Часть IV

На этом месте в нашем эссе можно было бы поставить точку. Если бы не одно обстоятельство, которое, как мне кажется, своим существованием все время как-то незримо могло подпитывать авторов фильма за время их долгой и сложной работы по созданию кинокартины. То бишь, было что-то такое, что давало им основание, если не до конца, то хотя бы в определенной степени, – принимать и использовать те небылицы, которые в изобилии предоставлял им Байдекен. Это мог быть один факт реальный, то почему бы гипотетически и другим фактам не иметь права на существование?

Этот факт, который быть может в свое время вселял киношникам уверенность в том, что они на правильном пути, а вкупе и нам, – дочь Мустафы Шокая. Сразу оговорюсь, что история с Сефиет-Ламиля из рукописной повести подделка, бессовестно и нагло украденная и переделанная из другого источника. Но уже в наше время периодически появлялись слухи, а то и письменные свидетельства, подтверждающие, что у национального вождя все же была дочь.

Первое упоминание относится к середине 1950-х годов. По свидетельствам родственника-соплеменника Шокая – Гани Бакирулы и Абдулатифа Абдикайымулы, Мадияр – единственный сын репрессированного младшего брата Шокая Нуртазы – в 1952 году, после участившихся притеснений, переезжает в Узбекистан. Примерно через пару лет он получает повестку от местного органа КГБ, сотрудники которого сообщили, что из Германской Федеративной Республики получено письмо с просьбой разыскать родственников Мустафы Шокаева по просьбе его дочери, проживающей за рубежом. Сообщение застает Мадияра врасплох. Но наученный горьким опытом преследований, он заявляет, что к Шокаеву никакого родственного отношения не имеет. Видимо чекисты того и ждали, получив от него расписку, что он не родственник Шокаеву, тут же его отпускают. Мадияр умер там же, в Узбекистане, но все же решился поведать о том самом странном письме надежным родственникам.

Второй такой случай относится к периоду 1990-х. В те годы в Европе были получены сведения, что якобы у Мустафы Шокая и Марии Гориной была дочь. Примерно в то же время в республиканской газете “Қазақ әдебиеті” был опубликовано воспоминание Султана Азбергенова, проживавшего в совхозе “Баскудук” Комсомольского района Актюбинской области. В материале под названием “Мен Шоқайды көрген едім” (“Я видел Шокая”) автор поведал о приезде в их концлагерь для военнопленных под украинским городом Ровно Мустафы Шокая. Был октябрь месяц, Мустафа вошел вместе с группой немецких офицеров, стал знакомиться с пленными. Вместе с Султаном были еще трое – актюбинец, гурьевчанин и кзылордынец. Узнав, что последний уроженец из кзылординской местности Терен-Узек, Шокай сказал, что он тоже родом оттуда – с Терен-Узека, дальше рассказывал о себе: побывал в Англии, сейчас живет в Париже, есть жена и тринадцатилетняя дочь. “Поручив немцам определить нас в рабочий батальон, Мустафа ага распрощался с нами и ушел, после этого отношение немцев к нам резко потеплело”, – пишет автор.

Спустя несколько лет в книге “Мұстафа мен Мағжан – Тұран елінің даналары” (“Мустафа и Магжан: гении страны Туран”, составители – Хамза Абдуллин и Кайыржан Касенов) увидели свет воспоминания другого бывшего военнопленного – Уакита Турысбекова из известной семиреченской династии Маман бая и Турысбека хаджи, крупных воротил степи. В 1942 году в лагере для военнопленных Уакит знакомится с семиреченским казаком, знакомым его отца, Михаилом Таванцевым, который служил у немцев, в Восточном отделе вермахта в чине полковника. С его помощью Уахита определяют в офицерский курс в Потсдаме, после окончания которого Уахит начинает работать в группе пропагандистов. Однажды, а это надо полагать 1943 год, Таванцев привозит группу из пятнадцати человек, – в том числе и Уахита, – в Париж на ознакомительную экскурсию. Как и все семиреченские казаки того времени Таганцев чисто говорил на казахском, поэтому обращаясь к Уахиту на казахском, чтобы не услышали другие, он сказал, что здесь, в Париже живет вдова Мустафы Шокая, сам Шокай умер в позапрошлом году, если он пожелает, может повести проведать. Уахит охотно соглашается. Оказалось, что вдова вождя живет в пригороде Парижа. Она радушно приняла гостей, усадив их, попросила экономку приготовить кофе. Затем, улучив момент, Мария Яковлевна из соседней комнаты вывела девочку и познакомила гостей с ней, сообщив ей, что приехали ее старшие братья. Когда Уахит поинтересовался ее положением, Мария апай ответила, что ее они с Мустафой еще маленькой взяли из детского приюта. “Девочке было лет 14-15, черноглазая, с темными волосами, красивое создание”, – описывает автор.

