ТЁМНАЯ СТОРОНА ЛУНЫ

ИЛИ

Кто они – первые казахские большевики?

«Авторитарные режимы опираются на

тёмные стороны человеческой натуры,

демократические – на её светлую сторону». 

«До 1917 г. среди казахов не было ни одного настоящего социал-демократа или социал-революционера, а о большевиках говорить нечего», - заявлял один из деятелей «Алаш» в своих показаниях следователю ОГПУ-НКВД в 1930 г. в По мнению М. Шокая, в рядах первых казахских большевиков собралась «редкая коллекция из самых не популярных и наиболее скомпрометированных элементов в степи». К середине 1920-х А. Байтурсынулы о них напишет: «Наши коммунисты не такие полусырые, как московские, а настоящие – 96-й пробы».

Принцип работы профессионального историка обязывает ко всему подходить с сомнением, ставить новые вопросы, искать источники для их изучения. Занимаясь историей начала ХХ в. периода, автор настоящего материала, как и во всех предыдущих работах, пытался придерживаться именно этого принципа, не ставя перед собой цель разоблачить одних из исторических фигур или обелить других, и тем более столкнуть, противопоставить их между собой. Как раз наоборот – это попытка восстановить максимально приближенную к прошедшей действительности картину событий конкретного периода через призму жизни исторических личностей, от деятельности которых зависела судьба многомиллионного степного народа и его вновь возрожденного государства.

В начале ХХ в., когда вопрос выживания казахского народа и сохранения его вновь возрождённого национального государства стоял в плоскости «жизнь или смерть», наряду с ключевой ролью национальной элиты «Алаш», определённую историческую роль сыграли первые казахские коммунисты-большевики. На политической арене они появились вместо с Советской властью.

Лидеры движения, отцы-основатели Автономии Алаш, получившие элитное образование в ведущих светских вузах колониальной империи (С.-Петербург, Москва, Варшава, Казан, Томск и т.д.) и религиозных школах (Бухара, Самарканд), в том числе и исламских стран (Каир, Стамбул), к Февральской революции 1917 г. накопили богатый жизненный, служебный, профессиональный опыт, еще при царизме прошли суровую школу легальной политической борьбы за права, свободу, национальное самоопределение и независимость. В добавок к своей основной профессии они являлись историками, юристами, языковедами, этнографами, агрономами, лесоводами, экономистами и др. До и после революции участвовали в научных экспедициях, изучавших территорию, природу, климат Казахских степей, культуру, быт и хозяйство степного народа, и стали основоположниками современной казахской науки, образования и культуры в целом, оставив будущим поколениям богатейшее бесценное интеллектуальное наследие. Яркой иллюстрацией их высокого образовательного и профессионального уровней может послужить состав Народного Совета Алаш Орды – Правительства Автономии Алаш. Из 15 казахских комиссаров (министров) Алаш Орды восемь являлись юристами с петербургскими, московскими и казанскими дипломами, имея опыт работы судьи, прокурора, адвоката; один имел учёную степень магистра права; четверо – бывшие депутаты І и ІІ Государственной думы 1906-1907 гг., один из которых – заседал в Думе сразу двух созывов. Остальных семерых представляли: востоковед с учёной степенью, инженер-железнодорожник, агроном, ветеринарный, военный врачи, кадровый офицер, математик и агроном. Лишь один имел средне-специальное образование, но имел за плечами богатый опыт научно-публицистической и педагогической деятельности (О. Альжанулы). Сам глава Алаш Орды имел два диплома – учёного-лесовода и юриста.

