От редакции

От редакции

Автор предлагаемых Вам уникальных мемуаров - известная в Туркменистане фигура. Он попал в плен в 1941 г., затем работал директором туркменской студии радио «Свобода». Он написал свыше двух тысяч антисоветских выступлений для радио, турецких и западноевропейских политических изданий («Советский колониализм», «Сельское хозяйство под Советами», «Советский Союз - современная колониальная держава» и мн. др).
М.Тачмурадов в повествовательно-бытовой манере рассказывает о хитросплетениях личной жизни с драматическими поворотами советской истории послевоенного времени и нашего совсем недавнего прошлого. Книга насыщена большим числом эпизодом и фактов, доселе неизвестных ни массовому читателю, ни профессиональным историкам. Скупыми, точными, характерными штрихами показаны в книге фигуры А.Керенского, сына Николая Йомудского Ники (Назара) Йомудского, тюркских националистов Вели Каюм-хана, чингизида Мустафы Чокаева и др. Безусловно, эта небольшая книга является вкладом в в изучение жизни туркменской диаспоры в Западной Европе и США, в историографию туркмен советской эпохи, да и среднеазиатского региона в целом.
Вместе с тем, важно иметь в виду, что жанр мемуаров субъективен по определению. Обычно, мемуаристы хотят убедить читателя, что они были свидетелями, участниками, жертвами, героями больших исторических событий. О себе мемуаристы, как правило, пишут позитивно. Не обходится и без утаивания важных деталей. Поэтому мемуары - всегда любопытный, но «мутный» первоисточник, и исследователь обязан сопоставлять мемуары с другими свидетельствами.
Например, М.Тачмурадов пишет, что в кизиларватском рабфаке он был «отличником» учебы. Но забывает сказать, что плюс ко всему в то довоенное время он был комсомольским активистом. Это и понятно. Советский отличник обязан был быть добровольным агитатором и пропагандистом преимуществ советского строя. Осенью 1991 года ваш покорный слуга, по приглашению М.Тачмурадова, был у него в гостях на окраине Мюнхена. В долгой беседе на чистейшем русском языке, М.Тачмурадов, увы, так и не вспомнил о комсомоле.
Мне неизвестны, мотивы написания книги. Но их важно определить, когда мы анализируем любой источник, любое произведение, важное для понимания общественной истории. В какое время писал автор своё сочинение, какие ставил задачи, к кому обращается и т.д. и т.п.
Сочинение М.Тачмурадова написано на закате жизни. Его исповедальный тон показывает, что автор обращается за поддержкой к простому туркменскому читателю, если хотите, к народу. В Советском Туркменистане его долгое время, не без участия КГБ, называли предателем и изменником. М.Тачмурадов пытается показать и объяснить, как на самом деле все произошло. Таков верхний уровень мотивации автора, двигавшей его пером.
Вместе с тем, допускаю, что автор писал эту книгу и для С.Ниязова или, как почтительно упоминает М.Тачмурадов, «лично сам президент». Такая почтительность в книге к С.Ниязову, вероятно, была связана с ожиданиями автора своей официальной реабилитации, как сдавшегося в плен и с 1941 г. служившего в Туркестанского легионе на стороне Гитлера.
Распад СССР и получение Туркменистаном независимости подтвердили как бы правильность выбранного М.Тачмурадовым в 1941 пути. И действительно, как он пишет, ему «посчастливилось» быть не только в начале процесса клеветы на него, но и в его конце, когда и в Туркменистане признали, что он не виноват и делал полезное дело (мнение писателя Аширгулы Байриева и др., 1992 г.). От этого легкого всплеска спонтанных настроений интеллигенции Туркменистана до полной реабилитации и получения гражданства независимого Туркменистана рукой было подать.
В республиканской печати появляются хвалебные речи в адрес туркменбаши С.Ниязова братьев Бердымурадовых. Режиссёр Байрам Абдуллаев снял о них документально-публицистический фильм. М.Тачмурадов садится писать исповедальные мемуары.
Он пишет, что получил в ТССР вполне приличное для того времени образование: ФЗУ, Рабфак, учеба в Институте. Братья Тачмурадова, несмотря на его переход к немцам и работу против СССР на «Свободе», имели не плохие позиции в обществе, хорошее образование, и даже диплом кандидата наук. Выясняется также, что если Ника Йомудский, воспитанный в царском Туркменистане и покинувший родину в 1919, «сильно забыл родной язык», то воспитанный в советское время на родине М.Тачмурадов, напротив, выучил русский, продолжал свободно говорить на туркменском, и даже частично овладел немецким, что, кстати, помогло его спасению из лагерного плена. Таким образом получается, что М.Тачмурадов не только избегает критиковать ТССР, но даже исподволь похваливает советское время.
Далее он пишет, что не убивал в годы войны, что служил в Туркестанском легионе не из любви к Гитлеру, а из ненависти к Сталину; косвенно апеллирует к С.Ниязову, подписавшему Хельсинские соглашения и т.п. И вместе с тем, еще не зная, как решиться вопрос с его реабилитацией на высоком уровне, не закрывает дверь назад.
Отсюда, как мне кажется, возникает еще одна особенность «Воспоминаний» М.Тачмурадова. Читатель не встретит в них критики фашизма, как и переживаний автора по поводу его вынужденного сотрудничества с гитлеровцами. М.Тачмурадов умалчивает, но получается так, что он до сих пор убеждён: его, пусть и косвенное, участие в геноциде врёмен Второй Мировой войны, было таким же благородным делом, как и последующая работа на радиостанции «Свобода».
С.Ниязов долго колебался. Может быть, эти колебания в какой-то мере были связаны и с тем, что мемуары М.Тачмурадова произвели на него сильное впечатление. Тем не менее, С.Ниязов поставил точку в этой истории. Забытый в первые годы туркменской независимости День Победы над фашизмом в Великой Отечественной войне (1941-1945 гг.), несколько лет назад вновь был объявлен в Туркменистане всенародным праздником. М.Тачмурадов и его друзья реабилитации от С.Ниязова не получили.
И последнее. Читать эти мемуары М.Тачмурадова без боли в сердце невозможно . Это по-настоящему потрясающая человеческая драма.