Вот так вот.

Нельзя сказать, что на эти очевидные свидетельства по сие пору никто не обращал внимание. Есть сведение, что родственники Шокая, получив эти и другие сведения, разыскивали дочь Мустафы. Однако прошедшие десятилетия для родных вождя практически не оставили шансов найти следы затерявшейся девочки. А те, кто занимаются исследованием жизни Шокая, скептически относятся к этим сообщениям. Их можно понять: люди науки, они верят только точным доказательствам. К тому же после войны то там, то здесь стали появляться разного рода публикации, где сообщалось о незаконорожденных детях крупных личностей военных лет, например, чего стоят кочуюшие по страницам мировой прессы по сию пору факты о незаконорожденном сыне Гитлера от француженки Шарлотт Лобжуа в годы Первой мировой войны или дочери Германа Геринга, плод его отношений в Липецке в 1920-е годы с местной девушкой Надеждой Горячевой и т.д. и т.п. Однако точных доказательств или подтверждений нет. Поэтому серъезные биографы этих и других личностей на такого рода сообщения особое внимание не обращают, и они по-своему правы. В том числе и исследователи жизни Шокая.

С этой точки зрения вариант факта рождения у Мустафы Шокая незаконорожденного дитя отпадает, ибо он никогда в любовных связях на стороне не был замечен, в том числе с “турецкими радостями”, чего не скажешь о нацистских бонзах. Поэтому у нас остается два варианта: а) чета Шокай удочерили осиротевшую или сданную в приют девочку с малых лет; б) у Шокая была собственная, законорожденная дочь.

Начнем со второй версии.

В 1992 году в новогодном номере газеты “Жас қазақ” были опубликованы фотографии разных периодов жизни Шокая. Из семи фото три относятся к его семье: фотографическая карточка отца – Шокая; Мустафа с женой в 1921 году; Мустафа с женой в 1936 году. Второй снимок был сделан в Стамбуле, в помещении, Шокай в шляпе, демисезонном пальто, с тростью в руках сидит рядом женщина в мусульманском хиджабе. Другая фотография снята во французском Ногенте, в парке, в зимнее время, на скамье рядом с Шокаем сидит женщина в манто с меховым воротом, на голове шляпа кокетливой формы. Налицо разница в одежде – у первой строгий мусульманский наряд, у второй чисто европейский стиль и изысканность. Видно, что она явно европейка, то есть Мария Горина, а вот у женщины в хиджабе лицо восточное, и по телосложению она тонкокостнее, чем Мария Яковлевна, еще сидит по мусульманским канонам – чуть поодаль от мужа, прячась за его плечами, несколько наклонив голову.

(Мустафа Шокай с женой в 1921 году)

(Мустафа Шокай с женой в 1936 году)

Задумался я, почему-то вспомнил Сефиет. Знал, что историческая Сефиет никакого отношения к Шокай не имела, это чистейшей воды выдумка Байдекен, но в то же время то и дело мне на глаза попадались сведения, местами пересекающиеся с рассказанной им историей. Приведем одну из них, причем полученную из первых рук от самой Марии Яковлевны. В том сборнике, о котором мы говорили выше, также были размещены воспоминания Хамзы Абдуллина, – деятеля ТНК, известного поэта. В одном месте автор приводит выдержку из писем Гориной. Она пишет, что отец Мустафы был датхой, служил в русской армии офицером, причем занимал там видное место, бабушка тоже была образованная, мудрая, а мать Мустафы происходила из династии хорезмийских ханов. Хорезм – это оазис, со столицей Хива. Место, где по Шевердину имелось родовое поместье рода Сефиет, а по Садыкову ее мать Шагарет была дочерью одного из беков династии хивинских ханов. Ряд биографов Шокая, опираясь на семейные предания родни Мустафы, утверждают, что его мать Бакты была натурой воинственной, степной амазонкой, так как принадлежала к именитой династии хивинских батыров, владела арабским, персидским языками. Следующий факт относится уже к ученическим годам Мустафы: его в медресе вблизи крепости Перовска обучал старый мулла-турок.

