Образ чиновничества в современной литературе

Когда будут писать историю русской литературы начала XXI века, пусть не позабудут упомянуть об одном любопытном зигзаге местной мысли, а именно о трансцендентальной и метафизической природе русского чиновничества, какой она предстала в отечественной прозе путинской, а впоследствии тандемной эпохи.
Это глубоко логично, если вдуматься, но логика, как всегда, открывается задним числом. Достаточно вспомнить, что большинство русских сатириков — за исключением, пожалуй, Ильфа и Петрова — были по преимуществу мистиками; дьявольскую природу русской бюрократии Гоголь и Булгаков чувствовали с одинаковой остротой; чиновник — не столько рядовой бюрократ или хапуга, сколько порождение инфернальных сфер, и даже несчастный Акакий Акакиевич после смерти становится ужасным мстителем: не исключено, что вся его прижизненная кротость была лишь ловушкой, испытанием для современников.
Российский чиновник есть по определению работник Замка, пусть даже мельчайшей из его канцелярий; Замок не снисходит до рациональных объяснений и ни перед кем не отчитывается. Давая чиновнику взятку, мы жертвуем Молоху. Государство, перефразируя Бродского, — единственная подлинно иррациональная, магическая, всемогущая сфера, доступная в России атеисту: Бога в России очень часто не видно, люди своим беспределом вечно затмевают благодать и заставляют усомниться в воздаянии, а государство всегда вот оно, дано в ощущении. Именно поэтому основа российского триллера — не взаимоотношения героя с миром темных сущностей, а именно контакт с государством, которое обязательно тайно связано с всякими оккультными орденами либо темными учениями. Конспирологический роман уверенно завоевывает планету, но если у Дэна какого-нибудь Брауна главным носителем зла выступает Ватикан либо тайный орден, у нас таким орденом является все государство либо его ядро, воплощаемое Ужасно Секретной Спецслужбой.

Корпорация «Россия»

Открываем, допустим, Алексея Колышевского (я нарочно беру в основном плохие тексты, поскольку они откровеннее: читать все это — мука мученическая, но зато ужасно показательно). Роман «Откатчики». Стилистика у Колышевского, к примеру, такая: «Проведя нехитрое сравнение путем простого отслеживания, Раковым была установлена та самая Герина «шестерка». То есть редактор отсутствовал как класс, а учитель русского в свое время отступился от автора как от безнадежного. Но наглядность! «Когда-то, лет пятнадцать назад, один разбогатевший на поставках китайских компьютеров в умирающем СССР «кооператор» ни с того ни с сего увлекся творчеством Блаватской. <…> Он <…>) вступил в секту палладистов, или так называемых «Высших Масонов». <…> Это не скромные «темные иные», выдуманные писателем Лукьяненко, — это четкая организация с очень небольшой лестницей чинов. Наш кооператор купил себе чин Избранного мага за баснословно высокую сумму в три миллиона долларов (что-то скромно. — Д. Б.) и, пройдя обряд посвящения, получил возможность присутствовать на собраниях палладистов, распространенных по всему миру… Вернувшись в Москву, основатель «Нулевочки» занялся поиском таких же, как и он сам, чертопоклонников. <…> Принятые в братство чиновники оказали всецелую поддержку, братья-банкиры ссудили предприятие деньгами, и очень скоро этот монстр простер свои щупальца по всей стране».
Тут нет в принципе ничего нового по сравнению с так называемой антикорпоративной литературой, которой расплодилось в избытке, — и в самом деле нравы любой крупной корпорации изрядно напоминают быт и обычаи тоталитарной секты, тут все схоже — от вертикальной структуры до зомбирующих «тренингов», — но Колышевский, сам того не понимая, описал заодно и механизм корпоративного государства, той самой корпорации «Россия», которую у нас тут строили в последние восемь лет, минимизируя персонал и накачивая выживших примитивными мантрами про суверенитет. Ведь если все государство начинает строиться по законам бизнес-сообщества, да не какого-нибудь, а сырьевого, эксплуатирующего народ и недра без всякой серьезной цели, — не мудрено, что оно приобретает все черты демонической секты. С «Нашими», например, в этом смысле настолько все понятно, что и сравнивать скучно. Однако сама мысль, что в кругах бизнес-элиты полно сатанистов, чрезвычайно характерна. И, честно сказать, не поручусь, что наша бюрократическая дьяволиада на тайных партсобраниях в самом деле не целует своего патрона под хвост. Под патроном я, не подумайте плохого, имею в виду князя мира сего, а вовсе не конкретных помазанников.
Отсылка к Лукьяненко тут на месте; более того, будущему исследователю придется назвать три источника и три составные части этой новой государственной мифологии. Держу пари, что добрый и веселый Лукьяненко ничего подобного в виду не имел — ему просто захотелось поиграть с вампирским мифом и с корпорацией «Горсвет», но писатель он честный — игра вывела его на серьезные обобщения. У него, правда, в отношениях света и тьмы наблюдался договорный паритет, и потому тетралогия о «Дозорах» — обретшая бешеную популярность после двух экранизаций — не сводила государство к демоническому началу: были, так сказать, и светлые структуры. Только теперь меня осенило, почему именно Константин Эрнст, любимый агитпроповец новой российской государственности, ухватился за «Дозоры», избрав их для раскрутки: новому российскому государству жизненно необходим миф о его метафизической, сверхчеловеческой природе — а поскольку на помазанников Божьих нынешние верхи ну никак не тянут, требовалось подобрать им хоть какое-то покровительство из мира невидимых сущностей; вампиры подошли идеально, потому что вся Россия в это время только и делала, что сосала. Одни сосали нефть, другие просто сосали.