2 мая 2002 года

Я, Мурат Тачмурат, появился на свет 3 июня 1920 года в селе Зав Кизил-Арватского этрапа нынешнего Балканского велаята в семье Тачмурада сына Сапаркули и его супруги Каабе (Огулсултан) дочери Ата.
В 1924 году появилась на свет моя сестра Джемал. В 1930 году родился брат Тангрыберды, а в 1938 году родилась сестра Кичжик (Оразджемал). В 1942 году, когда я уже был на фронте, появился на свет наш младший брат Эеберды.
Считается, что мой покойный отец родился в 1890 году, а мать - в конце прошлого или начале нынешнего (ХХ в. - Ред.) века.
Мы относимся к роду гячирмек колена векил фратрии тохтамыш племени теке туркменского народа.
Как я узнал впоследствии, мой бедняга отец умер 7 января 1978 года в возрасте 88 лет, при этом он закрыл глаза только после того, как ему сказали: «Вернулся твой смугленький сын» (слова утешения; сказаны об авторе воспоминаний - Ред.), а моя бедняжка мать, посвятившая всю свою жизнь домашнему хозяйству и воспитанию детей, внезапно скончалась во время валяния кошмы 21 сентября 1984 года в возрасте около 80 лет. Да смилостивится над ними Аллах! Да будут светлыми их могилы!
Мой покойный отец был железнодорожным рабочим, одним из первых пролетариев туркмен, потому что в те времена почти не было рабочих из местного населения. Он, работавший вначале кондуктором товарного поезда, а затем - стрелочником на станции Кизил-Арват, уделял много внимания образованию своих детей.
До конца 20-х годов в селе Зав не были налажены школьно-просветительные работы. Поэтому первому в моей жизни алфавиту я научился у людей, кое-как владевших грамотой. Затем, когда наша семья переехала в Кизил-Арват, я окончил начальную школу.
Мой брат Тангрыберды также получил образование, стал учителем и, как мне рассказывали, вплоть до своей внезапной смерти от сердечного приступа 29-го июля 1990 года, обучал молодое поколение в селах Бами, Гоч и Зав. А мой младший брат Эеберди, который учился в основном заочно и стал кандидатом экономических наук, в начале работал бухгалтером в каракулеводческом совхозе Кизил-Арватского района, а ныне, кажется, служит в налогово-финансовом отделе.
В Кизил-Арвате при паровозном заводе была школа ФЗО, которая готовила молодых мастеров. Поступив в эту школу в начале 30-х годов, я проучился в ней три года. Это мне очень помогло выучиться русскому языку, потому, что большинство предметов преподавалось на русском языке.
В 1935 году я поступил в Кизил-Арватский рабфак, готовящий учителей, который закончил осенью 1939 года на «отлично» и был принят для продолжения учебы в Ашхабадский педагогический институт (нынешний Туркменский государственный университет).
Вспоминаю моих рабфаковских учителей: Тагана Бердыева, который впоследствии стал Президентом Академии наук Туркменской ССР, Кара Сейтлиева, впоследствии - видного поэта и министра культуры Туркменистана, знаменитого лингвиста Ага Ходжамкулиева, видного историка Курбана Ремезана, специалиста по географии Али Заде, Тагана Мередова, обучавшему меня родному языку, и многих других.
Однако мне не довелось основательно проучиться в пединституте, потому что по приказу Народного Комиссариата Обороны СССР молодых людей, окончивших среднюю школу, стали призывать в армию уже с девятнадцати лет.
Я находился в рядах Красной Армии сперва на Украине, в городах Харьков и Киев, затем - в Литве, в городе Каунас.
Перед началом войны артиллерийский батальон, в котором я служил, находился в летнем военном лагере примерно в 5-10 километрах от границы с Польшей, захваченной к этому времени Германией и, в 40-50 километрах от Каунаса.
Верховное Советское Командование знало, что, несмотря на заключение между СССР и гитлеровской Германией Пакта о ненападении, в скором времени начнётся война. Возможно, поэтому, за одну-две недели до начала войны нам раздали нашейные опознавательные бирки с нашими именами и адресами.
Тем не менее, 22 июня 1941 года в ночь с субботы на воскресенье, в нашем 270 артиллерийском батальоне не было даже намёка на готовность к войне. Поскольку был конец недели, почти все наши командиры уехали к своим семьям в Каунас, а артиллерийские снаряды и бензин для тягочей находились на складах вблизи города.
Поэтому, когда немецкие самолёты стали бомбить, мы не были в состоянии что-то предпринять против них. Поэтому бойцы батальона, оставшиеся в живых после бомбёжки, стали разбегаться. Но куда? Никто не указывал куда, была полная паника. И деваться было некуда. Поэтому я и мой друг, переодевшись в старую гражданскую одежду, прошлись по хуторам и нанялись на уборку урожая к одному литовскому крестьянину. Этот крестьянин знал, что мы служили в Красной Армии, а прибалтийские народы, в общем-то, смотрели на советских людей косо, однако наш хозяин оказался хорошим человеком.
В августе 41-го мы попытались прорваться через фронт и добраться до «своих», но неудачно. Мы попали в плен к немцам. Нас держали как военнопленных: сначала - в Риге, в бывшей казарме, затем - вблизи латвийского городка Ширвинд.
Лагерь для военнопленных, расположенный в Ширвинде, был огромным. Там были загнаны в землянки, по меньшей мере, 15-20 тыс. пленных.
Военнопленные были распределены по национальным и расовым признакам: русские - в одних землянках, украинцы и белорусы - в других, кавказцы - в одних, азиаты - в других. Азиатские землянки немцы забили битком пленными из узбеков, казахов, киргизов, туркмен, таджиков, татар, монголов и других азиатских народностей.
В землянках было холодно. Нам не хватало сена и соломы для подстилки, и мы очень страдали от сырости. Одеял, чтобы укрыться, не было, каждый укрывался шинелью, сохранившейся со времен службы. Вдобавок ко всему было очень плохо с питанием. Один раз в неделю давали баланду из бурака и сто-двести граммов хлеба и очень редко - ложку повидла. Число умирающих от голода и страданий росло день ото дня - в день умирало 10-20, а то и 100 человек. Это, конечно, по подсчётам самих военнопленных.
Международная Организация Красного Креста, обеспокоенная пагубным положением советских военнопленных, призвало советское правительство заботиться о своих пленных и помочь им, соблюдая при этом международные правила обращения с военнопленными. На эти призывы Сталин ответил с присущей ему жестокостью: «У меня нет военнопленных, у меня есть предатели Родины». Этими словами он поставил черное клеймо на дальнейшей судьбе миллионов военнопленных, да и не только военнопленных, но и людей, оставшихся на оккупированных землях.
Но, как говорят в народе, не Сталин дал нам эту жизнь и, если не пришло время умереть, всегда найдётся причина, чтобы остаться в живых.
Так, однажды нас поставили в известность, что землянку азиатов посетит некий Вели Каюм Хан, чтобы познакомиться с нами. Действительно, в конце декабря 41-го или в начале января 42-го он пришёл в лагерь и по одному вызвал туркестанцев к себе на разговор, и сказал, что будет добиваться того, чтобы нас приняли на работу в Германии. Не прошло и месяца, как в феврале 42-го отобрали около 50-60 военнопленных из казахов, киргизов, узбеков и туркмен, вывезли из лагеря, и под конвоем немецких солдат повезли в пассажирском поезде неизвестно куда.
Через день другой нас привезли в лес, который назывался Зеленка, на территории Польши, и немецкие солдаты-конвоиры незаметно исчезли. Там мы впервые увидели туркестанцев, одетых в немецкую военную форму. На следующий день, после того, как нас помыли в бане и накормили, (это было в середине февраля 1942-го года) нас построили в ряд и немецкий офицер в звании майора, по имени Майер Мадер, поприветствовал нас на тюркском языке: «Добро пожаловать!» и сказал, что с этого дня мы будем служить в рядах германской армии как солдаты. Хотим мы этого или нет, никто не спрашивал. После этого командиры сформированных ранее казахской, киргизской, узбекской, таджикской и туркменской рот начали окликать своих земляков.
Лейтенант-туркмен Алаберды Караджаев был вынужден поприветствовать меня одного - среди прибывших другого туркмена не было. После этого он познакомил меня с некоторыми из туркмен, в частности, со старшиной и унтер-офицером роты. Поскольку я знал грамоту и хорошо читал и писал даже по-русски, Караджаев сказал: «Ты будешь при мне». Таким образом, я стал ординарцем и личным секретарём.
О Караджаеве у меня нет больше сведений, кроме того, что я здесь сказал. В то время мы никак не думали о будущем. Однако некий Джумадурды Мощыев, сын его брата Мощы Караджаева, прислал мне из Ашхабада фотокарточку Караджаева в форме красноармейца и спрашивал в своём письме: «Не этот ли тот самый лейтенант Караджаев?». У меня нет его фотографии в немецкой военной форме, но, по-моему, это тот самый Караджаев.
Как мне сообщили, он родился в 1922 году, сам из села Акджадепе Каахкинского района. Его брат Мощы Караджаев и сёстры Оджан и Абадан, кажется, из села Чааче. Мать его, говорят, звали Амангуль.
Впрочем, медицинским врачом нашего батальона был некий туркмен, то ли Эмин, то ли Эминов. О нём у меня также нет никаких сведений.
Как я отмечал в начале, последние три года военной службы у немцев я работал в различных госпиталях. Туркмен в них почти не было. К тому же, ни у одного из них я не записал адреса.
Первый (450-й) Туркестанский пехотный батальон, о котором я говорю, был сформирован в польском городе Скиерниевиче в составе из одной киргизской, одной узбекской, одной казахской, одной туркменской рот, одного таджикского взвода и смешанной пулемётной роты, а также штаба батальона, под командованием майора Майера Мадера, и весной 42-го, для первой проверки, был введён в боевые действия против партизан в брянских лесах.
Батальон, дислоцировавшись в украинских городах Глухов и Ямпол, проявил героизм в борьбе против партизан и оправдал оказанное ему доверие. Затем туда же были переброшены 2-й и 3-й Туркестанские батальоны.
Однако майор Майер Мадер, которого туркестанцы почтительно называли «отцом», был освобождён от должности командира 1-го батальона, на его место был назначен майор Берген, и он повёл батальон большим маршем из брянских лесов по направлению к Сталинграду до калмыцких степей и там, в местности Яшкуль, вблизи Элисты, мы расположились лагерем.
Я не участвовал во всех этих боях напрямую, потому, что, во-первых, я был ординарцем лейтенанта Караджаева, во-вторых, майор Майер Мадер, когда мы еще находились в Скиерниевиче, организовал группу из грамотных людей каждой народности, т.е.: один туркмен, один узбек, один казах, один киргиз. В той «группе» майора Мадера состояли киргизы Алмаммедов и Кабаев, казах Меджид Айапбек, узбек Ибрахимов и я. Задача этой группы, которую сегодня можно было бы назвать «паблик рилейшнз», состояла в том, чтобы выпускать маленькую газету, которая сообщала о батальонных новостях, распространять листовки, призывающие советских воинов, находящихся за линией фронта, перейти на сторону немцев, а также создать немецко-тюркский военный словарь. Для этого в нашем ведении был один старенький ротатор. Тем не менее, может быть очень примитивно, мы смогли напечатать военный словарь.
Таким образом, «оружие», которое было в моих руках, состояло из одного каталога, фляги и карандаша. Кстати, это занятие, эта профессия стало потом основным направлением в моей жизни, по воле всевышнего, существенную часть своей жизни я посвятил именно этому делу.
Теперь я продолжу начатую историю, расскажу о своих последующих мытарствах и приключениях.
Кажется, где-то в начале 1943-го командир нашей туркменской роты Аллаберды Караджаев во время разведки в калмыцких степях подорвался на мине, поставленной советскими воинами, был сильно ранен и через день-два скончался. Мы торжественно похоронили его в том же селе Ашкуль при участии большого числа воинов, после того, как батальонный мулла Нуретдин прочёл Священный Коран. Да смилостивится над ним Аллах!
Вскоре на Сталинградском фронте немцы стали терпеть поражение, и нашему батальону был дан приказ на постепенное отступление. Отступать было нелегко, оказывается, мы попали в окружение. Все же нам удалось выйти на Херсон через Кубань и Керчь. Там я устроился переводчиком в военном госпитале «Хи-Ви Лазарет» для добровольцев не немецкой национальности, а также помогал в хозяйственной работе лазарета. Это было весной 43-го.
А в конце того же 43-го на такой же должности я уже служил в столице Польши Варшаве в 3-м «Хи-Ви Лазарете». В середине 44-го этот лазарет был переведён из Варшавы в местечко Хойберг вблизи Тюбинген земли Вюртенберг-Гогенцоллерн в Германии. До начала 45-го я находился там. Потом я вышел в отпуск: сперва я был на курорте Баденваёлер, а оттуда поехал в Берлин. Там я встретил моего бывшего учителя истории Курбана Ремезана, работавшего в то время в Комитете Национального Единства Туркестана, туркменского офицера Мурада Атаева, а также Хана-Ёмутского, братьев Курта и Амана Бердымурадовых. Мне устроили встречу с президентом Комитета Вели Каюм Ханом.
Третьего февраля 45-го, закончив отпуск в Берлине, я вновь собрался в путь, в тот самый лазарет в Хойберге, где я работал. Для этого было необходимо взять провизию на один-два дня, и я отправился в военное учреждение Фронт Лейтштелле на Бангоф Фридрих Штрассе в Берлине, которое обеспечивало отправляющихся на фронт всем необходимым. Когда я пришёл в это учреждение, Берлин подвергся сильной бомбардировке. Я быстро нырнул в одну из комнат этого большого дома. Но мне сказали, чтобы я перешёл в другую комнату, потому что в этой комнате хранятся продукты питания, предназначенные для нас, и размещается персонал, в частности, медсестры.
Я вошел в другую комнату. После бомбёжки мы осмотрелись и увидели, что все комнаты, кроме той, в которую я вошел, были разрушены и почти все, кто находился в них, погибли. Оказывается, мы родились в рубашке, смерть обошла нас стороной. Значит, у меня ещё была возможность поглядеть на мир, и, слава Богу!