Совершенно иное представляли из себя первые казахские большевики. Большинство из них, средний возраст которых составлял 24-27 лет, имели на руках, за редким исключением (Б. Каратайулы – петербургский диплом юриста, депутат ІІ Госдумы), аттестат средне-специального образования (учительская семинария, сельско-хозяйственное училище и т.д.). Часть из них, по свидетельству Мустафы Шокая, представляла собой «редкую коллекцию из самых не популярных и наиболее скомпрометированных элементов в степи» [Шоқай М. Шығармаларының толық жинағы: Он екі томдық. – Алматы: Дайк-Пресс, 2012. – Т. ІІ. – С. 161], как, например, платный агент, доносчик царской охранки, взяточник, мошенник, письмоводитель, православный миссионер и пр. Другая часть – вчерашние выпускники семинарииев и училищ, ничем особо не проявившие себя ни в профессиональном поприще, ни в национально-освободительном движении своего народа. Они не занимались изучением, как деятели «Алаш», истории, культуры, быта, хозяйственного уклада, катастрофически изменившихся в условиях колониального ига, и поэтому имели поверхностное представление об особенностях бытия своего народа, о его нуждах и чаяниях. В период стихийного восстания народа 1916 г. они, не проявив гражданской позиции, не примкнули ни к восставшим, ни к интеллигенции «Алаш», призвавшим народ подчиниться указу царя России от 25.06.1916 г., отпустить своих сыновей на трудовую повинность и последовавшим за мобилизованными казахскими гражданами в тыл І Мировой войны с целью заботы о них. Они также не проявили активного интереса к революционным событиям в России, приведшим в Феврале (марте – по новому календарю) 1917 г. к свержению самодержавия в колониальной империи. «Вся казахская, относительно немногочисленная, интеллигенция стала под знамя «Алаша», - писал Мустафа Шокай об этом судьбоносном для казахов моменте истории в своей статье «Советская власть и казахи», - Только несколько лиц, не принятых в эту партию из-за дореволюционной их деятельности во вред интересам народа, остались за бортом..» [Газ. «Вольный горец», 21-28.06, 5-12.07.1920 г. Тифлис.].

Всех их объединяла одна общая черта –  амбиции, честолюбие и тщеславие, которые явно опережали их же знания, жизненный и служебный опыты. Неудивительно, что при первых же шагах Советской власти в пределах Казахских степей они тут же примкнули к ней и стали «пламенными революционерами», большевиками, приняв все их чисто декларативные идеи и популисткие лозунги на веру. В благодарность за удовлетворение своих амбиций, за главокружительную карьеру, они ревностно служили этой власти, чуждой самой природе, самобытной культуре, менталитету своего народа и в ущерб его интересам. Не имея даже поверхностного представления о теории классовой борьбы марксизма в интерпретации вождей Советской власти, казахские большевики, стали усердно и насильственно насаждать в родном только что возрожденном национальном государстве большевисткие шаблоны пролетарской диктатуры. Причём, в том полукочевом обществе, где не было ни одного солдата или рабочего-пролетариата, где невозможно было провести классового расслоение. Даже сами революционные демократы, после потери власти и вынужденной эмиграции в зарубеж, а потом и сами вожди советов признавали, что сама Россия была не готова к коренным революционным преобразованиям, не говоря о национальных окраинах. Тем не менее, ту утопическую теорию вождей советов о том, что «казахский народ должен совершить исторический прыжок из патриархальной формы прямо в социализм минуя феодализм», яростно взялись претворять в жизнь казахские большевики под руководством наместника  Центра Ф. Голощёкина, Л. Мирзояна. Но напоролись на аргументированное сопротивление лидеров «Алаш» и их сторонников из числа коммунистов. Причину их сопротивления объяснил А. Байтурсынулы в своей статье «Революция и казахи» (в ориг. «киргизы». – С.А.) А: «Благодаря существованию у казахов своегообразного социализма и коммунизма, вызванных жизненными условиями и благодаря отсутствию у них классовой дифференциации и строгой разграниченности в предметах собственности, казахский народ еще не ощущал особенной нужды в социалистическом строе» [Байтурсынов А. Революция и киргизы // «Жизнь национальностей». – 1919. – 3.08. – №29].

Казахи-большевики, видели в алашординцах не только идейных оппонентов, но и политических конкурентов во власти. И под предлогом «классовой борьбы с буржуазным национализмом и контрреволюцией», при поддержке Центра, они также яростно, целенаправленно травили и выжили алашординцев из всех сфер жизни Казахской и Туркестанской АССР, чем сознательно содействовали их поголовному истреблению. В пылу этой «борьбы», казахские-большевики не осозновали, как превратились в послушных марионеток Центра, как стали его орудием по истреблению национальной элиты, вместе с ней всех прогрессивных, дееспособных сил собственного народа и республики. Центр их же руками реализовал в Казахской АССР свои чудовищные, античеловеческие замыслы, загубившие две трети народа Великой степи в 1920-1940-х гг. Их прозрение наступило лишь тогда, когда сами попали в жернова карательной системы этой империи зла.

