оказаться здесь, в Нормандии, чтобы получить премию, названную именем новаторского французского мыслителя. Алексис де Токвиль раньше, чем кто бы то ни было, понял и лучше, чем кто бы то ни было, интерпретировал уникальность американского эксперимента - в его социальном, политическом и культурном измерениях. В 1831 году его путешествие в Америку была поездкой в увлекательный, но далекий мир - предприятием более рискованными и менее предсказуемым, чем сегодняшние исследования открытого космоса - а его суждения до сегодняшнего дня остаются удивительно пророческими и проницательными. Чтобы понять Америку, нужно прочитать и впитать в себя де Токвиля.

Я также очень рад присутствию здесь президента Валери Жискара д'Эстена, который номинировал меня на премию Токвиля. Президент Жискар - выдающийся лидер с широким взглядом на Европу, не менее амбициозным по своему масштабу, чем были вызывающие воспоминания, выразительные вышеупомянутые прогнозы де Токвиля для Америки. Сегодня Европа отчаянно нуждается в убедительной концепции для дня завтрашнего, если хочет избежать опасного повторения своего недавнего прошлого. Г-н президент, я особенно восхищаюсь вами за смелость, с которой вы представляете свою концепцию.

Наконец, как у американца польского происхождения, у меня также есть особая любовь к Франции - в особенности, из-за ее прочного романа с историческим величием и благородством, из-за ее превышающих все пределы политических идей и идеалов, и из-за ее заманчивого признания и понимания многообразия измерений действительно достойной жизни.

Перечитывая недавно работу де Токвиля, я был поражен тем, насколько хорошо он понимал - 175 лет назад - сущность и характерные черты нарождающейся силы Америки, и как новаторского социального эксперимента, и как суверенного государства. А также, увы, насколько хорошо он предвидел потенциальные уязвимости и слабые места этой исторически уникальной страны, которая приобретала форму как раз в то время, когда де Токвиль путешествовал по обширным открытым пространствам Америки и размышлял о ее будущем.

Джозеф Стиглиц (Joseph Stiglitz), лауреат Нобелевской премии по экономике, недавно обратил внимание на тот факт, что Алексис де Токвиль правильно воспринимал основной источник своеобразной характерной гениальности американского общества: его уважения к тому, что французский обозреватель назвал «должным образом понимаемым личным интересом, собственной выгодой». Стиглиц отметил, что каждый мотивируется интересами собственной выгоды в узком смысле, но Токвиль, подчеркивая то, что эта самая личная выгода является «должным образом понимаемой», хотел сказать, что ранние американцы уникальным образом также заботились и о личной выгоде, и собственных интересах других. Иными словами, они инстинктивно понимали, что уважение к общему благу фактически является предпосылкой, залогом чьего-то конкретного благополучия в конечном счете.

Вышеизложенное наблюдение в особенности актуально для нашего понимания тех вызовов, которые стоят перед современной Америкой. Хотя она и является демократией, Америка становится страной не предвещающих ничего хорошего социальных крайностей, с огромным разрывом между небольшой группой сверхбогатых и растущим числом лишенных практически всего. В сегодняшней Америке 1% самых богатых семей владеет 35% всего богатства страны, в то время 90% нижней части спектра владеют примерно 25% национального благосостояния. А поводом для еще большей озабоченности, возможно, должен являться тот факт, что большинство нынешних конгрессменов и сенаторов, и аналогичным образом большая часть ведущих чиновников исполнительной власти, попадает в категорию очень богатых, в так называемый ведущий 1 процент.

В то же самое время, хотя она и остается по-прежнему уникально сверхмощной, Америке становится сложно справляться с последствиями все более ускоряющихся глобальных изменений, которые вырываются из-под контроля, как на социально-экономическом, так и на геополитическом уровнях. Социально-экономически, мир становится единой площадкой, единым игровым полем, на котором все больше превалируют три динамично развивающиеся реальности: глобализация, «интернетизация» и дерегулирование.

Сегодня срочные финансовые транзакции с участием миллиардов долларов происходят буквально за секунды; зачастую по существу спекулятивные по своему характеру и не имеющие отношения ни к технологическим инновациям, ни к новым формам занятости, они создают мгновенное богатство беспрецедентных масштабов для немногих избранных. Инвестиции и возможности в области занятости за границей, движимые по большей части оппортунистическими корыстными интересами, сейчас превосходят национальные интересы.