Становилось всё яснее и яснее, что война долго не продолжится, и она закончится поражением Гитлера. Поэтому мы, туркмены, когда находились в Берлине, решили встретиться по окончании войны в доме Ахмеда Карадага и его жены Нурыман. Он был турецким гражданином родом из Ирана, учился на медика в городе Тюбинген и собирался стать доктором.
В эту пору Комитет Национального Единства Туркестана также выехал из Берлина и одна его часть, под руководством фона Ольссена, разместилась в местечке Беферунген вблизи города Детмольд в Германии. Оттуда приехали в Тюбинген Мурад Атаев, Курт и Аман Бердымурат и взяли меня с собой туда же. В Беферугнгене нам выдали паспорта о турецком гражданстве - Фремден Пасс. Мы поменяли военную форму на цивильную одежду и в апреле прибыли в Тюбинген, и обосновались там. Мы - это Курбан Ремезан, Ата Мурат, Курт и Аман Бердымурат и я, а также старый эмигрант Хан-Ёмутский.
К соожалению, у меня нет сведений о Хане-Ёмутском, потому что мне не довелось работать с ним вместе и беседовать в Берлине.
В Тюбингене я жил в одной из комнат дома семьи Вильнауэра, на улице Бетле, 11. Война еще не закончилась. Почти каждый день американские разведовательные самолёты (тиффлигер), пикируя, подвергали пулемётному огню определённые объекты. В один из таких дней несколько пуль проникли через окно моей комнаты, и попали в мою кровать. Меня не было дома. Если бы я был дома, то кто знает, может быть, они унесли бы меня на тот свет. Бог ещё раз сохранил меня, я остался жив.
Когда закончилась жестокая Вторая Мировая война, мы были в Тюбингене. 19-го апреля 1945 года в этот город вошли французские войска, состоящие в основном из марокканцев. На несколько дней им дали официальное разрешение на грабёж. В частности, были разграблены продуктовые вагоны на железнодорожной станции.
Однако, для нас война еще не закончилась и было неизвестно, когда она закончится.
Поскольку мы были гражданами союзной Турции, французы взяли нас под свою защиту и обеспечивали жильём и продовольствием. Однако, как говорится, дело не только в том, чтобы набить свой желудок. Какова будет наша судьба?
Советские агенты преследовали нас так, как будто находились в своей стране, потому что они считали нас изменниками и предателями. Надо отметить, что французские власти позволяли советским агентам творить бесчинства.
В то время до нас дошла весть, что в городе Мюнхене создан Комитет для перемещения эмигрантов из тюркских национальностей - туркмен, узбеков, казахов, киргизов и татар - в Турцию, что этот Комитет, признавая этих эмигрантов турками, выдаёт им соответствующие свидетельства и защищает их интересы перед военными властями.
Таким образом, мы тоже покинули Тюбинген и переселились в Мюнхен. Там мы увидели, что, действительно, этот Турецкий комитет взял под свою защиту всех беженцев - тюрков по происхождению, поместил их в большой лагерь, обеспечивал их продовольствием через УНРРА и развернул деятельность по вывозу их в Турцию.
Члены Комитета, истинные турки - Сады Керимоглу, Нихат Тезерен, Желал Сойлак, Жевад Бей и ещё одна ханум, закончившие к этому времени свою учёбу в Германии, и нас взяли под своё покровительство. Однако, среди нас были и такие, которые, прежде чем переселиться в Турцию, хотели задержаться здесь в Мюнхене и учиться в университете. В частности, из туркмен такое желание было у Амана Бердымурада, Мурата Халылоглы и у меня. Однако, ни у одного из нас на руках не было необходимого для поступления в университет свидетельства об окончании средней школы, и не было никакой возможности получить эти документы с родины. В ту пору меня принял председатель Турецкого комитета Сады Бей и сказал: «Мурат Бей, в Мюнхене есть созданное в 1904 год Мюнхенское объединение турецких студентов (Мюних Турк Талебе Бирлиги). Продолжайте его работу, а если кто из вас захочет учиться, то засвидетельствуйте, что «его свидетельство об окончании средней школы и другие документы вместе со всеми остальными вещами пропали во время бомбёжек Берлина и Дрездена. На первое время эта отговорка откроет вам путь в университет. Дайте им слово о том, что после того как установятся связи с родиной и появится возможность получать почту, вы предоставите документы», - советовал Сады Бей. Мы сделали так, как он советовал. В Мюнхене мы возобновили работу общества Турк Талебе Бирлиги.
Первым председателем возобновленного общества Турк Талебе Бирлиги избрали меня. После этого, действуя по совету Сады Керимоглу, мы устроили в Мюнхенском университете около 10-12 парней и девушек из туркмен, азери, казанских и крымских татар.
Где-то в конце 1946-го года мы передали руководство Мюних Турк Табеле Бирлиги турецкому гражданину, дипломированному инженеру Ата Анбарчыоглу.
В том же 46-и году наш лагерь перебазировали в бывшие казармы немецких горных стрелков в городе Миттенвальд, в Верхней Баварии. Там, по инициативе Мюнхенского Турецкого Комитета и, возможно, при поддержке турецкого правительства, представитель Турции в американской армии в Баварии капитан (юзбаши) Ихсан Унесен пришёл в наш лагерь и зарегистрировал тех, которые поедут в Турцию. Однако, как ни прискорбно, самолёт, на котором он летел с этим списком в Турцию, был сбит над территорией Югославии и капитан Ихсан бей погиб. Да смилостивится над ним Аллах! Все же, одна из копий этого списка, отправленная обычной почтой, дошла до турецкого правительства.
Между тем, эмиграция этих тюрок в Турцию оказалось делом нелегким, потому что, во-первых, Великое национальное собрание Турции опасалось, что среди них может быть много шпионов, а во-вторых, всё больше усиливалось давление Советского Союза на своих союзников, а также на Турцию с требованием выдать этих людей. В возвращении бывших легионеров в Советский Союз особенно усердствовала Великобритания, которая применяла для этого даже силу оружия. К тому же в этих лагерях для беженцев действовала многочисленная советская агентура, добивавшаяся их выдачи СССР любыми путями, даже силой оружия.
Кстати, по сведениям руководителя военного отдела Комитета национального единства Туркестана, капитана (юзбаши) доктора Баймирза Хайита, число солдат и офицеров, состоявших в рядах Туркестанского легиона, составляло к концу 1944 года 181 402 человек. Кроме этого был Союз рабочих (Ишчи Бирлиги), состоявший из 85 тыс. человек. Двумстам тысячам из них, отвергшим возвращение в Советский Союз, грозила насильственная выдача.
Наконец, в ноябре 1945 года, главнокомандующий западными союзническими войсками генерал Эйзенхауэр издал приказ о запрещении выдачи кого бы то ни было Советскому Союзу насильно, силой оружия. После этого беженцы Второй мировой войны и оставшиеся в живых легионеры получили возможность искать убежище в зарубежных странах. В 1946-48 годах Турция предоставила убежище оказавшимся на Западе тюркам-мусульманам. Их число достигало 4-5 тыс. человек. Из них примерно человек 500 были туркестанцами. Однако, точных данным об этом нет.
Почти все студенты-туркестанцы, принятые в Мюнхенский университет, уехали в Турцию, продолжили там учёбу и успешно её завершили. Положение тех, которые остались, было плохим, во-первых, потому, что не было финансовых средств, во-вторых, все настойчивее стали требовать от нас свидетельства об окончании средней школы. Поэтому, в конце-то концов, нам, пришлось откровенно признаться в том, что мы выходцы из Советского Союза и попросили не требовать предоставления свидетельства об окончании средней школы. После того, как факультеты проверили наши знания по немецкому языку и другие наши ученические способности, требования о предоставлении свидетельства об окончании средней школы было отменено.
Благодаря этому, например, Аман Бердымурат на юридическом факультете завершил докторскую работу на тему «Национальный вопрос в Советском Союзе на примере Туркестана». Один казанский татарин, имя его я забыл, закончив медицинский факультет, уехал в США. А я на экономическом факультете защитил дипломную работу по теме «Коллективизация сельского хозяйства и положение крестьян в Советском Союзе».
К этому времени я женился и 12 августа 1950 г. в Мюнхене у нас родилась дочь. Мы её назвали Кармен Гюльнар. Теперь передо мной во весь рост встала еще задача обеспечения семьи и воспитание дочери.