Так кто они – первые казахские коммунисты-большевики?

Часть І

Али Джангильдин: «Я НИКОЛАЙ Степнов, по происхождению степной казах, в молодости был крещён»

Один из двух лидеров Западного отдела Правительства Алаш Орда Халил Досмухамедулы (Досмухамедов) был недалёк от истины, когда в своих показаниях следователю ОГПУ 14.09.1930 г. убеждённо заявлял, что «до [19]17-го года среди казахов не было ни одного настоящего С-д [Социал-демократическая партия. – C.А.] или С.-рев.-на [партия Социал-революционеров. – С. А.], а о большевиках говорить нечего» [1, т. ІІ, с.110]. По свидетельству бывшего последнего главы Туркестанского мухтариата («Кокандской автономии» по-советской версии.) и члена-комиссара Алаш Орды Мустафы Шокая, первым большевиком, появившимся в пределах Великой Казахской степи лишь после Февральской революции 1917 г., был Али Жалгабайулы по рождению, но который по советско-казахской истории известен как Алиби Джангильдин. Далее не углубляясь в биографию «легендарного» первого казахского коммуниста-большевика, «чрезвычайного комиссара» Советской власти в лице Джангильдина, будто бы получившего сей мандат лично «из рук» самого основателя и вождя Советской власти и... мирового пролетариата по совместительству В. И. Ленина (в миру Ульянова), остановлюсь лишь на некоторых особенностях его жизнедеятельности. Поскольку именно они позволят восстановить его подлинное лицо, избавив от толстого слоя идеологического грима, политического макияжа и откровенного фальша советской мифологии.

Алиби Тогжанович Джангильдин
(1884-1953)

Появившись в родном Тургайском уезде Тургайской области в марте 1917 г. с мандатом Петроградского совета солдатских и рабочих депутатов (далее Петросовет), он среди национальной интеллигенции успел прославиться как одиозная, скандальная личность «с шатким религиозным убеждением», провокатор, «православный миссионер среди казахов из своего же рода» (выходец из рода Кулан Кипчак Тургайского уезда Тургайской области. – С.А.) и, наконец, «оборотнем» («бұралқы»), о чём в 1917-1920 гг. писали М. Шокай, А. Букейхан, А. Байтурсынулы, М. Дулатулы, да ещё советские историки в лице С. Брайнина и Ш. Шафиро, а также сотрудники ПП ОГПУ по Казахстану. Выяснилось, что у него было не одно имя. В своих воспоминаниях «Мой путь», последний раз переизданных при независимости (2009 г.), он мельком упоминает своё христианское имя, но будто оно было лишь его «кличкой»: «О моем круглосветном путешествии сохранилась книжка «Путешествие вокруг света Н. Степнова (это была моя кличка в то время), он же Али-бей Джангильдин» [3, с. 32]. В мемуарах он также утверждал, что из высшей духовной академии православной церкви его отчислили как «неверующего и служителя дьявола и недостойного носить имя доброго христианина» [3, с. 17]. Но в стенографии его интервью, записанной теми же Брайнином и Шафиро, А. Джангильдин был более откровенен, признавшись, что «получил образование в 4-х классном духовном училище и 2-х летней духовной академии», что «его готовили в миссионеры», но он как будто «избежал от этой работы» [4, лл. 66-67]. В своих мемуарах он с гордостью и красочно описывает своё путешествие по странам Европы и Азии. При этом аккуратно умалчивает о том, в качестве кого, с какой целью и на чьи средства он объездил полмира. Но однажды, разумеется, за полгода до вероломного захвата власти в России большевиками, накануне поездки в родной Тургай, он разыскал в Петрограде М. Шокая и «раскаялся» перед ним. «1917 год. Первые дни революции. Петроград кишит собраниями и митингами. На Невском проспекте, кажется, в доме № 100, митинг мусульман, - пишет М. Шокай в своей статье-некрологе «К десятилетию смерти Энвера», - Незаметно пробирается какой-то степного типа человек в странном одеянии: длинный европейский сюртук и белая меховая степная шапка на голове. Подходит прямо ко мне и отзывает в сторону. Называет своё имя – Али Джангильдин. Этого имени я раньше не слышал, но лицо знакомое. Потом он, несколько замявшись, открывает свой секрет: Иван (в мемуарах «Николай») Степнов, по происхождению степной казах, в молодости был крещён. Али Джангильдин – это его прежнее мусульманское имя, а Иваном Степновым он стал после крещения. Степнов не просто крещён, но он стал и русским священником-миссионером и пешком обошел все православные святые места в России и вне России. Его портрет помещался в русских журналах. Вот откуда запомнилось мне его лицо.