Империя вампиров

Вторая составляющая неогосударственного мифа — два текста Пелевина, «Священная книга оборотня» и Empire V. Правда, выражение «Оборотни в погонах» придумал не Пелевин — он лишь его буквализовал, изобретя специальных черных волков-спецслужбистов, доящих нефтяную корову. Что касается Empire, здесь Пелевин исключительно остроумно обыграл созвучие слов Vampire и Empire, ох неслучайное, и заодно отослался к третьему источнику, а именно к мифу Проханова о Пятой империи. То, что Пятая империя как раз и может быть только вампирской, ибо построена она целиком и полностью на высасывании недр, — стало очевидно уже к концу первого путинского срока; вампирская тема стала едва ли не самой востребованной в литературе, но мысль о том, что вся российская элита принадлежит к тайному ордену вампиров, была высказана еще в «Романе с кровью» Максима Чертанова (2001), с которого, собственно, я и стал пристально следить за творчеством этого непростого автора. Что до Проханова, он никогда не скрывал своего мистического отношения к русской государственности — вот почему большинство спецслужбистов, политтехнологов и мыслителей в его прозе заняты не столько реальной работой, сколько магическими манипуляциями. Очевидно, Проханов давно понял, что в России ни одно конкретное действие не ведет к прямому результату — все съезжает по касательной, причем в непредсказуемом направлении, — а потому магические манипуляции с «артефактами» (самое модное слово в сегодняшней прозе — см. «Русского» Юрия Костина и проект «Этногенез» с его откровенной графоманией) могут принести куда больше пользы, чем исполнение своих обязанностей.
Читаем, скажем, новый роман Проханова «Виртуоз»: «Ты подвергался губительным смерчам, которые направляли на тебя враги в России и за ее пределами. Они выбрали твой день рождения для ритуального убийства журналистки Политковской. В день рождения человек беззащитен перед ударами магических копий, его пуповина открыта для вторжения сокрушительных наконечников. Черная энергия убийства ворвалась в тебя, как кумулятивный заряд… Я заказал во всех епархиях молитвы о твоем спасении, и в трехстах монастырях молились о тебе денно и нощно. Вскоре последовало отравление легкомысленного болтуна Литвиненко… Тебя обвинили в этом отравлении. Я разгадал их замысел и выписал из Мордовии и Удмуртии сорок языческих колдунов»…
Это, как вы понимаете, главный политтехнолог путинской эпохи обращается к Национальному Лидеру, который, к его величайшему разочарованию, отказался от Третьего Срока и передал свой Мистический Ореол преемнику, то есть Непонятно Кому. Проханов знаменит эклектикой, но не станем пенять ему на совмещение в одном тексте трехсот православных монастырей и сорока языческих колдунов: для полноты картины не хватает лишь сорока бочек оккультных арестантов, но и за ними дело не станет. Умберто Эко в исчерпывающем исследовании мифологии любого фашизма (см. эссе «Вечный фашизм») заметил, что двумя краеугольными камнями этой мифологии являются именно архаика и эклектика — и это, увы, полностью опознается в новой идеологии российского государства. Архаика — установка на былое величие вместо модернистской устремленности в будущее, ориентация на прошлые образцы, в основном запретительных и репрессивных времен. Эклектика — попытка скрестить государственную идеологию с православием и оккультизмом одновременно. Не скажу, что это инициировано Кремлем, — но это им востребовано. Не зря авторы «Проекта Россия» предложили свой идеологический проект именно теперь — а он как раз сочетает оккультные взгляды и сектантские методы с поверхностной православной риторикой. Не зря в «романе» под названием «Воины креатива. Праведный меч» Российское государство возрождается с помощью пиарщиков, а креативные верховные чиновники, заправляющие всем этим пиаром, вдохновляются православными молитвами и благословляются непосредственно старцами.