В начале 50-х гг., в пору обострения «холодной войны», группа американских журналистов, публицистов и известных общественных деятелей создала Американский комитет освобождения народов России. Его возглавили такие люди, как Евгений Лайонс, Исаак Дон Левин, писатель Вильям Вайт, профессора Гарвардского университета Вильям Эллиот и автор многих произведений о советском режиме Вильям Чемберлен, бывший посол США в Москве адмирал Алан Керк и другие.
Целью Американского комитета было объединение и сплочение русских политических организаций и национальных комитетов нерусских национальностей в борьбе против большевизма. После переговоров и дебатов, продолжавшихся около года, 16 октября 1952 года был создан Координационный центр антибольшевитстской борьбы, в который объединились четыре русских и пять нерусских национальных комитетов. Задачей Координационного комитета было освобождение народов, живущих на территории СССР, от коммунистической диктатуры и установление демократического строя, согласно воле и желанию этих народов. Он объединял следующие организации и комитеты:
Русские организации:
Лига борьбы за свободу народов (руководители Николаевский, В.М. Зензинов);
Российское демократическое движение (А.Керенский, И.А. Курганов);
Союз борьбы за свободу России (С.П. Мельгунов, Соловьёв);
Союз борьбы за освобождение народов России - СБОНР (Б.А. Яковлев (Троицкий), Г.И. Антонов).
Нерусские комитеты:
Азербайджанский национальный комитет свободы (Дж.Хаджибейли, И.Акбер);
Союз армянских борцов за свободу (Сааруни, Шауни);
Северокавказское антибольшевистское национальное объединение - СКАНО (А. Авторханов, Гаппо);
Национальный совет Грузии (Н.К. Цинцадзе, Скиртладзе);
Комитет национального освобождения Туркестана - ТЮРКЭЛИ (К.Канатбай, д-р А. Бердымурат).
Комитет национального единства Туркестана, созданный в августе 1942 г. в Берлине под руководством Вели Каюм Хана, не участвовал ни на этих переговорах, ни в последующих мероприятиях. «Русские - как красные, так и белые, - наши враги. Поэтому мы никогда не будем сотрудничать с ними», - заявило руководство Комитета. На тех переговорах не принимал участие и находившийся в Турции Национальный центр Туркестана под председательством профессора д-ра Тахира Чагатая. Однако Национальный центр поручил мне представлять его в Лиге спасения народов СССР и выдал мне доверенность на это.
Я не был членом Комитета национального единства Туркестана, но писал статьи в его печатный орган «Милли Тюркистан» («Национальный Туркестан»).
Однако я был членом Комитета национального освобождения Туркестана - Тюркэли, созданного в 1950 г. в Мюнхене, и на 1-й Конференции туркестанских эмигрантов, прошедшей 29-30 августа 1952 г., был введён в состав руководства этого Комитета. Мне было поручено руководство хозяйственным отделом и работа технического редактора печатного органа Комитета, журнала «Туркэли». В целях безопасности, которую было необходимо соблюдать в те времена, я писал свои статьи под псевдонимом Эркин.
Здесь было бы уместно вспомнить имена некоторых национальных лидеров Туркестана и, прежде всего, - имя нашего соотечественника Хана Ёмутского.
Мне не удалось найти каких либо серьёзных материалов о Хане Ёмутском. После непродолжительного пребывания вместе с нами в Германии, в г.Тюбинген, он вернулся во Францию. Он и нам предложил: «Если хотите, поедемте вместе. Хлеб будете кушать». Бедняга, он сильно забыл свой туркменский язык. Оказывается, он был капитаном французской армии.
Левое правительство Народного фронта, пришедшее к власти во Франции сразу после окончания войны, выдало СССР находившихся в этой стране офицеров генерала Власова и всех, кто сотрудничал с немцами. Среди них был и наш соотечественник Хан Ёмутский. Все они были казнены в 1947 г.
Здесь я вспоминаю биографию и Мустафа бея Чокай-оглы, потому, что, если надо вспоминать имена руководителей движения национального освобождения Туркестана, то, прежде всего, необходимо вспомнить имя Мустафа Чокай-оглы. Этому есть несколько причин. Первая и главная из них - Мустафа бей Чокай-оглы был настоящим лидером движения национального освобождения Туркестана. Он был всесторонне развитой личностью. Имел высшее образование, знал несколько языков, был человеком высокой культуры. Мустафа бей был в хороших отношениях с зарубежными политическими партиями, в частности, с руководителями французских социалистов.
Мустафа бей Чокай-оглы, один из видных руководителей национально-освободительного движения в Средней Азии и Казахстане, родился 7 января 1980 г. в казахском г.Акмечит (нынешний Кизил-Орда). Он внук знаменитого Тургая Датха.
Он, ещё в возрасте 27 лет, становится одним из организаторов провозглашённого 10 декабря 1917 г. в Коканде Национально-автономного правительства Туркестана, а затем - и его президентом.
Однако этому правительству не суждено было жить долго. Большевики, обещавшие народам, находившимся под игом России, свободу на самоопределение, проявили подлость и неверность своему слову и силой оружия свергли молодое независимое правительство.
После того, как Туркестан был повергнут Советами, в 1919 г. Мустафа бей Чокай-оглы был вынужден эмигрировать. Он находит политическое убежище сначала в Турции, а затем - в Европе, в частности, во Франции.
Его книга под названием «Туркестан во власти Советов», напечатанная в 1935 г. в Париже, вызвала спорные отклики и в Средней Азии.
Мустафа бей Чокай-оглы умер 27 декабря 1941 г. в берлинском госпитале «Виктория» от тифа. Внезапная смерть оборвала нить его жизни именно в то время, когда он начал деятельность по облегчению участи попавших в плен к немцам соотечественников из Средней Азии. Да будет светла его могила!
Мы должны вспомнить и председателя Комитета национального единства Туркестана неустанного борца за свободу Туркестана, великого моджахеда Вели Каюм Хана. Он родился 15 июля 1922 г. в столице Туркестана Ташкенте в уважаемой семье.
Вели Каюм Хан - один из студентов, отправленных на учёбу в Германию в 1922 г. по инициативе министра образования Бухарской народной республики Абдулрауфа Фитрата. Он сперва поступает на сельскохозяйственный факультет Берлинского университета, по окончании этого факультета он продолжает учебу на факультете политических наук этого же университета. На этом факультете он пишет дипломную работу на тему «Культура и политика в Туркестане». В то же время он регулярно публикует статьи о Германии в туркестанской печати. В 1941 г., когда началась германо-советская война, Каюм Хан находился в Берлине. Наверное, в ту пору он был единственным туркестанцем, жившем в Берлине.
Видный руководитель национального движения Туркестана Мустафа Чокай и Вели Каюм Хан изучили, что во время войны более одного миллиона туркестанцев узбекской, казахской, туркменской, киргизской и таджикской национальностей попали в плен к немцам и стали искать пути их спасения. Они стали обходить различные лагеря для военнопленных в Германии и предпринимать действия по спасению своих соотечественников от голода и холода. Во время посещения одного из этих лагерей Мустафа Чокай заражается тифом и умирает от этой болезни. После этого задача спасения пленных туркестанцев в Германии целиком ложится на плечи Вели Каюм Хана. С этой целью он неоднократно обращался к германским властям и просил облегчения участи туркестанцев, и в начале 1942 г. ему удалось добиться освобождения многих тысяч туркестанцев из лагерей для военнопленных и устроить их на различных работах в Германии.
После того, как германское правительство дало разрешение на формирование национальных военных подразделений из пленных нерусских национальностей, в том числе на создание Туркестанского легиона, он включился в работу в этом направлении. Сперва, в августе 1942 г., под руководством Вели Каюм Хана был образован Комитет национального единства Туркестана, а затем он приступил к формированию Туркестанского легиона.
В период между 1942 и 1945 годами более 112 тыс. туркестанцев сражались за независимость родины.
Вели Каюм Хан - один из видных руководителей борьбы за национальную независимость Туркестана - покинул нас навсегда 13 августа 1993 г. в возрасте 89 лет. Да смилостивится над ним Аллах!
Теперь вернёмся к нашему основному разговору. Жизнь Координационного центра антибольшевисткой борьбы была недолгой. Вскоре обнаружились крупные противоречия по национальным вопросам между русскими организациями и нерусскими комитетами. Вследствие этого в сентябре 53-го года Координационный центр распался.
До того, летом 53-го, на конференции девяти эмигрантских групп в Тегернзее, нерусские партии потребовали от русских организаций признания права народов, находящихся под игом России, на равноправие и самоопределение. Однако русские не стали скрывать, что они против этого. Тогда представитель Туркестана д-р Аман Бердымурад, обратившись к русским господам Александру Керенскому и Мельгунову, потребовал от них конкретного ответа на вопрос - согласны ли они подписаться под совместным Заявлением о самоопределении народов или нет? Отвечая на этот вопрос, Керенский повторил уже известную среди русской эмиграции формулу о «непредрешенчестве», то есть сказал, что эта задача должна претворяться в жизнь после развала СССР на родине этих народов. Он добавил, что «нельзя делить шкуру неубитого медведя». После этого конференция закончилась, а Координационный центр был распущен.