На мой недоумённый вопрос, зачем он, православный священник-миссионер, пришёл на мусульманский митинг, Степнов-Джангильдин ответил, что он собирается ехать в... Турцию.

- Я теперь отошел от православия и русских. Я снова казах-мусульманин. Зверства русских оттолкнули меня от них, и я решил искупить свои грехи перед своим народом. И вот еду в Турцию.

- Зачем?

- К Энвер паше.

- Почему к Энвер-паше?

- Только он один может нам помочь избавиться от русских...» [2, т. VI, c. 300-301].

Судя по раскаянию А. Джангильдина перед М. Шокаем, признаниям перед историками С. Брайниным и Ш. Шафиро, особенно по его собственным мемуарам, он сменил ислам на православие не по глубокому убеждению или потребности души, а из прагматичного расчёта получить бесплатное образование. В нём невольно уживались две совершенно противоположные личности – казах-степняк, исповедующий ислам, и амбициозный, прагматичный, и в то же время одержимый человечек в сане православного священника, лишённый каких-либо морально-нравственных устоев, рамок. Очень похоже на то, что в нём изредка просыпалась душа и совесть казаха-степняка, вынуждавшие его раскаяться в грехах перед родителями и перед всем казахским народом. Но личные амбиции, одержимость и прагматизм чаще одерживали вверх. После раскаяния перед сородичем (М. Шокаем), стоило ему переступить порог Петросовета, как он писал в своих мемуарах: «Прощай, Турция! До свидания, Энвер-паша!»

Да, во-первых, вместо Турции Жалгабайулы-Джангильдин-Степнов явился в Петросовет, где ему вручили удостоверение представителя Совета, чтобы он вернулся в Тургайский уезд «для разъяснения происходящих событий» [5, - C. 48]. Следовательно, он, во-первых, так и «не отошёл от православия и русских», поступил точь в точь да наоборот – стал насильственно насаждать над своим народом абсолютно чуждую, безбожную, безнравственную, беспринципную большевисткую советскую власть, причем «большевисткими» методами. Народу, который едва избавился от «кровавого царя» и его колониальной власти. Во-вторых, вместо «искупления своих грехов перед своим народом» - поверх прежних, согрешил ещё больше...

Необходимо также уточнить одну крайне важную деталь -  до встречи в Питере с М. Шокаем, с ноября 1916 по январь 1917 гг. он «побыл» в роли одного из вождей восстания казахов Тургая - одного из четырех уездов Тургайской области.  В январе 1917 г. он бросил на произвол судьбы фактически безоружных восставших, о чем подробнее расскажем чуть ниже. В мемуарах же он пишет, что во главе каравана ездил за оружием в Афганистан через Бухарский эмират, но «не доехал» [5, C. 46-48]. В целом его рассказы, интервью и мемуары, опубликованные и изданные в разные периоды его жизни, полны противоречий, нестыковок и откровенной лжи.