Политически, тот же самый мир - несмотря на кажущуюся концентрацию глобальной силы и власти в руках очень немногих государств с огромными экономическими и военными возможностями - является свидетелем рассредоточения силы. Запад идет на спад, потому что ему не хватает воли к объединению, в то время как Восток поднимается, но тоже сталкивается с опасностью эгоистичного соперничества и потенциальных конфликтов между его ведущими государствами. Ни существующие национальные правительства, ни рудиментарные региональные соглашения и организации не способны обеспечить эффективную дисциплину, не говоря уж об утверждении контроля, в отношении автономной финансово-экономической вселенной, столь недавно оформившейся за счет глобализации, «интернетизации» и дерегулирования.

Вышеозначенный кризис глобальной власти еще более осложняется появлением неожиданного феномена массового политического пробуждения. Самый свежий пример тому мы видим в арабском мире, то есть ныне универсальная реальность политического пробуждения является совокупным продуктом интерактивного и независимого мира, связанного между собой мгновенной визуальной связью, и демографического молодежного взрыва, обеспечиваемого легко мобилизуемыми и политически неспокойными университетскими студентами и социально незащищенными безработными, присутствующими в наименее продвинутых обществах. Обе эти группы возмущены более богатой частью человечества и преимущественной коррупцией своих правителей. Это негодование и недовольство властью и привилегиями способствует развязыванию популистских страстей с взрывоопасным потенциалом превращения в крупномасштабные международные беспорядки.

Способность Америки отвечать этому взрывоопасному миру осложняется еще одной социально-политической чертой Америки, которую прозорливо подметил де Токвиль, и о которой он предупреждал: общественное невежество. При обсуждении влияния большинства в Америке, он писал: «Я не знаю ни одной другой страны, где было бы в общем и целом меньше независимости мышления и реальной свободы дискуссий, чем в Америке». Такой деспотизм невежества, который, по словам де Токвиля, «покидает тело и восходит прямо к духу», имеет нежелательный эффект - он весьма часто ухудшает качество политического руководства в Америке. Де Токвиль писал: «Некоторые неприятные эффекты очевидным образом проявляются в американском национальном характере. Я думаю, что присутствие небольшого числа выдающихся людей на политической арене объясняется именно все более увеличивающимся деспотизмом американского большинства».

Сегодня подобный «деспотизм» проявляется в общественном невежестве и игнорировании мира вокруг себя и в нежелании общественности требовать и принимать краткосрочные и справедливо распределяемые социальные жертвы в обмен на долгосрочное обновление. То же самое невежество, или если быть более точным, безразличие - служит препятствием на пути возможностей Америки справляться с внешним миром, и особенно с теми дилеммами, о которых я уже упоминал.

Применению политических лекарств, необходимых Америке для того, чтобы преодолеть свои нынешние внутренние проблемы, мешает еще один недостаток, который в 1835 году де Токвиль мог описать лишь общими выражениями: а именно, политический тупик и гиперпартийность. Наши политические партии сегодняшнего дня, кажется, заслуживают критики, которую Торквиль обращал против тех, кого он называл «малыми партиями». Он писал: «Их характер проникнут эгоизмом, который очевидно окрашивает каждое из их действий... их язык яростен и неистов, но их прогресс робок и чрезмерно осторожен. Средства, которые они пременяют - презренны и подлы...» Это нынешнее политическое безвыходное положение должно быть преодолено с тем, чтобы Америка вновь могла взирать на окружающий мир со своей обычной исторической уверенностью.

Но подобная национальная уверенность требует более широкого стратегического видения и ощущения исторической цели, направленного на в конечном счете глобальное принятие принципа «должным образом понимаемого личного интереса, собственной выгоды». Я действительно чувствую, что бесконтрольные финансовые спекуляции имеют как экономические, так и социальные последствия, которые в срочном порядке требуют более широкого и более жесткого национального и международного политического наблюдения. Эффективное глобальное политическое сотрудничество может возникнуть только на основе более широкого консенсуса - и его нужно продвигать как на региональной, так и в конечном итоге на глобальной основе.

С моей точки зрения, жля Америки, которая является одновременно и атлантической, и тихоокеанской державой, это означает, как минимум, возобновление амбициозных усилий, направленных на то, чтобы придать смысл понятию атлантического сообщества - включающего в краткосрочной перспективе и Америку, и Евросоюз - а в долгосрочной также постепенно и Россию, и Турцию. То, что Америка и Европа нужны друг другу - очевидно, и то, что их связывают одни и те же политические ценности - особенно важно в те времена, когда мир неожиданно решил политически пробудиться и ищет свое собственное самоопределение. Увы, слишком часто эти поиски сконцентрированы на «эгоистичным образом понимаемом личном интересе, собственной выгоде».