Как говорится, «всё, что не делается, - делается к лучшему». Оказывается, разумно начатое дело никогда не бывает бесплодным.
Так, для осуществления целей вышеупомянутого Координационного центра антибольшевисткой борьбы, предполагалось построить мощную радиостанцию. В середине октября 1952 г., в окрестностях Мюнхена, в местечке Обервизенфельд, в маленьком здании бывшего аэродрома была создана радиостанция «Свобода» и после небольшой подготовки она вышла в эфир 1 марта 1953 г. на коротких волнах.
Для управления радиостанцией в Вашингтоне было создано бюро под названием Боард фор Интернешнл Бродкастинг (кратко Би-Ай-Би). С тех пор это бюро определяет политическую линию радио и регулирует его связи с американским конгрессом, в частности, в делах финансовых. До того, 8 июля 1950 г. в Мюнхене был создан Институт изучения СССР. В 1959 меня приняли в него в качестве члена-корреспондента.
Я был принят на радиостанцию в качестве редактора туркестанской редакции, а затем работал в должности заместителя главного редактора.
Голос, который прозвучал в эфире на туркменском языке в первый день вещания радио «Свобода», и объявил: «Говорит радио «Свобода!», был моим голосом. Это уже стало достоянием истории.
Основной целью радио Свобода было снабжение своих слушателей информацией, которой они были лишены в СССР и избавление их от лжи, которую годами внушала им советская пропаганда.
Тогда, в первом нашем обращении, мы сказали следующее: «Наконец, у нас есть свой собственный голос. Сталинский полицейский террор принуждает нас к молчанию у нас дома, но за рубежом мы можем говорить бесстрашно и беспрепятственно. Через эту радиостанцию говорят ваши соотечественники, которых злой рок заставил поселиться на чужбине. Мы убеждены в том, что ваша скорбь, ваша мысль - это наша скорбь, это наша мысль, и мы верим, что наш голос - это ваш голос. Наша цель - стать голосом нашего народа, которого обрекли на молчание...».
Кстати, как стало потом известно, через три дня после того, как в эфире прозвучал голос радио «Свобода», у Сталина случилось кровоизлияние в мозг, он потерял сознание, а через пять дней скончался.
Налаживать радиопрограммы было нелегко. Почти у всех нас не было журналистского опыта, тем более в работе на радио. К тому же еще не поступали газеты и журналы, не было необходимых книг и руководств, даже словарей. К тому же, в начале была строгая цензура. Все наши материалы, касающиеся наших республик, в отличие от сообщений и комментариев, которые исходили от Отдела новостей, в котором главенствовали американцы или русские и евреи американского происхождения, подлежали контролю в переводе на английский, русский, или на немецкий.
В наших передачах мы требовали предоставления нашим народам гражданских, политических, национальных и религиозных свобод, свободу слова и печати, обмена информацией и передвижения, объявленных в «Всеобщей Декларацией прав человека», принятой ООН, и которые содержались даже в конституции самого СССР.
Также в своих передачах мы обращали внимание на злодеяния и насилие, аресты и расстрелы, полный произвол, обрушившиеся на головы наших народов, говорили о трагической судьбе наших национально-культурных работников в советские времена, особенно в период, называемый периодом культа личности Сталина.
Потому что наша молодая поросль должна была знать об этих жестокостях. А также мы давали серийные передачи на такие темы, как «Советизация Туркестана и её последствия», «Фальсификация истории и культуры Туркестана», Национально-освободительная борьба и басмаческое движение», «Жертвы сталинского террора» потому, что у нас на родине такие материалы были недоступны, а знать народу об этом было необходимо.
Одной из задач радио «Свобода» было поднять дух и укрепить надежду туркменских слушателей, показать, что туркмены были великим народом. Между тем судьба нашего народа была сложной, а временами и трагической. Огузы, получившие в 11 веке название «туркмен», являются предками туркмен, живущих в пределах Турции и Ирана, Ирака и Азербайджана, а также собственно Туркменистана.
В средние века туркмены, соединившись с другими тюркскими племенами, создали тюркские государства сельджукидов и османцев, и как великое государство участвовали в мировом развитии. Туркмены достигли Египта и даже Северной Африки, т.е. распространились, как говорится, «от Магриба до Машрика». Отдельные части туркменского народа до сих пор живут в Ираке, Иране, Афганистане, Сирии и даже в Китае. В Индии, в г.Дели, есть знаменитые «Туркменские ворота». А на севере туркмены распространились по астраханским и ставропольским степям и навсегда там обосновались.
Эти туркменские племена, входящие в состав различных государств, влачат своё существование в различных социально-политических условиях и под влиянием других культур. К тому же до недавнего времени они жили, ничего не зная друг о друге.