Так кем же в миру был А. Джангильдин, чем занимался после возвращения из Петрограда в Тургай? Это подробно изложили А. Байтурсынулы и М. Дулатулы в статье «Наш ответ докладной записке, напечатанной в № 125 от 05.09.1917 г.», опубликованной в оренбургской газете «Южный Урал» в ответ на провокационную докладную записку, опубликованную А. Джангильдиным от имени неизвестных казахов 8 волостей Тургайского уезда одноимённой области в другой оренбургской в газете «Заря» (печатный орган Оренбургского областного совета рабочих депутатов). В этой «записке» подлинный её автор А. Джангильдин откровенно и цинично пытается спровоцировать, нет, не межнациональный конфликт, например, между коренными казахами и пришлыми крестьянами-переселенцами, что в тот момент был самым вероятным и ожидаемым, а межродовой - казахов из родов Аргын и Кипчак. Ни первого, ни второго конфликта своими титаническими усилиями не допускал лидер «Алаш» А.Н. Букейхан будучи комиссаром Временного правительства в Тургайской области и его ближайшие соратники А. Байтурсынулы, М. Дулатулы, А. Омарулы и др. О провокации А. Джангильдина свидетельствуют хотя бы следующие строки из его «записки»: «Областной комиссар Букейханов, находящийся всецело под влиянием Байтурсунова, Дулатова и Кадырбаева (Аргинцев по роду), заклятых врагов Кипчакцев (?), вместо того, чтобы держаться нейтральной позиции, открыто перешёл на сторону Аргинцев» [6, с. 1-2.]. Или другой пример: «...При таком положении дела, когда во главе области и уезда стоят: Букейханов, Алмасов, Тлеугабулов, Кадырбаев и др., Кыпчакцы не могут жить совместно с Аргинцами, то во имя справедливости просим Кыпчакцев выделить в особый уезд с гор. Батбаккара, являющимся центром их» [6, с. 1-2.].

В ответ на этот донос А. Байтурсынулы и М. Дулатулы напишут:

«Джангелъдин – бывший Джалгабаев, настоящий Степнов - 20 лет тому назад, в то время, когда старое правительство энергично вело обрусителъную политику, принял православие, превратился из Али Джалгабаева-Джангельдина в Ивана Ивановича Степнова, готовился в миссионеры и не оправдал надежды своих покравителей, наших степных миссионеров и администраторов, холопов Победоносцева и К^о. Тогда они дважды устраивали И. И. Степнова сначала чиновником Тургайского Областного Правления, потом переводчиком Оренбурского окружного суда, и из обоих этих учреждений он уволен как бездельник. В 1916 г. Иван Степнов появился в нашей степи, переодевшисъ в халат и сменив православие на ислам, объявил себя Алибеем Джагельдиным. Раньше он назывался Али, ныне прибавив к Али «бея». Это мещанское подражание имени турецких деятелей революции Алибея, Ниязбея, Энвербея. Во время восстания казахов Тургайского уезда Джалгабаев-Джангелъдин-Степнов оказался среди возставших. Зная, что казахи безсильны оказатъ какое-либо вооруженное сопротивление, Джалгабаев-Джангельдин-Степнов провоцировал казахов, обещав достатъ им оружия из Германии и Афганистана, забравши казахские деньги, уехал из Тургайской области, а темные казахи проливали свою кровь и подвергались жесточайшей репрессии карательного отряда. В момент переворота Джалгабаев-Джангелъдин-Степнов оказался в Петрограде, и совет солдатских и рабочих депутатов снабдил его мандатом инструктора и партийной литературой. 27-го июля с.г. петроградский совет солдатских и рабочих депутатов телеграфировал Джангелъдину-Джалгабаеву-Степнову сдатъ свой мандат тургайскому совету солдатских депутатов, самому же  явитъся в Петроград для личного объяснения. После этого он весь август месяц провел в Тургайской области. 15-го июля казахский съезд Иргизского уезда выставил его из заседания, а 20 августа казахи же выставили его из Актюбинского съезда. Как видно из его доклада, до сих пор он выдает себя за инструктора петроградскаго совета солдатских и рабочих депутатов, что для нас не представляет ничего удивителъного...

Прежде доносили на нас старому правителъству, а теперъ совету солдатских и рабочих депутатов. Прежде Джангелъдин-Джалгабаев-Степнов пользовался покравительством губернаторов и миссионеров, а теперъ пытается паразитироватъ около революционной демократии...» [7, с. 3-4].