Следовательно, более амбициозный стратегический взгляд не должен ограничиваться лишь Америкой и Европой. В моей вскорости выходящей в свет книге я утверждаю, что в долгосрочной перспективе - в течение следующих двух-трех десятилетий - этот взгляд должен начать охватывать и Россию в том числе. Посмотрите, что писал де Токвиль в 1835 году, когда завершал первую часть своего труда «Демократия в Америке»: «Сегодня две великие державы на земле, кажется, продвигаются в одном направлении из разных стартовых точек: русские и англо-американцы... Все остальные страны, кажется, достигли почти что верхнего предела своего естественного развития и им не остается ничего иного, кроме как сохранять то, что у них есть, в то время как эти две страны растут».

Разумеется, он верно подметил радикальный контраст между Америкой и Россией: американцы, с их «свободой как основным образом и механизмом действий», использовали свою веру в принцип личного интереса и собственной выгоды и свой здравый смысл для оккупирования и цивилизования своего обширного континента, преодолевая естественные препятствия для построения сильной американской демократии. Русские, с их «славянской покорностью» в качестве основного образа действий использовали «солдатский меч» по команде «одного человека» для покорения цивилизации. И он предупреждал, что «отправные точки различны, и идут они разными путями, но каждой из них, кажется, суждено какой-то тайной ниспосланной провидением судьбой держать в своих руках судьбы половины мира в какой-то момент в будущем».

Сейчас ясно, что судьба России больше не подразумевает контроля над «половиной мира». Скорее вопрос стоит так - как ей пережить свою внутреннюю стагнацию и депопуляцию в контексте растущего Востока и более богатого (даже если и пребывающего в растерянности и недоумении) Запада. И вот почему западная политика, направленная на поддержку более тесных связей Украины с ЕС является необходимой предпосылкой и стимулом для в конечном счете более тесного сближения и России с Западом. Этого может не произойти при президенте Путине, но внутренние предпосылки для демократической эволюции в России растут, и, с моей точки зрения, в конечном счете перевесят.

Ту же самую стратегическую цель обновленного и укрупненного Запада можно применить и к Турции. Это наиболее желательно - видеть Турцию как будущую часть Запада - по трем причинам. Во-первых, турецкая внутренняя демократизация и распространяющаяся модернизация является свидетельством того, что ни демократизация, ни модернизация несовместимы с исламом. Во-вторых, турецкая приверженность мирному сотрудничеству со своими ближневосточными соседями совпадает с интересами безопасности Запада в этом регионе. В-третьих, Турция становится все более западной, все более светской, и при этом также остается исламской, и такое сочетание может подорвать призыва исламского экстремизма и обеспечить региональную стабильность в Средней Азии не только для своей собственной пользы, но и на пользу Европе и России. Вдобавок, демократическая, светская и при этом исламская Турция может стать самым влиятельным фактором, поддерживающим и стимулирующим стремление арабских государств к стабильной демократии.

Хотя это и будет иметь менее незамедлительные последствия для Европы, долгосрочная роль Америки в поднимающемся новом Востоке может быть такой же важной - как в плане избегания конфликтов, так и в смысле способствования более активным глобальным ролям Китая и Японии. Американская политика на новом Востоке не должна ограничиваться только китаецентричным концентрированием на взаимовыгодном особом партнерстве с Пекином; она также должна способствовать подлинному примирению и урегулированию между Японией - демократией и основным тихоокеанским союзником и партнером Америки - и Китаем, а также стараться смягчить растущее соперничество между Китаем и Индией. Только посредством сбалансированного подхода и воздержания от потворствования материковым азиатским конфликтам США могут обеспечить для себя длительную стабильность в Азии и способствовать решению собственной проблемы Азии, стремящейся к социальной и политической современности.

В заключение позвольте мне отметить, что та глобальная роль, которую, как я чувствую, должна играть Америка, в конечном итоге зависит от способности ее общества жить в соответствии с ожиданиями, которые де Токвиль столь блестяще и проницательно выразил еще 175 лет назад. Как и он, я тоже верю в сильно компенсирующий, искупающий и возмещающий потенциал американской демократии. И особенно я имею в виду универсальную значимость для ныне политически пробудившегося мира раннего принятия Америкой революционной концепции «должным образом понимаемого личного интереса, собственной выгоды».

Оригинал публикации: Zbigniew Brzezinski Receives Jury du Prix Tocqueville Prize

Опубликовано: 14/10/2011 13:51