После окончания Второй мировой войны мы стали главным политическим врагом Советского правительства. Я постараюсь, хотя и немного поверхностно, рассказать о том, как нас преследовали после войны, как пытались гонять нас из одного ада в другой.
С открытием радиостанций «Свобода» и «Свободная Европа» ненависть советских коммунистов против нас разгорелась с новой силой. Смерть Сталина не смогла повлиять на ход этой жестокой борьбы. Советское руководство, с самого первого дня создания радио, взяло его на мишень и беспрестанно критиковало его передачи и обвиняло его сотрудников в самых тяжких грехах. Как будто мало прежних мучений, горькую пощёчину этой критики пришлось отведать и мне. Меня-то, скажем, пусть поносят, но досталось и моему седовласому отцу и моей старенькой матери, и даже младшим братьям, которые родились в моё отсутствие и ни разу в жизни не видели меня. Они-то в чём провинились...
Эта история началась не со статьи «Предатель» писателя-коммуниста Сейитнияза Атаева, полной грязной ругани и проклятий, наоборот, эта статья стала последней точкой в этой нечестной борьбе...
В 1958 г., в столице Бельгии Брюсселе, в парке Хейсел, была организована Всемирная выставка. Я, вместе с друзьями, пошёл смотреть её. Когда мы стояли у советского павильона, вдруг подъехал полный автобус с группой артистов-танцоров из СССР. Один из них открыл дверь автобуса и спросил: «Есть ли среди вас туркмен?». Я выдвинулся вперед и сказал, что я туркмен. Несмотря на то, что их сопровождали наблюдатели и контролёры, после обмена приветствиями, он выказал желание побеседовать со мной. Я ему предложил зайти в расположенный напротив югославский ресторан и быть моим гостем. Он с удовольствием согласился. Там, за столиком, мы познакомились, он сказал, что его зовут Таймаз Алламурадов, что из Ашхабада. Я также представился, сказал, что я родом из Кизил-Арвата, рассказал ему о том, какими судьбами я оказался за рубежом. Он расспрашивал меня о своих родственниках, пропавших без вести на войне, в надежде, что я хоть что-то знаю о них. Я ответил, что, к сожалению, я ничего не знаю о его родственниках. Мы поели, попили и обменялись адресами. Он обещал мне, что после возвращения на родину поедет в Кизил-Арват и сообщит моим родителям радостную весть: «Я видел вашего сына в добром здравии!».
Действительно, летом 60-го года он встретился с моим отцом и передал все, о чем я рассказывал. Отец мой выразил ему глубокую благодарность за радостную весть и сказал, что мечтает хотя бы раз увидеть своего сына перед смертью.
Через некоторое время пришло письмо из дома. Оно было написано со слов отца моим младшим братом Тангрыберди. В письме говорилось следующее: «Мурат-джан, наконец-то, через двадцать с лишним лет, нам посчастливилось получить весточку от тебя и узнать, что ты жив-здоров; к нам пришёл один парень и сообщил о твоём здравии и дал нам твой адрес». Далее в письме говорилось: «Мы очень обрадовались, услышав о том, что ты жив-здоров. Почувствовали себя так, как будто свиделись с тобой. Разлука тяжела, особенно разлука с живым человеком. Поэтому день и ночь молимся о том, чтобы ты вернулся к нам и ел с нами хлеб-соль за одним дастарханом».
Затем, как заведено, они сообщали о том, что они ни в чём не нуждаются, что живут прекрасно, и передавали сведения об умерших родственниках.
Отец мой, оказывается, в 1947 г. ушёл с железной дороги на пенсию и получает 366 рублей. Моя мать, до получения вести о том, что я жив, также получала пенсию в 300 рублей. Кажется, меня считали погибшим и уже устроили по мне поминки. Из моих родственников не вернулся с фронта только дволюродный брат Ишан и от него, оказывается, нет ни письма, ни весточки.
Таким образом, примерно через двадцать лет мне, наконец, удалось установить связь с родителями. Однако пригласить их к себе в гости и повидаться с ними мне не довелось. Власти предложили мне самому приехать в Туркменистан и повидаться с ними. Но в то время заведомо было известно, чем это могло кончиться.
Я выражаю свою глубокую благодарность моему соотечественнику Таймазу Алламурадову за то, что он помог установить эту связь. Тогда, в середине 61-го года, он жил в Ашхабаде, на улице Кяризной, в доме номер 69.

Власти Туркменистана до сих пор не могут решить окончательно вопрос о судьбе соотечественников, вынужденных остаться в зарубежных странах во время Второй мировой (Великой Отечественной) войны по независящим от них причинам. До сих пор их обвиняли как «предателей» и «изменников», создавая о них «образ врага». Бумага терпит, а соответствующие ведомства и их сотрудники делают, что хотят.
Ложность этих обвинений, то, что они построены на сфальсифицированных материалах, были не раз подчёркнуты в центральной советской печати в последние годы СССР. После того, как Туркменистан провозгласил независимость, и в туркменской печати появились публикации с предложениями прекратить обвинять находящихся за рубежом соотечественников.
В числе тех, кто был предан гнусным обвинениям, был и я. Это длинная история. При этом я думаю, что основной причиной этих обвинений было не столько то, что я 30 лет проработал редактором радио «Свобода», сколько то, что я в своё время отказал предложению полковника КГБ Туркменистана Реджепа Бердыева и его неоднократно посещавшего наш дом «связного» бывшего председателя Комитета кинематографии, бывшего ответственного секретаря журнала «Туркменистан коммунисти» Ораза Годжаева стать их агентом на Западе, в частности на радио «Свобода».
После этого в газетах «Совет Туркменистаны» и «Туркменская искра» (от 30.09.1981) была опубликована посвящённая специально мне статья известного писателя и председателя Общества ветеранов войны Сейтнияза Атаева под названием «Предатель», а затем, в течение месяца, печатались отзывы под рубрикой «Проклятье предателю».
Было заранее известно, что в тех газетах не будет места ответу обвиняемого на статью С.Атаева «Предатель». Поэтому автор статьи скакал на лошади один, применял самые примитивные и грубые слова, гнусную терминологию и таким образом лез из кожи вон, чтобы создать у читателей и вообще у всей туркменской общественности ненависть к «Предателю». При этом, конечно, никто его не одёргивал.
Статья сначала состояла из наветов, клеветы и фальсификации фактов. К слову сказать, когда один старик-туркмен, обратившись к этому Атаеву, сказал: «Я хорошо знаю Мурада Тачмурада и Амана Бердымурада. Они патриоты, любящие свой народ и свою страну», от ответил: «Я журналист-международник, я буду писать о них как можно больше, за это мне дают много гонорара». Наверное, его ответ не нуждается в комментариях...
Автор статьи «Предатель», чтобы возбудить ко мне как можно большую ненависть в народе, утверждал также, что я грубо отзывался о творчестве известных туркменских артистов Амана Кульмамедова, Базара Аманова и Алты Карлиева. Поэтому я посчитал уместным приложить к своим автобиографическим заметкам копии своих статей, посвящённых их творчеству. Пусть читатели сами определят, поносил я этих знаменитых и уважаемых мастеров сцены или нет. (Приложения в нашей электронной версии книги не публикуются - Ред.).
Вообще-то, не было необходимости дискутировать по поводу статьи «Предатель», потому, что дискуссию надо было вести на страницах газеты, в которой она была напечатана. А это не допускалось.
Воспользовавшись таким положением вещей, автор напичкал свою статью ложными материалами, необоснованными обвинениями и клеветой, грубой руганью и гнусными заявлениями. Как было сказано выше, у автора статьи не было и следа журналистской и человеческой вежливости. В таком же тоне писали не только автор статьи, но и совершенно не знакомые мне люди, которые слали мне письма-проклятия.
Возьмём, к примеру, письмо моего односельчанина («бывшего», как он пишет в скобках) Ораза Атаева. Он представляется в письме учителем, воспитателем детей. Однако в его письме нет ни вежливости, ни воспитанности. Он с самого начала обращается ко мне словом «мразь», а потом повторяет слова «изменник», «ублюдок», «предатель», «поддонок».
Прочтите письмо учителя (при переводе сохранены стиль и пунктуация автора письма - ред. «Эркин Пикир»):
«Эй мразь Мурат Тачмурат.
Я прочитал многое о твоих преступлениях в туркменской печати и во мне возросло чувство ненависти к тебе. И теперь я не могу сидеть спокойно не написав тебе об этом своём чувстве. Правду сказать я тоже родился и вырос где ты сосал материнское молоко. А сейчас где ты ходил по родной земле я обучаю, воспитываю детей своего народа, соотечественников, односельчан (в том числе и твоих родственников). Как ты - ублюдок мог стрелять в товарищей с которыми вместе ел хлеб, вместе вырос, дышал одним воздухом. Где твоя честь, совесть трус. Своей изменой, предательством ты опозорил своих родителей, родственников весь туркменский народ. Пусть туркменская земля станет затычкой у тебя в горле.
Почему ты пытаешься поносить языком туркменскую культуру, искусство. Разве прежних твоих проступков, предательства мало ублюдок. Ты ведь теперь, живя там, получив их гражданство, превратился в их собаку и как собака лаешь на то, на чего они укажут. Ты кто такой чтобы работая на их радио, плюя на своё родное Отечество, в колодец, из которого пьют твои родственники трогать своим языком нашу литературу, искусство, писателей, артистов.
Ты, оказывается, изменник, предатель, бессовестный ублюдок.
Ты бы сперва посмотрел своими глазами на нашу сегодняшнюю жизнь, тогда бы ты увидел, насколько выросли за это короткое время культура, искусство, особенно сельская жизнь туркменского народа. Но ты же не достоин такого почета. Разве у предателя может быть родина. Как сказано, «разлучённый с родиной будет плакать до самой смерти», ты теперь живой труп и человек, который будет плакать там до самой смерти. Сейчас тебя проклинает весь туркменский народ. Я хочу напомнить тебе одно стихотворение туркменского поэта-классика Молланепеса: «Чем жить верблюдицей сорок лет, лучше один год жить верблюдом».