По новейшей истории Казахстана, в трактовке казахско-советских историков, доставка А. Джангильдиным оружия из России в Казахские степи во главе «красного каравана» подавалась как один из ярчайших его «подвигов», но при этом аккуратно опустили одну небольшую деталь. Вот что писал о ней М. Шокай: «Уже зимой 1918-1919 года «чрезвычайный комиссар» Али-бей прикрывал свой поход именем казахской автономии «Алаш», а доверчивые казахи (в ориг. «киргизы) устраивали «защитнику национальной идеи» Али-бею пышные приемы и проводы. Однажды прорвавшаяся неосторожная фраза о неприемлимости для него, как представителя советской власти, национального момента, стоило ему несколько сот винтовок и сотни тысяч денег, отобранных напавшими на его караван казахами-адайцами. И «чрезвычайный комиссар» на деле должен был убедиться, что расслоить революционным путём (по московской программе) казахов по социальным плоскостям нисколько не легче обращения их в православие, чему так усердно он служил еще совсем недавно в бытность свою помощником епархиального миссионера» [2, т. ІІ, с. 164].

Остается лишь добавить ещё один штрих к его подлинному портрету, что А. Жалгабайулы-Степнов-Джангильдин первую высокую советскую награду - орден «Красное знамя» - получил за разгром в марте 1918 г. в Оренбурге редакции первой казахской общенациональной газеты «Қазақ». В своем письме от 13.10.1919 г. он с гордостью писал о том, что «получил орден «Красное знамя» за то, что в 1919 г. за разгром Алаш и установление Советской власти» [8, л. 141]. Газета «Қазақ», имущество которой после разгрома была оценена большевиками в 109 950 рублей, первый номер которой увидела свет 2 февраля 1913 г. в Оренбурге вместо Семипалатинска и на 8 лет позднее, чем планировали лидеры «Алаш», за какие-то 5 лет (с февраля 1913 по март 1918 гг.) до Февральской революции сумела объединить разрозненных в Степном и Туркестанском краях, отдельных Оренбургскую, Тургайскую, Уральскую, Прикаспийскую областях казахов в единую-неделимую нацию вокруг идеи, знамени и Автономии Алаш.

В течение 5 лет «Қазақ» безраздельно «властвовала» над информационным и идеологическим полем всей Великой степи, с 1915 г. её выписывали казахские студенты, обучавшиеся в вузах начиная от Петрограда, Москвы, Киева, Варшавы до Казани и Томска, в медресе Стамбула, Каира и Самарканда, мобилизованная на тыловую повинность в Западного, Северо-Западного и Северного фронтов России в І-ю мировую войну (по разным данным, от 150 до 500 тыс. казахов) казахская молодежь, казахско-киргизское население Степного и Туркестанского краев вплоть до Восточного Туркестана. В этой атмосфере, заряженной газетой «Қазақ» и её издателями идеей национального возрождения «Алаш», выросла новая волна интеллигенции, в том числе и будущие первые казахские большевики С. Сейфуллин, Т. Рыскулулы, С. Мендешулы и др. Имущество газеты – это само здание, редакция газеты, издательство, типография с новейшим печатным оборудованием, купленное усилиями всего народа после Февральской революции в 1917 г., казахские и русские шрифты, автомобиль и мн. др., являлось достоянием всего народа. В целом, по общему мнению западных исследователей истории казахов начала ХХ в., казахская элита «Алаш», сгруппировавшаяся именно вокруг газеты «Қазақ», «совершила культурную революцию» - «культурный ренессанс» [9].

В декабре 1920 г. в Ташкенте стала выходить газета под названием «Ақ жол» («Светлый... или «Священный путь»), учрежденная видными государственными деятелями Назиром Торекулулы (Тюрякулов), в тот момент заведующим казахско-киргизским отделом Туркестенского ЦИК, Георгием Сафаровым, Султанбеком Кожанулы (Ходжанов) и Санжаром Аспандиярулы (Асфендияров). Но, по своей сути, содержанию и идеологии,  она была точной копией своей предшественницы, газеты «Қазақ», её реинкарнацией. И также ровно чуть более 5 лет спустя она была закрыта другим казахским большевиком «96-й пробы» - Тураром Рыскулулы (Рыскулов). Но в продолжении темы речь сперва пойдёт об Амангелды Удербайулы, более известным как Иманов.

Продолжение следует...

Султан Хан Аккулы.

Abai.kz