Всесильные слабаки

Тот же стремительно укоренившийся архетип находим в уже упоминавшемся «Русском» Юрия Костина (не путать с «Я — русский» Дмитрия Лекуха — там про футбольных болельщиков, хотя тоже жутко пафосно). В этом романе спецслужбы обнаруживают послание инопланетян, сброшенное на месте падения Тунгусского метеорита и сводящееся к повторению 10 Моисеевых заповедей (удивительно неизобретательные пошли инопланетяне). Оккультные спецслужбы, оберегающие сакральное Государево Дело (и Тело) — давний, с начала девяностых, штамп почвенного магического реализма, но только сейчас этот штамп явственно перемещается в мейнстрим. Оккультное происхождение русского чиновничества и связи крупных руководителей с силами тьмы — тема шумно пиарящейся трилогии Николая Дежнева («Год бродячей собаки», «В концертном исполнении», «Принцип неопределенности»). Это, конечно, уже откровенное эпигонство, прямое паразитирование на романах Лукьяненко на грани плагиата, — однако без лукьяненковской светлой иронии и человечности; зато Дежнев гораздо точнее воспроизводит новый стиль русской государственности — тяжеловесный, выспренний, темный, мутный, но агрессивный.
Иногда хочется стряхнуть весь этот морок и сказать: ребята, что вы?! Это же обычные взяточники и воры, пильщики бабла и скрытые алкоголики, любители низкопробных удовольствий и чужого страха. Какие слуги темных сил, какие посланцы ада, вы что, — неудачники, шпионы, бывшие комсомольцы, культурологи-недоучки, партийные публицисты, бывшие друзья братков, победившие их только потому, что у братков было чуть больше моральных ограничений?! Чего вы их раздуваете и демонизируете — это же пыль, даже дьявол побрезговал бы такими соратниками! Но потом вглядишься — и видишь, что они абсолютно непобедимы. Если такое ничтожество смогло захватить, усыпить и подчинить такую огромную во всех отношениях страну — значит, за ними действительно кто-то стоит. Кто-то, от кого недвусмысленно пахнет серой.
Так что литература, как всегда, оказалась точнее всех.

Дмитрий Быков
«Новая газета» 27 мамыр 2009 жыл