Твой соотечественник, односельчанин (бывший)
Атаев Ораз (подпись)
27.11.1981 год.

Ещё надо сказать вот о чём: автор статьи «Предатель» утверждает, будто я в лагере для военнопленных доносил немецким солдатам на других советских военнопленных, обвинял их. Кстати, подобные обвинения содержатся во всех статьях, написанных о людях, якобы сотрудничавших с фашистами. Я хочу сказать о том, что в лагере для военнопленных у меня не было никаких привилегий, а незначительное знание немецкого языка я использовал для оказания помощи товарищам по несчастью. Из-за этого я даже получил в грудь пулю немецкого солдата. Это подтверждает в своём, адресованном мне, письме мой односельчанин Гоков Дурды, с которым мы в школе сидели за одной партой (при переводе сохранены стиль и пунктуация автора письма - ред.):

«Приветственное письмо
Из далёкой дали, но от близкого сердца прими привет от Дурды Гокова, соседа по парте, товарища, вместе призванного на военную службу, и с которым ты не виделся двадцать четыре года. После приветствия хочу сообщить о том, что я вернулся на Родину в 1946 году. В день приезда рассказал твоим близким всё, как было, о том, что ты жив и что ты был ранен в лагере. Помнишь, то ли в Себеже, то ли в Двинске через твоё плечо прошла на вылет шальная пуля. Это был день, когда мы расстались. С тех пор прошло ровно двадцать четыре года. Родина зовёт тебя раскрыв объятия. Как говориться: «Чем быть падишахом в Египте, лучше быть нищим на Родине». Вижусь с твоими младшими братьями, твой адрес я взял у них. Я сейчас живу в столице нашей Родины Ашхабаде. В Ашхабаде сейчас весна, абрикосы и яблоки в белом цвету. Если хочешь цвести на Родине и приносить плоды, вернись в милую сердцу Родину, Мурат! Сотни, таких как ты, работают на Родине на уважаемых работах. Я сейчас работаю в Министерстве образования старшим научным работником по немецкому языку. Один из твоих младших братьев работает в Заве учителем, а другой, самый младший - бухгалтер в совхозе. Твои мать и отец живы-здоровы и живут надеждой увидеть тебя. До свидания, дай бог увидеться в добром здравии. С приветом Дурды Гоков. Жду твоего письма.
Мой адрес:
UdSSR Aschabad, Lermontov strabe 40. Gokov Durdy.
Г.Ашхабад, улица Лермонтова 40. Гокову Дурды. 13.03-1965.»

Здесь я счёл уместным поместить также письмо, упоминаемого выше «связного» КГБ, обеспечивавшего материалами автора статьи «Предатель», номенклатурного работника Компартии Туркменистана Ораза Годжаева. В этом своём письме он предлагает мне встретиться в Вене со своим другом (на самом деле полковником КГБ, заместителем председателя КГБ Туркменистана) Реджепом Бердыевым. Впоследствии я виделся с этим человеком. Он, как я уже говорил выше, «попросил» меня стать агентом КГБ Туркменистана на Западе.

«Приветственное письмо
Из далёкой дали, но от близкого сердца прими привет от Дурды Гокова, соседа по парте, товарища, вместе призванного на военную службу, и с которым ты не виделся двадцать четыре года. После приветствия хочу сообщить о том, что я вернулся на Родину в 1946 году. В день приезда рассказал твоим близким всё, как было, о том, что ты жив и что ты был ранен в лагере. Помнишь, то ли в Себеже, то ли в Двинске через твоё плечо прошла на вылет шальная пуля. Это был день, когда мы расстались. С тех пор прошло ровно двадцать четыре года. Родина зовёт тебя раскрыв объятия. Как говориться: «Чем быть падишахом в Египте, лучше быть нищим на Родине». Вижусь с твоими младшими братьями, твой адрес я взял у них. Я сейчас живу в столице нашей Родины Ашхабаде. В Ашхабаде сейчас весна, абрикосы и яблоки в белом цвету. Если хочешь цвести на Родине и приносить плоды, вернись в милую сердцу Родину, Мурат! Сотни, таких как ты, работают на Родине на уважаемых работах. Я сейчас работаю в Министерстве образования старшим научным работником по немецкому языку. Один из твоих младших братьев работает в Заве учителем, а другой, самый младший - бухгалтер в совхозе. Твои мать и отец живы-здоровы и живут надеждой увидеть тебя. До свидания, дай бог увидеться в добром здравии. С приветом Дурды Гоков. Жду твоего письма.
Мой адрес:
UdSSR Aschabad, Lermontov strabe 40. Gokov Durdy.
Г.Ашхабад, улица Лермонтова 40. Гокову Дурды. 13.03-1965.»

Здесь я счёл уместным поместить также письмо, упоминаемого выше «связного» КГБ, обеспечивавшего материалами автора статьи «Предатель», номенклатурного работника Компартии Туркменистана Ораза Годжаева. В этом своём письме он предлагает мне встретиться в Вене со своим другом (на самом деле полковником КГБ, заместителем председателя КГБ Туркменистана) Реджепом Бердыевым. Впоследствии я виделся с этим человеком. Он, как я уже говорил выше, «попросил» меня стать агентом КГБ Туркменистана на Западе.
Вот это письмо (при переводе сохранены стиль и пунктуация автора - М.Б.):

«Здравствуй, Мурат!
Прошло, оказывается, более двух лет со времени нашей встречи. Ты, конечно, знаешь об изменения, которые произошли с тех пор.
По некоторым причинам, вообще-то, по своей халатности, не мог тебе написать письмо. Хотя я и не писал письма, но о двух твоих просьбах я не забыл. И поэтому я проверил архив времён твоего обучения в рабфаке, нашёл приказ о завершении тобой учёбы, получил на руки заверенный нотариусом копию свидетельства рабфака. Во-вторых, ты просил записи туркменских мелодий и песен. Этого я тоже приготовил. Когда я ходил и думал, как это тебе отправить, мне стало известно, что один парень (этот парень - полковник КГБ - ремарка Мурата Тачмурада), мой знакомый, друг едет на ярмарку, которая будет в Австрии, в Вене. Он дал согласие отвезти, если ты сможешь приехать туда.
Мы с этим парнем пошли к вам домой. Сообщил, что он едет в ту сторону, что я выполнил твои просьбы, посылаю копию свидетельства, записи мелодий. Сказал, что с трудом нашел в архиве. Тогда Эеберди сказал «вах!», ведь есть и оригинал свидетельства. Сделал и с него фотографию. Все посылаю Реджепом Бердыевым (Р.Б. - полковник КГБ, заместитель председателя КГБ ТССР - ремарка Мурада Тачмурада). Он с 5-го сентября будет в Вене. Ты найди возможность и приходи к нему, и возьми вещи, которые я приготовил с таким трудом.
Я сожалею, что не смог встретиться с тобой перед отъездом. Потому что не смог привезти твоей матери и отцу какой-то подарок от тебя, передал только твой привет, рассказал о твоём положении.
Мурат! Об остальных вещах расскажет тебе Реджеп.
К тебе есть одна просьба. Это то, что Реджеп не знает языка «ваших стран». Поэтому я был бы благодарен, если ты найдешь время и проведешь его по вашим красивым местам.
Уже прошло 12-13 лет, как увидел прекрасные венские леса. До сих пор стоит перед глазами. Вообще-то, прекрасные места ты знаешь лучше меня. До свидания в добром здравии
Ораз Годжаев. 13.7.70 г. Город Ашхабад.
Это письмо также посылаю через одного парня, который едет в Вену».