Таким образом, можно предположить, что Шокай действительно мог иметь близкородственные отношения с хивинцами – почему бы не допускать взаимовыгодные морганатические браки между правителями метрополии и суверена?! В принципе Мустафа, как и его отец, мог бы жениться на Шагарет или на другой, сосватанной ему в детстве, скажем, в 1910-е годы, по возвращению на родину, где некоторое время занимал должность покойного отца – мирового судьи или, как пишет Шевердин, присяжного поверенного. Двоеженство тоже допускаю, ведь оно разрешено в исламе, поэтому он с первой женой – байбише запросто мог встречаться в Стамбуле, фотографироваться вместе. Даже уехав в Париж, мог наведываться к первой семье, к тому же он, начиная с 1927 года, в связи с выпуском журнала, часто приезжал в столицу Турции. В Ровно землякам он сказал, что у него есть тринадцатилетняя дочь, это был 1941 год, спустя два года Уахит Турысбеков видел девочку лет 14-15, следовательно, она была где-то 1927-1928 годов рождения, и это время совпадает со временем приездов Шокая по делам журнала в Стамбул. Дочь, повзрослев, по каким-то обстоятельствам могла несколько лет пожить у отца, в Париже. Ведь Мустафа не говорил же землякам-пленникам, что дочь у него приемная.

Но тогда почему Мария Яковлевна сказала, что ту девочку они взяли к себе из детского дома? Не хотела распространяться насчет подробностей семейных дел мужа или на самом деле у того другой семьи не было? Ведь если имелась, когда-нибудь и кто-нибудь из эмигрантской среды, особенно из тех туркестанцев, которые проживали в Турции, хоть как-то дал бы об этом знать.

Однако по сие пору никто не обмолвился ни словом. И при жизни Гориной, и после того, как она в 1969 году покинула этот мир. Тем не менее слухи о дочери Шокая муссировались, но кем она была по матери  - турецко-узбекской крови или казашкой, об этом никаких сведений. Единственное свидетельство, которое мы имеем, это те же воспоминания: Мария Яковлевна, выводя девочку из соседней комнаты, сказала ей, что пришли ее старшие братья, то есть ағаларың, еще автор воспоминаний описывает ее как вылитую казашку. Из этого следует, что чета Шокая взяли из детского дома девочку казахской национальности. Но откуда взялась в то время во Франции чистокровная казашка?

Похоже, чета Шокай всегда хотели иметь приемных детей. Есть сведение, что Мария Яковлевна в конце войны усыновила того самого молодого парня – Алима Алмата, то бишь Галымжана Абсалямова. Еще она во время той памятной встречи Уахиту и Таганцеву с горечью поведала, что Мустафа в один из своих приездов из Германии привез с собой молодого парня по имени Ахмет, сына родственника, уроженца окрестности Чиили и усыновил его, но после смерти Мустафы пришли люди от Вели Каюма, забрали Ахмета и она осталась одна. Из сказанного следует, что чета Шокай не имея детей, всегда желали, чтобы у них дома был какой-нибудь ребенок, возможно даже, что Мария Яковлевна по натуре не переносила одиночества. Однако речь об официальном усыновлении или удочерении не шла, иначе те носили бы фамилию приемного отца или приемной матери. Таких нет. Галымжан Абсалямов жил под другим именем – Алим Алмат, также не встречается человек по имени Ахмет Шокай или Горин. Точно также нет женщины с такими фамилиями, потому что Мария Яковлева про ту девочку не сказала, что она приемная дочь. В контексте прозвучало так, как будто они взяли и приютили ее, возможно это могло быть попечительство. Но почему тогда сам Мустафа говорил землякам, что он имеет дочь?!

Я опять терялся в догадках.

До тех пор, пока не наткнулся на одну книгу.

Максат Таж-Мурат

Часть I. Неразгаданная тайна Мустафы Шокая

Часть II. Неразгаданная тайна Мустафы Шокая

Часть III. Неразгаданная тайна Мустафы Шокая 

Abai.kz