В ходе кампании «всенародного» осуждения «Предателя», в моем родном ауле (в Кизил-Арвате), как это делали в 37-м году, был проведён митинг, на котором заставили моего самого младшего брата, который в жизни меня не видел, выступить с заранее подготовленным текстом, в котором были слова: «Он не может быть моим братом».
Через десять лет после этого события, когда уже коренным образом изменились обстоятельства, об этом писала газета «Балкан» от 4 июля 1992 года:
«Клуб железнодорожников Кизил-Арвата. На собрании, которое здесь проходит, все время повторяется имя одного и того же человека. На его голову непрерывно сыплются камни проклятия. Звучат слова «предатель», «изменник». Его соотечественники, односельчане друг за другом выходят на трибуну и, проклиная его самыми страшными словами, отрекаются от него. Его братья сидят в стороне, стыдливо склонив головы. Они, готовые провалиться сквозь землю, сгибаются, словно под камнем проклятий. Один из них с бумагой, которую написали и всучили ему в руки, выходит вперед. Не смея поднять глаза от земли, начинает читать с бумаги. Слова, которые написаны на ней, одно другого тяжелее, одно другого страшнее.
Если бы бумага была живой, она бы не вынесла этих слов и сгорела. Со словами: «У меня нет такого брата, я отворачиваюсь от него», младший брат отрекается от старшего брата и, не поднимая голову, слезает с трибуны.
... А мать, родившая «сына-позорника», сидит дома у чесалки и концом платка вытирает потухшие глаза.
Вскоре в больших газетах появляются статьи об этом проклинаемом человеке. На голову этого человека, попавшего в плен во время Великой Отечественной войны и до конца войны прослужившего в сформированном фашистами «Туркестанском легионе», сыплются проклятия, основанные на разных слухах о якобы совершенных им проступках.
В то время, когда в райкоме партии готовился сценарий этого собрания, его имя старательно искали в списках изменников, перебежавших во время войны на сторону врага, а теперь служивших иностранным разведкам. Однако в тех списках имени проклинаемого не было...
И все это об одном человеке - о Мураде Тачмураде. Что же касается моего личного мнения об этом человеке с такой трудной судьбой, то я не знаю, что он сделал во время войны, но думаю, что пятидесятитрехлетняя тоска по родине, боль разлуки может быть жестокой карой даже для совершившего самое тяжкое преступление человека» - пишет автор статьи Аманбиби Мухаммедова.
«По-моему, в его послевоенном жизненном пути нет оснований для обвинений - продолжает свою статью Аманбиби Мухаммедова, потому что для нас теперь не секрет, что Туркменистан перенес тяготы колониального ига. Теперь нам кажется невероятным то, что даже самый главный руководитель республики не мог выехать без ведома Москвы.
Теперь нет надобности объяснять туркмену, насколько дороги независимость и свобода. Видно, что даже те идеологи, которые во времена застоя били в грудь, восхваляя коммунистические идеи, сегодня готовы подтвердить правоту слов Мурада Тачмурада, призывавших народ к свободе через радио «Свобода».
Как бы поддерживая эти слова из статьи в газете «Балкан», журналист Аширкули Байрыев в своей большой статье «Лучше, чем быть гостем на чужбине...», опубликованной в третьем номере журнала «Диар» от 1992 года писал следующее:
«Некоторые из эмигрантов работали и выступали в зарубежных средствах массовой информации. Лично для меня несомненно, что осуждать их за это неправильно. Не грешно работать и на радио. Особенно тогда, когда, может быть, для людей, почти навсегда разлучившихся с родиной, возможность вещать на родном языке было единственным утешением. Тогда чего бы это значило считать каждое их выступление, каждый их рассказ клеветой, а их самих называть преступниками? Как мы теперь знаем, многое из того, что они говорили, не было лишено смысла. Разве они были не правы, когда утверждали, что союзные республики лишены самостоятельности?»
К сожалению, тогда, во время кампании осуждения «Предателя», было совсем иначе. Тогда, с помощью фотомонтажа, был создан даже фильм. Какое это было насилие, какое оскорбление! Потому что в том фильме мою старенькую мать вынуждали произносить слова: «Я отрекаюсь от тебя. Такой сын, как ты, мне не нужен. Будь ты проклят!» А младшего брата, который меня еще ни разу не видел, заставляли говорить: «Ты не клевещи на наш народ. Прекрати. Такого как ты мы не считаем своим родственником». Разве мои родные мать и брат говорили бы такие слова, если бы на их спины не были наставлены пистолеты!
В этой гнусной кампании принимали участие заместитель председателя Комитета национальной безопасности Туркменистана (правильнее КГБ - Ред.) Реджеп Бердыев, номенклатурный работник компартии Туркменистана Ораз Годжаев, писатель Какалы Бердыев, артист-режиссёр Ата Аловов, а также сценарист фильма В.Гавричкин, режиссёр Сапар Молланиязов, оператор К.Чекиров. Публицистические материалы для фильма подготовили Б.Аннабердыев, М.Кузнецов и Д.Махтумов. Авторам фильма «помогали» ветераны Великой Отечественной войны, журналлисты Гельды Давлетов и Сейтнияз Атаев.
В упомянутой выше статье в июльском номере журнала «Диар» от 1992 года Аширгулы Байриев, в частности, писал: «Слова «предатель», «изменник», «кровопийца», «преступник», «клеветник» были у многих молитвой на устах, не давали житья и родителям, родственникам, односельчанам эмигрантов, все они вынуждены были стать обвинителями, проклинать и тех, которых знали, и тех, которых не знали, повторять словно попугаи слова, которые вкладывали в их уста...».
Да, если приводить все примеры, то разговор будет долгим. Но я тысячу раз благодарен Аллаху за то, что я, наконец, услышал эту правду. И ещё тысячу раз я благодарен Аллаху за то, что эту правду услышали и мои обвинители. Мне посчастливилось увидеть начало и конец всего этого. Мне повезло. Но тысячи и тысячи джигитов, любимых сынов народа этого не увидели. Они унесли эту мечту в могилу и смешались с землей.
Воистину, были правы те, которые сказали: «Не будет забыто добро, и не будет забыто зло».

Как я говорил выше, 16 февраля 1953 года меня приняли на службу радио «Свобода» в качестве редактора. Вскоре мне была поручена и должность заместителя главного редактора. 1 ноября 1972 года Туркестанская редакция разделилась на три части. После этого меня назначили главным редактором туркменско-таджикско-киргизских программ, а с 8 ноября 1978 года до августа 1985 года я работал главным редактором туркменской редакции.
За более чем 32 года работы на радио я написал около двух тысяч статей и комментариев, посвящённых Туркменистану и вообще Туркестану, а также международным проблемам, большинство из которых я прочитал сам. В политике, а также на войне нет идеальной альтернативы, приходится действовать по обстановке. Мы, как военнопленные, были вынуждены либо сгинуть в лагерях, либо служить в созданных немцами Восточных легионах. К тому же, нашими поступками двигала не любовь к Гитлеру, а ненависть к Сталину и его тирании, любовь к своему народу. Именно с этой точки зрения следует оценить и нашу службу на радио «Свобода». Как говорят арабы «враг твоего врага - твой друг». В целом, я боролся за справедливость, во имя её трудился. Может быть, время это оценит.
В статье 19 Всеобщей Декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года, говориться: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ».
Эти права человека и народов закреплены и в Хельсинских соглашениях по безопасности и сотрудничеству в Европе. Их подписал и Туркменистан, причем лично сам президент Сапармурат Ниязов.
В своих передачах радио «Свобода» руководствуется именно этими принципами и помогает своим радиослушателям самостоятельно рассуждать о происходящих в мире событиях. За эту заслугу оно было награждено «Медалью Свободы».
В своей работе на радио мы вели постоянный критический обзор политической, экономической и культурной жизни в Центральной Азии. Задачи радио «Свобода» в этом направлении не исчерпаны и теперь, когда республики региона провозгласили свою независимость. Радио «Свобода» продолжает выполнять свою задачу утверждения в этих странах демократии, распространения западного опыта в таких вопросах как плюрализм, переход к рыночной экономике, потому что ни в одной из стран, входящих в Содружество Независимых государств, эти принципы до сих пор не утверждены.

http://turkmeny.h1.ru/memuar/m2.html